Алиона Игоревна Хильт Под турецким небом

Глава 19

Новая работа в «Лимак Лара»

А через неделю мне позвонили из отеля «Лимак Лара», радостно сообщив, что готовы взять меня на тестовый период. От восторга я прыгала до потолка! Жаль, радоваться было рано…

Джем – начальник фронт-офиса – был добродушным тридцатилетним турком. Он выглядел старше своих лет и превосходно говорил по-русски, как и старший администратор Теоман. Мы сразу с ними нашли общий язык, чего я бы не сказала о моей прямой начальнице-турчанке (море моих воспоминаний стерло ее имя с пляжа моей памяти). Несмотря на то что Джем уже утвердил меня на должность менеджера по работе с клиентами, она была настроена скептически. «Ты обручена? – спросила она с недоверчивым видом. – а детей когда планируете?» Я уверила, что детей в планах пока нет, а церемония будет в конце сезона. «Ну что ж, у тебя испытательный срок». Она подчеркнула слово «испытательный» и посмотрела на меня строгим взглядом: фронт-менеджеры очень не любили бывших аниматоров. Моим огромным плюсом было профильное образование в колледже и приличное знание иностранных языков.

Работу в Guest Relation я представляла себе крайне сумбурно: общаться с гостями, помогать им в решении возникающих проблем (да какие проблемы могут быть в пятизвездочном отеле? тьфу!). Я была в эйфории: сидеть весь рабочий день в кондиционируемом холле, завтракать в ресторане, нормированный рабочий график с одним полноценным выходным и возможность заработать процент с продажи цветов, такси, экскурсий и всяких дополнительных услуг. Ах да, моя зарплата была целых 900 лир, этого с лихвой хватало и на жизнь, и на еду, и на учебу! Моя коллега Озлем вернула меня с небес на землю: «Подожди радоваться, тут стресса будет больше, чем ты можешь себе представить!» Ах, как же она была права!

Что собой представляла моя работа? Быть боксерской грушей для гостей отеля и для начальства. В отеле всегда есть недовольные. Каждый день я принимала десятки заявок от отдыхающих по разным поводам: то номер не убрали, то кондиционер не работал, то еду в ресторане пересолили. Я мило улыбалась, регистрировала жалобы и передавала их дальше супервайзерам служб. Если проблема не была решена через полчаса, напоминала о ней снова. За рабочий день таких заявок могло было быть и 100, и 200, причем я одна должна была ими заниматься. Гости же, заплатив за отдых и сталкиваясь с неприятностями, хотели, чтобы именно ими я занималась в самую первую и срочную очередь. Очень много раз меня доводили до слез, и приходилось извиняться и уходить за дверь в бэк-офис и биться в истерике там. Я все принимала на свой счет. Ошибка горничной – моя вина, ошибка повара – тоже моя вина, ошибка техника – опять виновата я, потому что гости предъявляли претензии именно мне и с меня же спрашивали исправления чужих ошибок. «Спасибо» говорили единицы, зато тумаков я получала от многих (ничего не напоминает?). Положительными моментами можно было назвать работу в кондиционируемом помещении, а не на палящем солнце, и зарплату, в несколько раз превышающую ту, что у меня была раньше. То и дело девочки-аниматоры, работавшие первый сезон, с завистью говорили о том, что нам, во фронт-офисе, хорошо: на рабочем месте прохладно, выходные не забирают за опоздания, смена 8 часов плюс перерыв на обед, еще и в парикмахерскую бесплатно на стрижку и укладку можно хоть каждый день ходить. Я лишь улыбалась, ведь они не знали, что очень часто я работала в две смены с 7 утра до часу ночи без выходных. В глубокой ночи я добиралась до дома, падала в объятия любимого и засыпала мертвым сном. Ту весну я прожила как в тумане. Мне хотелось произвести хорошее впечатление во время испытательного срока, поэтому я вкалывала как проклятая. Я очень часто вспоминала мои аниматорские будни и сожалела, что ушла с той работы! Но признать то, что я совершила ошибку, я не могла. Особенно признаться в этой ошибке Алту, которого я буквально заставила завязать с анимацией.

Глава 20

Важное решение

(Или Запах свободы)

«Ты очень красивая. Вот если бы не твой нос, – говорил мне Алту, проводя пальцем по горбинке, – да, твой носяра все портит!»

И я уже вовсю узнавала насчет операции в Анкаре. Он убедил меня в том, что мой нос нужно оперировать. Надо сказать, что к тому времени я уже начала есть, преодолевая себя, набрала с 36 до 50 килограммов, так он нашел у меня новый недостаток.

К сожалению, здоровье – ни моральное, ни женское – я поправить не могла. Именно тогда врачи поставили мне диагноз «менопауза». В 20 лет я услышала: «Что? Детей? Вы хотите детей? Раньше надо было думать!»

Срывы в питании, неадекватное восприятие себя – это лишь малая часть того, чем я была обязана своему будущему мужу. А теперь ко всему прибавился еще и нос. Не то чтобы я об этом не задумывалась до встречи с Алту. Мне приходилось слышать колкости и в школе, и в социальных сетях. Самый обидный комментарий, который заставил меня тогда реветь ночью в подушку, был что-то вроде «Вот это носяра! Ветром голову не поворачивает?» от абсолютно незнакомого мне человека. Алту окончательно меня убедил в необходимости устранения «недостатка». Ха, надо сказать, что у него у самого нос был в два раза длиннее моего, а орлиная черкесская горбинка была самой большой его изюминкой, от которой лично я сходила с ума.

Гюль, администратор, работавшая со мной в одну смену, как раз перенесла ринопластику пару месяцев назад и красовалась абсолютно ровным и прямым европейским носиком. Она пообещала дать мне контакты своего хирурга, а мама Гюльнур заверила, что в Анкаре у нее есть приятель, который может сосватать для меня лучшего специалиста. «Дочка, ты правда этого хочешь? Обратно нос будет не вернуть, подумай хорошенько. Но если это твое решение, то не переживай, мы тебя поддержим!» – говорила мне она. Я была настроена решительно, оставалось только накопить денег на операцию, которая стоила три мои зарплаты.

Однажды мы с Алту в очередной раз повздорили. Я не помню, что именно послужило причиной, но скандал был ужасный!

В то время ссоры для нас не были чем-то особенным, мне кажется, без них не обходился ни один день. Все-таки мужчина, долго просидевший дома без работы, – это очень тяжело. За годы в анимации Алту привык находиться в центре внимания, щеголять, словно павлин с распахнутым хвостом, и хвастаться перед всеми по поводу и без. Он был душой компании и авторитетом, его мнения спрашивали и коллеги по работе, и отдыхающие в отеле. Выйдя на работу в тренажерный зал рядовым тренером, Алту стал копить в себе неудовлетворенность жизнью. Мне казалось, он словно попрекает меня за то, что именно я устроила его на эту работу. Он не мог смириться с тем, что у меня карьерный рост, хорошая должность и зарплата больше, чем у него, поэтому цеплялся к любому поводу, чтобы показать мою несостоятельность во всех других сферах жизни.

Я уехала утром на работу, громко хлопнув дверью, а днем позвонила ему и сказала, что больше не приеду и останусь жить в отеле, где работаю. В цокольном этаже были номера для персонала, и моя начальница разрешила остаться. Надо ли говорить, что он мне писал, звонил и угрожал? В этом был весь он: писать гневные эсэмэс, а следом что-то типа «котеночек, вернись ко мне, ты любовь всей моей жизни». Когда и на это не было реакции, в ход снова шли оскорбления. Моя розовая «Моторола» пикала без остановки, а я даже не читала приходящие сообщения, тут же удаляя их, так как память телефона была и без того переполнена. Зачем читать и расстраиваться?

На следующий день нас с напарницей Озлем отпустили ко мне домой собрать вещи. Она, бедняжка, очень переживала, что мой неуравновешенный полусупруг меня ударит, когда я приеду за сумкой.

– Поверь мне, лучше, если я поеду с тобой! От турецких мужчин можно ожидать чего угодно! Когда я расставалась со своим молодым человеком, он меня избил. Я не хочу, чтобы твое хорошенькое личико стало похоже на Рокки Бальбоа после поединка, – сказала Озлем очень серьезно, но потом улыбнулась, качнула головой и добавила: – Если у тебя будет синяк, это что же, мне в две смены без выходных работать? Ну уж нет! – и заливисто засмеялась, откинув назад копну каштановых волос.

– Джаным (душа моя), он не такой, не переживай! Он меня и пальцем не тронет, не волнуйся!

– Знаю я их! Пальцем не тронет. Хайди, поехали вместе! Я за дверью подожду.

– Ладно, но подождешь ты меня у входа в сите. Если что, буду кричать петухом, – и я издала звук, похожий на «ку-ка-ре-ку!».

– Нет же! Петух кричит: «у-у-ру-у-у-у-у!»

– Ну вот когда ты услышишь русского петуха, знай, что это я! – и мы, непринужденно смеясь, сели на служебный автобус в направлении моего дома.

…Он сидел на полу, пока я утрамбовывала самое необходимое. Пытаюсь вспомнить, из-за чего меня так бомбануло, но безуспешно. Сознание надежно спрятало от меня причину и стерло ее из памяти. Помню только тот теплый день и нашу розовую гостиную, залитую анталийским солнцем! Боже, как бы я хотела вернуться тогда во времена, когда мне было там так спокойно и уютно! Я любила залезть с ногами на мягкое кресло-кровать, укрыть пледом ноги и читать, когда никого не было дома. В углу стоял стеклянный круглый обеденный стол и мой стеллаж с книгами – я привозила из России сама и просила туристов оставить то, что они читали, – в итоге за пару лет накопилась солидная разношерстная библиотека.

Я окинула взглядом гостиную – больше ничего брать не нужно. Сказала ему «пока» и закрыла дверь снаружи своим ключом.

Бросить своего мужчину, единственного, с твердой уверенностью, что другого уже не будет? Оставить колючий комок в районе солнечного сплетения, когда слезы подступают к горлу и ты не можешь и не хочешь ни о чем думать. Да, тогда я вспомнила знаменитую фразу любимой героини «Я подумаю об этом завтра» и, несмотря на то, что мое сердце изо всех сил орало мне: «Ты что делаешь, дура?!» – я обреченно заперла дверь снаружи и направилась к остановке долмуша, где уже поджидала меня Озлем.

В то время на смену начальнице-турчанке пришла светловолосая красавица Ирина. Она уже работала в этом отеле пару лет назад, поэтому знала все и всех. Ирина была стройной высокой блондинкой с милым личиком, а ее любимым ужином был двойной чизбургер и картошка фри. Мы с Озлем каждый раз удивлялись, как она может иметь осиную талию при таком питании. Ведьма, не иначе.

Ушла из дома я именно с ее подачи. Мы сидели в бэк-офисе на планерке, и мой телефон постоянно оповещал о новых эсэмэс. Когда она спросила, что случилось, меня как будто прорвало: я рыдала и не могла остановиться. Я рассказала Ирине о том, что мне приходится ежедневно терпеть его недовольство абсолютно всем. Все, все, что я делала, я делала не так! Мало зарабатывала, плохо готовила, недостаточно часто убиралась. Мои фильмы, музыка, вкусы – все было плохим. Даже те одежда и обувь, что ему когда-то нравились на мне, не проходила цензуру. Он стал самым настоящим тираном! Я приходила домой после тяжелой смены, и вместо того, чтобы спросить, как у меня дела, как-то поддержать и поднять настроение, он с самого порога тыкал мой нос в слой пыли на подоконнике или упрекал в том, что на мне лица нет. Я видела, как от собственного бессилия он злится, но никак не могла понять, что именно произошло. Мне казалось, что он нарочно пытается засунуть меня в какие-то рамки, которые не имеют со мной ничего общего и которым противится вся моя натура. Почему он изменил свое отношение ко мне? Он думал, что я другая? Он не был готов ко мне настоящей? – этими вопросами я задавалась снова и снова.

В условиях чужой страны, чужого языка и «взрослой» жизни я пыталась адаптироваться как можно быстрее. Я встала на ноги, брала на себя ответственность и росла как в профессиональном, так и в психологическом плане. А как иначе, когда от тебя и только от тебя зависят твоя жизнь и ее уровень. Я всегда была сильной и упрямой, как говорят, «человеком со стержнем», неужели он этого не видел? Неужели не поэтому он выбрал меня, не по этой причине приезжал под окна общежития, поселил со своими родителями и ручался за меня на новой работе? Он же гордился мной! «Эта девочка еще совсем малышка, но какой у нее потенциал!» – помню я его разговор с шефом, когда мне отказали в должности. Когда я шла рядом с ним на высоченной платформе (а были мы почти одного роста), он весь сиял и хорохорился, что рядом идет такая девушка. Я точно помню, что ему нравились и мини-юбки, и декольте, и мой яркий макияж, когда мы выходили в свет. Что же случилось потом? Заполучив жар-птицу в невесты, он решил сделать из нее курицу-наседку? «Да нет, брось, это временный кризис, он просто потерян, слишком большие в жизни перемены…» – уверяла я себя.

Я не могла никак понять, кто из нас ошибся: я ли себе нафантазировала его, наделила теми качествами прекрасного принца из моих снов или он принял меня за простушку? Да нет же, не могла я ничего придумать, вот же он обо мне заботился, помогал и поддерживал! Не спал ночами, спасал меня, протягивал руку и говорил: «Доверься мне!» Он же сам сделал выбор в пользу семейной жизни! Он гордился, ободрял и поддерживал, а значит, он любил.

И я его тоже любила. Сердце снова сжималось в груди, будто от него отрывали кусок. И вот ты чувствуешь, как этот кусок падает куда-то в желудок, и пытаешься задержать его, ухватить, чтобы вернуть на место, а он на твоих глазах падает все ниже и ниже… Локти и место под коленками покрываются мурашками, ни руки, ни ноги не слушаются, а за ушами как-то предательски щекотно. Я вспоминала его красивый орлиный нос, густые оформленные брови и расслабленные губы. На одной брови был татуаж, на месте шрама, который Алту получил во время какой-то драки в молодости. Я любила проводить пальцем по этому гладкому месту, выкрашенному в густую сине-черную краску, и думала, как мне дороги все его недостатки и все его заморочки.

И вместе с тем я не хотела возвращаться в нашу квартиру после работы, чтобы снова и снова слушать его недовольства. Каждый раз, приезжая на корпоративном автобусе к нашему дому, я стискивала зубы и испытывала странное ощущение в груди, мне было трудно дышать. Уныние – так я могу назвать то чувство, с которым я вставляла свой ключ в замочную скважину. А еще я знала, что, несмотря на мою дикую усталость и необходимость вставать в 6 утра на работу, ночью он будет ко мне приставать. Отказывать было чревато применением силы с его стороны. Нет, он не бил меня, но был очень груб.

«Сегодня домой ты не едешь. И завтра тоже. Можешь пожить у меня», – сказала Ирина и обняла меня за плечи. Так я поселилась в цокольном этаже отеля вместе с моей начальницей. Я до сих пор помню запах духов «Дольче Габбана», которыми она пользовалась, и даже сейчас этот аромат ассоциируется с тем периодом моей жизни, когда я принимала важное решение. Мы много болтали перед сном: о работе, о жизни, о мужчинах. Рядом с ней я отвлекалась от разбитых чувств и более-менее начала приходить в себя. Ира следила за тем, чтобы я нормально ела. Помню, как мы сели вместе ужинать, а на моей тарелке было два кусочка сыра кашыр и салат. «Ты что, мышь? А ну-ка возьми себе нормальной еды!» Смешно вспоминать!

Я еще больше погрузилась в работу. Теперь ездить мне было некуда, поэтому я брала часовой перерыв днем и бегала на улице или ходила на соседний пляж загорать. Работать в две смены без выходных – значит больше заработок или потом можно будет взять несколько отгулов разом. «Да, я возьму несколько отгулов, чтобы куда-нибудь съездить. Я ни разу не была в Памуккале, а от родительского дома как раз ходят экскурсионные автобусы. Может, даже одна смотаюсь», – строила я планы, только бы не думать о расставании, каждый день видя свое помолвочное кольцо на безымянном пальце.

Кольцо было очень красивое, золотое, в форме скругленного квадрата, оно смотрелось очень скромно, но в то же время необычно, я ни у кого таких не встречала. Носила я его с особой гордостью, не снимая, ведь кольцо означало статус.

Родители меня воспитали так, что один мужчина – навсегда. Вот поэтому-то я и держалась за Алту как полоумная, будто на нем свет клином сошелся. Это я сейчас понимаю, что великой любви у меня к нему не было, но тогда… Тогда я не могла потерпеть такого позора: я же одной ногой в браке, мы помолвлены по всем турецким обычаям! Алту, в конце концов, мой первый и единственный мужчина! Да, так меня воспитали. Это, наверное, неплохо, но в моем случае было принято как единственно возможный вариант развития событий: постель – помолвка – свадьба (хотя, положа руку на сердце, сначала должны были быть помолвка и свадьба, а потом уже все остальное, но увы, так сложились обстоятельства). Я думаю, что именно по этой идиотской причине я терпела его придирки. А придирался он ко всему: ему не давал покоя мой внешний вид, национальность, менталитет, моя манера говорить, одеваться, спать, есть, как будто он хотел перекроить меня полностью, настолько я была для него неидеальной. Почему же он тогда меня полюбил? Почему захотел быть со мной, зачем заботился и внушал доверие? Почему в самом начале нашей истории он принял решение защищать и опекать меня, чем я его привлекала? А главное, что изменилось, что я постепенно перестала соответствовать его ожиданиям? Мне было больно думать об этом, больно понимать, что я совершила какую-то странную ошибку, доверив себя его рукам. Почему, как это могло со мной произойти? Как я могла так обжечься? Как я теперь смогу найти себе пару? Вы представляете, чего мне стоило тогда собрать вещи и уйти? Мои идеальные понятия о первом и единственном рушились, как хрусталь о камни. Думаю, не все могут это понять. Я терпела до последнего, старалась спрятать свои интересы глубоко-глубоко, так, чтобы они не показывались мне на глаза, но, видимо, в какой-то момент чаша моего терпения оказалась переполненной, а остатки чувства собственного достоинства отыскались где-то в подсознании. Если честно, я бы не решилась на такой шаг, если бы не Ирина. Ее твердое «Так, ты никуда не едешь» заставило меня замереть и исполнить приказ.

За то время, что я не была дома, трудно поверить, но я стала увереннее в себе. Вдруг я поняла, что я вполне самостоятельна и самодостаточна, что не должна терпеть чьи-то недовольства, особенно внешностью. Да, наверное, это был тот самый переломный момент, позволивший мне принять решение, давать ли Алту тысяча сто первый шанс.

За год я набрала 20 килограммов, и мой вес стал 56. Мне было очень и очень сложно принять себя в таком виде – кругленькую, с женственными формами и пухлыми щечками. Анорексия не была побеждена, она приняла другую форму. У меня случались компульсивы, и бывало, что я начинала есть и не чувствовала сытости. Тогда я еще не знала, что у безуглеводки и голодания могут быть такие последствия, потому что меняется гормональный фон.

Я продолжала заниматься в зале, делала каждый день небольшое кардио на улице, чтобы чувствовать себя хорошо, но до принятия себя было еще очень далеко.

Сначала было особенно тяжело просто научиться есть, потом есть обычные порции и не корить себя за каждую крошку. Потом я стала позволять себе и печенье, и мороженое, и бёрек, и даже белый хлеб с нутеллой. Это было частью моей терапии – избавиться от чувства вины за любую еду. Самое сложное, когда ты лечишься и видишь, что вес ползет вверх, это не начать себя снова ограничивать, желая получить стройную фигуру и плоский живот обратно. Получалось у меня с переменным успехом, но я понимала, что худеть сейчас нельзя ни в коем случае, иначе я скачусь в болезнь обратно, а это было страшно. Говорят, расстройство пищевого поведения возникает один раз на всю жизнь. Так оно и есть, и только благодаря спорту и пониманию, зачем нужна еда, мне удается контролировать ситуацию.

Тогда же, живя на расстоянии от Алту, я вдруг осознала, что мне не нужно переделывать нос, потому что мне и с таким нормально живется. В каждом отделе нашего отеля у меня были поклонники: цветочник дарил синие розы, сотрудник охраны называл меня «бебек» (детка), а повар постоянно приносил ванильное мороженое со свежей клубникой, вырезанной в форме сердечек. И даже парень из рум-сервиса на мои запросы принести гостям то тортик, то фрукты в номер в подарок от отеля несся впереди паровоза, не спрашивая причины. А я зачастую оказывала подобные знаки внимания просто из симпатии к гостям.

Я вдруг поняла, что купаюсь во внимании мужчин, и им все равно в отличие от Алту, какой у меня вес и какой у меня нос.

Тогда я решила, что мой длинный восточный нос с горбинкой останется со мной, и, полная решимости, оставив свои сумки в отеле, поехала на вечернем автобусе домой.

Глава 21

Еще один шанс

(или Форель на ужин)

Да, я приехала домой, в нашу квартирку в Ларе. Свет был выключен, я зашла и забралась с ногами в розовое кресло.

Я просидела в темноте, наверное, целую вечность, у меня потели ладони и бешено колотилось сердце.

Он пришел через час с пакетами продуктов из магазина, опешил, увидев меня в гостиной. «Котенок, ты вернулась?» Нет, скорее это был не вопрос, а констатация факта. «На одну ночь. Без вещей. Надо поговорить». – я еле сдерживала слезы, но дрожь в голосе меня выдавала. «Подожди, я рыбку пожарю, я твою любимую форель купил».

В голове мелькнула мысль, что он меня ждал. Этот человек точно знал, сколько кубиков сахара положить мне в чай. Точнее, на блюдце – я всегда пила чай с сахаром вприкуску. Он знал, что я ненавижу, когда меня целуют в пробор, и жутко боюсь щекотки, и что при разговоре кончик моего носа дергается, потому что у меня короткая уздечка. Он знал, что я обожаю духи «Cacharel» и ванильное мороженое с крокантом. Мой вкус в одежде, бижутерии и мою дикую любовь к каблукам и платформам. В голове пронеслись мысли о том, что мы пережили за эти годы, и стало невозможно жалко это все потерять. Потом придется начинать жизнь с чистого листа с кем-то другим: придется объяснять, что я люблю, чего избегаю и как сделать мне приятно. Придется притираться к новой свекрови, узнавать привычки нового человека. А вдруг я с ними не смогу жить? Тут-то все уже давно ясно и понятно. И я решила дать ему шанс. Не второй, а, наверное, десятый.

Проблема заключалась в том, что я многое смогла переосмыслить за время разлуки, но предпочла ему об этом не говорить.

Самая большая ошибка, которую может совершить пара, – это молчание. Если вас что-то беспокоит, обязательно об этом говорите. Обсуждайте каждый, казалось бы, пустяк, иначе снежный ком из недовольств рано или поздно достигнет таких масштабов, что понесет за собой снежную лавину и разрушающие последствия.

Некоторое время отсутствия дома вправило мне мозги. Я поняла, что Алту не стоит того, чтобы я в себе что-то меняла. Похудение, закончившееся больницей и диагнозом «менопауза» в 20 лет, желание вместо длинного восточного носа с горбинкой сделать мне курносый европейский, отказ от русского языка в пользу турецкого и смена Санкт-Петербурга на Анталию. А что будет потом? Когда это все закончится? Или он всю жизнь намерен во мне что-то менять? Нет, я так не хочу. Если ему нужен кто-то другой, удовлетворяющий его потребности, – Айша, Фатима или Эсра, – пусть найдет себе такую. Я ехала домой с твердым намерением все это ему высказать, но когда услышала слова «яврукедим, ашкым, я тебе сейчас рыбку пожарю», в моей голове что-то переклинило, жесткий диск дал сбой, и я решила, что поговорим когда-нибудь потом, сейчас я не хочу портить момент.

Ох уж эти турки, как же их клинит! То он спокойно наблюдал, как я ухожу, то ругался на чем свет стоит, а сейчас я у него снова «ашкым» (любовь моя). Смотря в его каре-зеленые глаза, я забывала обо всем на свете. Он еще умел их так кокетливо строить, что не улыбнуться было сложно.

Я опять так глупо себя повела, промолчав. Сейчас, с высоты своих тридцати, я это понимаю, но тогда мне было всего 20. Я была молодой и зеленой. Я думала, что мужчина должен читать мои мысли. И что мы вот так обнялись, помолчали и он все понял. Мне казалось, это так очевидно: почему я ушла из дома, почему не отвечала на эсэмэс, я была уверена, что этого достаточно, чтобы он изменил свое отношение. И форель на ужин была невероятно вкусная, все косточки заботливо были убраны моим соскучившимся ашкымом. Ох, как же я ошибалась… и почему я была настолько слепа?