Алина Блинова
Моё живое сновидение
– Но… фамилия, годы, внешность. Всё совпадает.
– Совпадает. Потому что так решили мои бабушка и дедушка. Когда-то давно, где-то тридцать пять лет назад, жила-была одна свердловская девушка по имени Мария. У неё была интеллигентная семья: отец, мать и младшая сестра. Прекрасная жизнь в достатке и успешная учёба в институте. И вот однажды познакомилась она в институте с парнем Ульрихом. Он был из прибалтийских немцев, живущих на Прибалтике уже три поколения, но верных своим немецким корням. Именно это его и погубило, – сдавленно вздохнув, я нашла в себе силы продолжить, – Пара полюбила друг друга и поженились. Оба молодые, чистые сердцем и совестью. Всё было прекрасно… но однажды вышел приказ. Всех, у кого еврейская, японская, немецкая и другая иноземная кровь, а особенно кто не верен советским идеалом, депортировать или трудовые лагеря. Из-за семейной культуры наследия немецких традиций, под этот список попадал и Ульрих. Узнав об этом, Мария побежала домой, к родителям. Однако те, услышав, что светит любимому мужу дочери, сказали ей срочно развестись и отречься от него как можно скорее. Девушка не послушала их, стала спорить. Её отец тогда сказал: «Твоя жизнь. Тебе решать». Мария ушла и больше домой не приходила. Долгое время ей с мужем удавалось избежать депортации или ссылки. Но через несколько лет началась война, фашисты напали на СССР, потому супругов Марию и Ульрих Мюллер погрузили в вагон и увезли в Сибирь с сотнями таких же, как они. А в семью Волошиных из двух дочерей осталась одна. Елена.
Я вытерла пробежавшую мимо слезу рукавом, выровняла голос и продолжила. Сама не заметила, как Рома аккуратно обнял меня за плечо и прижал к себе.
– Шли годы, шла война. В трудовом лагере у супругов Мюллер родилась дочь Джоселин. Каждую ночь они рассказывали ей сказки и шёпотом пели немецкие песни. А днём тяжело работали на лесоповале. Война закончилась, а любовь в семье Мюллер нет. У них родилась дочка Марианна. Но тяжёлые годы труда давали о себе знать и первым не выдержал Ульрих. У него стало прихватывать спину и однажды в спине замкнуло, когда он тащил бревно с лесоповала. Он упал, а бревно добило, упав сверху. Зато больше спина никогда не болела. Ничего больше не болело. Спустя несколько лет не стало и Марии. Она просто заболела лихорадкой и сгорела за пару дней. Это произошло в 1956 году и супругам Волошиным пришло сразу две похоронки. Почётная смерть во имя Советского Союза младшей дочери и жалкая смерть от лихорадки старшей дочери. На волне чувств, супруги Волошины решили впервые за долгие годы узнать о старшей чуть больше. И выяснили, что у неё осталось две дочки, их внучки. Связавшись через свои каналы, они выяснили как им можно забрать внучек себе. Для этого их нужно было удочерить, полностью поменяв имена, переписав все документы и по сути… стереть их родителей из биографии девочек. Так они и поступили. Забрали их к себе в Свердловск, оформили новые документы и приказали внучкам забыть прежнюю жизнь. Всем вокруг они рассказывали, что это дочери их младшей дочери. Что отец неизвестен, потому у девочек отчество деда. Так появились Волошины Марина и Елена Денисовны. Урождённые Мюллер Марианна и Джоселин Ульрих. Я и Джо.
Мы с Ромой долго молчали. Просто смотрели на фотографию тёти и молчали. Тишина и так говорила очень многое. Наверное, единственный назревший вопрос парень задал спустя минут пять тишины.
– А могилы твоих родителей остались там?
– Да, – глухо ответила я.
И почему именно этот короткий ответ будто выстрел добил меня окончательно. Первая, вторая, третья слеза. И пошёл град из сдерживаемых эмоций. Одна за одной они покатились по моим щекам, а ноги подогнулись от слабости. Роман быстро меня подхватил и почти на руках донёс до скамейки. А я всё продолжала плакать. На взрыв, будто выдавливая гнойную рану и одновременно поливая её антисептиком. Плакала и не могла остановится, а Рома всё продолжал обнимать меня за плечи, а после и вовсе прижал так, что я уткнулась носом ему в грудь. Так мы и сидели, пока слёзы в моих глазах не кончились. Но даже тогда, когда успокоилась и просто дышала, мой друг не отпускал меня и я мерно вдыхала запах мыла, железа и масла. Хотя последний сегодня он был в разы слабее.
Немного отстранившись, я внимательно осмотрела Рому: на нём чистая одежда. Чистая фуфайка, такие же чистые штаны и даже валенки, кажется, почистил. Изумлённо оглядев его с головы до ног, я вернула взгляд обратно к лицу и шапке-ушанке, немного съехавшей от объятий. Я хотела что-то спросить про одежду и другое, но поймав его изумрудный взгляд не смогла отвести глаз. Так и сидели неизвестно сколько минут, глядя друг на друга и слушая как каркает одинокая ворона на ветке.
Наконец следы слёз на моих щеках высохли и солёный раствор стал вызывать зуд. Это немного пробудило меня, я достала из сумки платок и вытерлась. Рома тоже будто очнулся и встал, предлагая мне руку.
Вместе мы в молчании дошли до мотоцикла, и мой верный друг отвёз домой. Точнее до того же места, где высаживал в прошлый раз. В благодарность за понимание и то, что мы закрыли пока тему родителей, я тепло улыбнулась ему и сказала:
– Мы со Светой завтра допоздна будем в библиотеке, так что в институт можешь не заезжать.
– Может тогда я заеду за тобой в библиотеку к нужному часу? – предложил мне он с той же улыбкой.
– Нет, не нужно. Я пойду провожать Свету, а оттуда до дома уже не далеко.
– И всё же я не могу в поздний час позволить тебе идти одной, – настаивал Рома.
– Тогда, – я на секунду задумалась насколько это верное решение, но всё же закончила, – Можешь встретить меня возле общежития, и мы вместе пойдём домой.
Изумление и радость на лице Ромы были легко объяснимы. Я впервые согласилась погулять с ним в реальности, пусть и от общежития до дома. Но вот то что и моё сердце замерло в ожидании ответа, а к лицу предательски побежала краска, я смогла объяснить лишь переутомлением от множества переживаний.
– Договорились, – прервал мои размышления друг и отправился к мотоциклу, махнув на прощание, – До завтра, – а после добавил тише, но я услышала, – Марианна.
Волна чувств накрыла меня в тот же миг и за ней я даже не услышала, как мой воздыхатель уехал, хоть это и было весьма громко. Не смогу, наверное, даже описать все эти чувства, потому как они перемешались, будто вещества в пробирке, но эффект был как от укола адреналина. Сердце стучит, мысли перегоняют друг друга, нервы на переделе. Рома принял меня. Принял моё прошлое. Понял, насколько истинное имя «Марианна» личное для меня. Он понял и принял. И от того эмоции лишь ещё сильнее захватывали. И в этом состоянии я едва дошла до дома.
Перегруженная эмоциональными всплесками, я просто легла на свою кровать и уснула. Даже не разделась, за что, проснувшись, получила выговор от бабушки. Но это были мелочи, по сравнению с тем, что и домашнее задание я не сделала, а ведь скоро уже сдавать. До практики и сессии нужно сдать всё, чтобы оставаться одной из лучших в группе и на факультете. Чтобы не позориться и не позорить семью. Чтобы не быть такой, как родители… Сегодня я вспомнила, что в детстве в пылу ссоры, бабушка часто говорила мне, как я похожа на мать. И это было наихудшее оскорбление. Сегодня это отдаётся тупой болью, но десять-двенадцать лет назад это было хуже любого наказания. А сейчас, когда мне вскрыли старые раны, кинули в них грязью, затем хорошенько промыли, выдавили гной, обработали антисептиком и напоследок дали мягкую вату с мазью – я не знала, что чувствую после таких процедур. Вроде и болит, но уже не так.
Решив подумать об этом позже, я поспешила из дома на трамвай.
Тот день прошёл стремительно. Вот я еду в институт в снежном трамвае, а вот уже сижу в библиотеке и пытаюсь успеть доделать задание до закрытия. За окном глубокая темнота, над столом тёплый свет лампы, рядом зевает Света. Всё это усыпляет, но я с явной упёртостью продолжаю листать толстую пыльную книгу. Наконец моя подруга по несчастью не выдерживает и с громким хлопком закрывает книгу, одновременно заявляя:
– Всё, пошли домой.
– Мы же до закрытия договорились, – сонно напоминаю я, но Светлана, пунктуальный будущий врач, указывает на часы.
Я уныло киваю и, с сожалением, захлопываю и свою книгу. Вместе мы относим сокровища местного библиотекаря на место и выходим из здания, обсуждая грядущие экзамены. Когда же дорога приводит нас к общежитию, я уже открываю рот, чтобы попрощаться с подругой, но вижу Рому и на какое-то время замираю. Он снова чистый и свежий, а в его руках белые фиалки. Света тут же начинает посылать мне взгляды мол: «Это что-то значит!», но не успевает рассказать, что именно, потому как мой прекрасный друг с фиалками подходит к нам и, вежливо кивнув Светлане, вручает мне цветы. Я глубоко вдыхаю их аромат и едва заметно улыбаюсь, хотя сердце прямо-таки плавится от того, как быстро начинает качать кровь. Рома тоже улыбался, гордо и счастливо. А понятливая подруга тут же попрощалась и пошла к себе, оставив нас наедине с друг другом и ночной улицей.
Не помню, о чём говорили в тот вечер, но в конце, возле моего дома, мы договорились, что защитнику моей чести лучше теперь не появляться возле института, потому он будет провожать меня от библиотеки. Благо бывала я там едва ли не чаще, чем дома. В тот день, я впервые принесла цветы домой, правда сказав, что подарили из благодарности.
А ещё Рома всё больше узнавал обо мне, а я о нём. Всё то, чем мы не могли поделится за все эти годы. Он рассказал, что мечтает о том, чтобы собрать свой собственный мотоцикл с нуля, и о сыне, которого однажды прокатит на этом мотоцикле. Я же показала ему своё любимое место в Свердловске: павильон «Кафе-мороженое» на набережной у дома Севастьянова. Там мы пару раз ели и Рома не переставал радоваться моему довольному лицу, которое было всё в мороженном. Потому вскоре это стало наше общее любимое место.
И так шёл день за днём, неделя за неделей. Мой сердечный друг провожал меня поздно вечером, иногда подвозил на мотоцикле, если дороги были не слишком заснеженные. А по выходным, после кружков и актива в институте, мы шли или ехали по городу и в конце непременно приходили в кафе-мороженое или в пельменную. Но вот в двери постучала зимняя сессия и я стала пропадать за учёбой, потому мы виделись всё реже. Рома лишь провожал меня поздно вечером, и то я шла и повторяла конспекты, а он лишь сопровождал молчаливым стражем.
Наступил Новый год. Джо прислала открытку с поздравлениями, а чуть позже пришёл конверт. В конверте было письмо и фотография моей сестры с группой каких-то людей. Все были в очках, а сзади был зал музея. А в письме она рассказывала, что работает теперь в «Музеи живописной культуры» и что заказала звонок на субботу. Конечно же, она хотела в основном поговорить со мной и это читалось среди строк, но в субботу пошли и бабушка с дедушкой. Вот и пришлось мне ждать десять минут, чтобы потом за пять минут рассказать ей о Роме и учёбе. И то, о Роме приходилось говорить не напрямую, но несмотря на это и плохую связь – сестра меня поняла и пожелала удачи.
И не знаю, как так случилось, но после этого звонка у нас с Ромой всё пошло очень напряжённо. Может дело было в моей занятости, может в том, что я подарила ему на Новый год шарф со словами: «Он чистый и вкусно пахнет», а может я и вовсе просто «накаркала», рассказав, как у нас всё отлично, но… напряжение было и с каждым днём нарастало. И завершилось это всё взрывом одного вечера.
Площадка возле общежития. Рома как обычно встретил меня от Светы и провожал домой, но сегодня я пыталась заговорить, а он молчал, будто язык онемел. Постучав в «закрытые ворота», я тоже замолчала. Но вот мы уже подошли к моему дому и я развернулась, чтобы попрощаться, а он вдруг внезапно наклонился и поцеловал меня. Прямо в губы. Моё артериальное давление подскочило, сосуды сначала расширились, потом сократились, на коже лица и шеи появилась красная пигментация. Я застыла столбом и в голове ни одной мысли. А потом пришла лишь одна мысль. Полная возмущения мысль. «Да как он мог?». Как мог поцеловать меня тут, на глазах всей толпы прохожих? Как мог не спросить разрешения? Как мог вот так без слов и признаний? Зачем он это сделал? Что хотел этим сказать? Что я нравлюсь ему? Тогда почему не признался сначала в чувствах?
Всё это скорым поездом проносилось в моей голове. Но вслух я ничего не сказала. А надо было! Потому я резко оттолкнула его, но вместо заготовленной речи выдохнула ряд пузырей-фраз:
– Да как ты.. Зачем ты… Что ты.. Ах ты! – и влепила ему пощёчину.
Рома стоял как громом поражённый. Я тоже, потому как сама не ожидала от себя такого. Сказать и высказать – да, собиралась. Ударять – нет! Но что теперь делать – не представляла. Наконец один из нас очнулся и это была не я.
– Ты с ума сошла? – поинтересовался Роман ошарашенным голосом, при этом удивленно глядя на меня.
– Не знаю, – растерянно призналась я, но всё же горделивость пересилила шок и брови вновь сошлись на переносице, – В смысле… что?! Да ты… иди ты! Я не сумасшедшая!
И чтобы вновь не ударить его, что казалось ниже моего достоинства, я зашагала прочь. А Рома не стал догонять.
Мы впервые за полгода перестали общаться. Резко и грубо. Будто топором важный орган вырезали. И теперь он ныл и болел. А сделать я ничего не могла. Сердце наполняло чувство вины и одновременно обиды. И не понятно было, что сильнее. Наверно логика. Потому что будущий врач во мне твердил, что мои эмоции – это лишь химическая реакция в организме, и ничего более. Да и не могут быть чувства в сердце, там только кровь есть. Но тогда что же это внутри так разъедало каждый раз, когда я ехала на трамвае или шла одна домой?
С такими мыслями я и жила следующий месяц. Первые дни ждала и искала взглядом своему друга и сопровождающего. Своего Романа. Искала возле института, возле библиотеки и общежития. Даже возле своего дома. Но он исчез. Как и много лет назад. И это било сильнее, чем всё остальное. Однако мои мучения прекратились внезапно, резко и со скрежетом тормозов.
Это было начало марта. Время гололёда и метелей. Весна в нашем городе ещё крепко спала, каждый год давая своей сестре Зиме царствовать до последнего.
Я шла вдоль улиц глубоко в своих мыслях. Но вдруг мой задумчиво-блуждающий взгляд остановился на парне, что стоял возле дороги. Его профиль показался мне до скрипа в сердце знакомым. А когда он стал оглядываться по сторонам, проверяя наличие машин, я узнала его. Рома! С почему-то отросшими волосами, в приличном костюме, но определённо он. Мой друг Роман. И, совершенно не думая, я громко, на всю улицу, повторила свою мысль:
– Рома!
Парень уже начал переходить дорогу, но обернулся на крик и остановился. А машина, что уже не снижала скорость, думая, что он перешёл, нажала по тормозам. Но это не помогло. БАМ! Тело Ромы, будто мешок, на секунду взлетает и тяжело падает на асфальт. Мы с водителем замерли, словно время остановилось вместе с падением Ромы, а после одновременно ожили. Я бросилась к парню, а водитель вышел из кабины и, бормотав: «В-в-вызову с-с-скорую», побежал мимо меня к автомату, повторяя фразу раз за разом. Но это я замечала лишь краем сознания, а большая часть моего внимания была сосредоточена на лежачем на асфальте друге. Мне казалось, что он дышит. Или нет? Что у него из головы идёт кровь. Или нет? Что это не он. Или нет? Я запуталась и хотелось одного: заплакать, упасть на колени и просить прощения. За всё сразу. Говорить, что угодно, лишь бы он встал. Лишь бы очнулся. И всё это длилось минуту или час. Не знаю. Но затем я увидела неправильное положение руки парня и у меня в голове сами собой появились картинки из книг и учебников. И это видение будто бы нажало переключатель в мозгу. Я вспомнила, что я студентка третьего курса медицинского института, а не истеричная кисельная барышня. Я могу помочь ему, и не «волшебными слезами», как в сказке, а первой помощью. И я помогу.
Опустившись перед ним на колени, я очень аккуратно ощупала его. Правая нога сломана, правая рука тоже. Удар от машины пришёлся туда. Голова цела, а вот челюсть повреждена. Приземлился на левый бок, повезло. Хуже было бы, если на спину. Кровь идёт лишь из рта и носа, а ещё он прочесал асфальтом левое плечо, пока падал. Похоже всё не так плохо. А главное есть пульс. И дыхание. Хоть и слабое. Он жив! Осознание этого вновь на секунды вернуло меня в состояние девушки, но было пока рано радоваться, ведь я не настоящий врач и диагностировала как могла. Да и первую помощь оказываться бесполезно, даже опасно, кроме чего-то банального вроде расстегнуть рубашку, ослабить ремень и не давать ему шевелится. Последнее было не сложно, ведь он лежал без сознания.
В этот момент прибежал водитель и, почти не заикаясь, сообщил что скорая едет. Я лишь ему холодно и спокойно сообщила о том, что смогла узнать при осмотре. От новости, что парень жив, водитель заметно выдохнул. И в этот момент Рома очнулся.
Он попытался что-то сказать, но я быстро подскочила к нему и приложила палец к губам, а потом неожиданно ласково попросила:
– Молчи. Пожалуйста. Тебе нельзя говорить. У тебя похоже сломана челюсть. И не шевелись, пожалуйста. Иначе будет плохо.
Но судя по тому, как исказилось его лицо, он и сам потихоньку чувствовал, что что-то не так. А я лишь улыбнулась ему. Улыбнулась так, как не улыбалась раньше. Настолько меня напомнило облегчение. Он жив. Он в сознании. Он чувствует. Это было самое важное на Свете. Больше ничего не существовало в ту секунду. Ни водителя, ни собирающихся зевак, ни бибикающих машин. Только я и Рома. Хотя взгляд у него всё же был странный. Будто чужой. Но может это из-за травм. Или ссоры. Точно, ссора.
– Рома, прости меня, – я, едва касаясь погладила его по волосам, непривычно длинным, – Мой Рей. Прости. Пожалуйста, прости. Я не хотела. Не хотела…Ничего не хотела. Я так скучала по тебе. Я каждый день ждала тебя. Где угодно! Рей, – я перешла на свистящий шёпот, – кажется, я люблю тебя. Всё ещё люблю. Рей. Понимаешь?
Но мой друг лишь смотрел на меня недоуменным взглядом и не было даже намёка на привычный блеск в зелёных глаз. Глаза были зелёные, но… другие. Не знаю, как по-другому объяснить. Другие и всё тут!
– Гражданка, отойдите.
Это приехали врачи на скорой. А я и не заметила.
Они быстро ощупали Рому, наложили шины, положили на носилки и погрузили в скорую. Я в нерешимости смотрела на их действия, но затем очнулась и попросилась с ними. Врач лишь отмахнулся, но зато молодой санитар сказал куда они поедут и что он скажет, как обстоят дела, когда я туда приеду. Сердечно поблагодарив, я побежала на остановку и весь путь до больницы моё сознание было будто бы в тумане и не хотело верить, что это со мной. Всё будто происходило в приключенческом фильме или в рассказе однокурсника-сказочника. Но точно не в реальности!
Однако, когда я доехала и нашла нужное отделение, то села на скамейке в приёмной и только тут до меня начало очень медленно, будто по капельнице, доходить что произошло. И теперь лишь я задалась вопросом: как могли так сильно отрасти волосы всего за месяц? Такого не бывает. Или бывает?
Раздумывая над свойствами волос и вспоминая примерную скорость их роста, я сначала и не заметила уже знакомого санитара, но он мягко кашлянул и я, вздрогнув, подняла голову.
– Здравствуйте, – мигом вскочила я на ногу, – Как он?
– Здравствуйте, девушка. Он точно будет жить. Перелом бедренной и лучевой кости. Повреждена челюсть, но по большей части пострадали зубы, а не кости. Небольшое сотрясение. Больше ничего пока сказать не могу.