Алеся Троицкая
Королевство Крыльев и Теней
Глава 3
Миг – и вспышка. Ослепительная, невыносимая для глаз. Меня дернуло куда-то вбок, закружило в серебристом вихре, а в следующее мгновение ступни коснулись гладкого камня.
Я пошатнулась, судорожно хватая ртом воздух. Перед глазами все расплывалось. Голова раскалывалась. Раны ныли тупой болью, а измученное тело ломило, словно после затяжной хвори. Но хуже всего был страх. Леденящий, когтистый страх, что все это – лишь сон или наваждение. Что Игр не будет, Корвуса не спасти… и я по-прежнему ничтожная, презренная изгнанница.
– Не бойся, сестрица. Ты в безопасности.
Голос – тихий, вкрадчивый, сладкий, как патока, и опасный, как яд. И горячие ладони на плечах – точно удерживают, не дают упасть.
Я вскинула голову. Сощурилась, пытаясь сфокусировать зрение. И увидела их – разноцветные, сверкающие, невозможные в своем великолепии. Чертоги бога грёз и иллюзий. Дворец моего брата Талариона.
Он возвышался надо мной – призрачный и переменчивый, подобный видению в жаркой пустыне. Казалось, стены его сотканы из перламутровых облаков. Витые колонны подпирали невесомые арки, увитые лунным плющом и серебристым мхом. А над всем этим вздымались ажурные башни, чьи шпили терялись в синеве неба, путались в космах призрачных туманов.
Я невольно потянулась к стене, коснулась пальцами прохладного камня. Реальный. Твердый. Осязаемый. Не видение. От этой мысли сердце зачастило, а на смену ужасу пришло облегчение. Неуверенное, робкое… но все же облегчение. Значит, все взаправду. Игры будут. У меня есть шанс. И брат… такой странный, далекий, полузабытый… он не оставил. Поверил. Поддержал.
Таларион словно услышал мои мысли. Хмыкнул и подтолкнул вперед, в распахнувшиеся двери дворца.
– Идем, Эреба. Тебе нужно отдохнуть и набраться сил. Слуги о тебе позаботятся. А после мы обсудим грядущее. У нас много дел и мало времени.
– Прошу, называй меня Адель…так привычнее.
Он вновь хмыкнул, но спорить не стал.
Если снаружи дворец казался видением, то внутри он был полуявью-полубредом.
Анфилады залов и переходов терялись вдали, путались, двоились в зеркалах и отражениях. То тут, то там вспыхивали разноцветные огни, прорезали полумрак ослепительными всполохами. Мерцали самоцветы на стенах, струились с невидимых потолков водопады лунного света. Под ногами стелился то мрамор, то ковры из мха и лепестков, то зыбкая серебристая дымка.
А вокруг: невиданные создания. Слуги, гости, непонятно кто – они сновали, шептались, мелькали на краю поля зрения. Вот скользнула мимо дева неземной красоты, с сияющими крыльями стрекозы за точеными плечами. А там, за колонной, промелькнула тень с кошачьими глазами, обвила гибким хвостом мраморное подножие вазона.
У меня зарябило в глазах. Дыхание перехватило. Даже воздух здесь был не такой – пах дурманом, чарами, сладкой дремой разума. От обилия цветов, огней и звуков кружилась голова, а мысли путались, норовили ускользнуть.
Но тут на плечи легли прохладные руки. Легкие, почти невесомые, но уверенные. Подхватили, повели вперед сквозь буйство красок и видений.
Но даже сквозь пелену усталости я остро ощущала исходящую от брата ауру силы, опасности и какого-то необъяснимого притяжения. Словно между нами существовала незримая связь, тянущаяся из глубин веков. Эта мысль добавляла напряжения, будоражила воображение, порождала сотни вопросов.
– Госпожа утомлена. Позаботьтесь о ней.
Голос Талариона прозвучал властно и нежно одновременно. Он уже разворачивается, чтобы уйти, и меня охватывает почти непреодолимое желание окликнуть его. Удержать, вцепиться в плечи, потребовать ответов здесь и сейчас. Кто мы друг другу? Что нас связывало? Отчего тень скорби и вины лежит на его лице? Но я прикусила язык. Понимаю – не время, не место. Сейчас от меня и слова не добьешься – слишком вымоталась, ослабла. Но ничего, это только начало. Теперь, когда заветная цель близка как никогда, я не отступлюсь.
– Таларион…спасибо.
Слуги засуетились, обступили меня со всех сторон. Девы неземной красоты, облаченные в полупрозрачные одеяния, сотканные словно из лунного света и тумана. Их точеные фигуры просвечивали сквозь дымку ткани. А за острыми плечами трепетали сияющие крылья.
Но больше всего завораживали их глаза – огромные, на пол-лица, и абсолютно черные. Ни белков, ни радужки – лишь беспросветная тьма, поглощающая свет. Эти глаза смотрели мягко, участливо… и в то же время будто в душу. Словно видели каждую тайну, каждую скрытую боль.
Вот эти девы уже подхватывают меня и ведут куда-то вверх по ступеням, сквозь анфилады и коридоры. Их движения плавные, текучие, почти неощутимые – точно плыву по воздуху. Мимо проносятся все новые чудеса – певчие фонтаны, что нашептывают древние легенды, гобелены, что творят живые картины былого и грядущего… Но сил удивляться уже нет. Даже страх отступил, оставив блаженную опустошенность.
И вот я уже в покоях – лучших, если верить брату. Целая анфилада комнат, утопающих в роскоши и неге. Стены, задрапированные струящимся шелком всех оттенков жемчуга и опала. Витражные окна, за которыми плещется море зелени и синевы – сады Талариона, причудливые и неуловимые.
Пушистые ковры на полу, так и манящие утонуть в их мягком ворсе. Изящная резная мебель, инкрустированная перламутром и кристаллами. Повсюду – вазы с экзотическими цветами, источающими дурманящий аромат. А в глубине – огромная кровать под балдахином, застеленная покрывалами тончайшего батиста.
Служанки обступили меня, подхватили, повели к роскошной купальне, скрытой за расписными ширмами. Там, в облаке душистого пара, помогли смыть грязь и кровь. Бережные прикосновения, травяные отвары и притирания унимали боль, заживляли раны.
Я блаженно откинулась на бортик купальни, позволяя ласковым рукам слуг делать свое дело. Мысли текли вяло и бессвязно, путались, таяли в ароматном мареве.
Вот меня бережно поднимают, укутывают в мягчайшие полотенца. Облачают в струящийся шелк, легкий и невесомый. Заплетают влажные косы, украшают волосы жемчужными нитями и бутонами лунных цветов.
Я гляжу на свое отражение – и диву даюсь. Неужели эта прекрасная девушка – я? Еще недавно грязная, израненная, полубезумная… А теперь боль притупилась, ее сменила блаженная усталость – и робкая надежда.
Слуги проводили меня в спальню. Батистовые простыни приятно холодят кожу, голова касается мягких подушек…
Одна из дев склоняется к уху, шепчет убаюкивающе:
– Отдыхайте, госпожа. Сон – лучшее лекарство. Здесь, во владениях вашего брата, вы в безопасности.
А в следующий миг меня накрывает освежающая, благостная тьма. Без сновидений, без образов из прошлого – лишь густой, обволакивающий мрак, дарящий покой.
Завтра… Все завтра. Игры, планы, ухищрения брата и мое отчаянное стремление вернуть потерянное.
***
Утро встретило меня переливчатой трелью птиц за окном и мягким солнечным светом, струящимся сквозь витражи. Я сладко потянулась, зевнула и не сразу сообразила, где нахожусь. Шелковые простыни, балдахин над кроватью, богатое убранство покоев – всё казалось полузабытым сном.
Но стоило вспомнить вчерашние события, как сердце вновь заколотилось от волнения. Дворец брата, Игры, шанс на возвращение силы и спасение Корвуса! Я вскочила с постели и поспешно привела себя в порядок.
Лёгкое белое платье, видимо, приготовленное ещё с вечера, послушно облегало фигуру. Волосы, ещё вчера спутанные и тусклые, теперь сияли медным блеском и мягкими волнами струились по плечам. Я уже потянулась к двери, когда та распахнулась сама.
На пороге стояла вчерашняя дева-служанка. Сделав изящный поклон, она пропела нежным голосом:
– Доброе утро, госпожа Адель! Владыка Таларион ждет вас к завтраку в Малой столовой. Прошу, следуйте за мной.
И не дожидаясь ответа, скользнула в коридор. Я поспешила следом, борясь с искушением потрогать стены – настолько призрачным и зыбким казалось всё вокруг после вчерашнего наваждения.
Но вот и двери столовой – высокие, украшенные затейливой резьбой. Служанка распахнула их с ещё одним поклоном и растаяла, точно её и не было.
Я на миг оробела. Переступила порог – и рассмеялась от неожиданности. Назвать это помещение "малой" столовой мог только Таларион, с присущей ему склонностью к гротеску и иронии. Огромный овальный зал тонул в роскоши: мраморные колонны, увитые серебряными цветами, мозаичные фрески на стенах, витражный купол потолка…
А посреди всего этого великолепия – длинный стол, уставленный немыслимыми яствами. И во главе стола, в окружении радужных бликов – он сам. Бог иллюзий, повелитель снов… брат.
– Адель, сестрёнка! – его голос эхом отразился от сводов. – Проходи скорее, а то остынет! Ни свет ни заря подали, балуют тебя слуги.
Он улыбнулся, склонил голову и серебристые волосы колыхнулись, отразив блик света. Простая туника облегала его стройный стан, а на запястьях мелодично звякнули многочисленные браслеты, когда он жестом предложил мне сесть. За спиной Талариона величественно трепетали крылья, сияющие перламутровым блеском, словно выкованные из звездной пыли и росы.
Я никак не могла привыкнуть к его облику, воплощавшему божественную суть. Но глаза Талариона оставались серьезными, цепкими. Будто изучали, вбирали каждую черточку моего лица, каждое движение.
Я прошла к столу, опустилась в предложенное кресло. Взяла было салфетку и замерла, лишь сейчас заметив – руки дрожат. То ли от смятения, то ли от жгучего нетерпения. Столько вопросов вертелось на языке! Об Играх, о нашем прошлом, о Корвусе… Но Таларион опередил. Отложил приборы, смахнул невидимую соринку с закатанного рукава. И неожиданно мягко, почти нежно произнес:
– Я понимаю, сестра. Понимаю, как ты измучена неизвестностью. Как сгораешь от жажды ответов. Что ж, я готов их дать. Готов открыть тебе правду о былом… насколько это в моих силах.
Он помолчал, точно собираясь с мыслями. А может, просто тянул время, растравляя моё любопытство.
– Мы и правда родня, Адель. Дети Хаоса, отпрыски могучей династии. Некогда тебе была подвластна Тьма, а я повелеваю миром грёз и иллюзий. Сколько проказ учинили в юные годы – и не счесть! То младших богов на потасовку вызовем, то в мире людей пошалим.
Серебристые глаза Талариона вспыхнули озорными искрами, на губах заиграла лукавая усмешка.
– А помнишь, как ты, бывало, вороном обернешься – и айда царские короны таскать? Переполох на весь дворец! А как-то раз мы на спор полдня морочили смертных, являясь им в образах давно почивших близких. Сколько слез пролито, молений вознесено и жертв принесено в нашу честь – аж тошно вспомнить!
Он хохотнул, явно наслаждаясь воспоминаниями.
Я же слушала, затаив дыхание. В памяти всплывали полузабытые картины прошлого – наши игры, сшибки, безудержное веселье. И рядом неизменно брат – насмешливый, хулиганистый, но до боли родной и любимый. А Таларион меж тем продолжал, и голос его отдавал горечью:
– Но наша дерзость, своенравие – они слишком многим пришлись не по нраву. Найти повод, очернить перед отцом и Пантеоном – как же этого жаждали завистники! Мортис, наша родная сестра, и та удружила. Украла твою силу, столкнула в мир смертных, обрекла на муки. А я, дурак… Испугался. В кусты залег, отсиделся. Не вступился, не помог любимой сестрёнке.
Его голос дрогнул, в глазах промелькнула боль и вина. На миг мне почудилось – вот-вот хлынут слезы запоздалого раскаяния. Но Таларион быстро взял себя в руки. Отставил чашку, промокнул губы салфеткой и уже другим, деловым тоном произнёс:
– А самое главное – отец ведь всё прощал. Ну как всё – нам прощал. Точнее, тебе.
Я вскинула брови в удивлении.
– Нам? Мне?
Таларион фыркнул и картинно закатил глаза:
– Ну конечно тебе, сестрёнка! Ты ж его любимицей была. Что б ты ни вытворяла – парой грозных слов обходилось. Шалость, баловство и только. А вот мне, бывало, и молнией в нежное седалище прилетало, и наказы лет на сто получал – мол, повелевай снами смиренно и не высовывайся.
Он скорчил унылую мину, передразнивая отцовский тон. Но за шутовством явственно сквозили затаенная обида и горечь.
Я горько усмехнулась и покачала головой. Слова Талариона задели за живое, всколыхнули вопросы.
– Любил он меня, как же! А почему тогда допустил непоправимое? Почему позволил Мортис низвергнуть меня, отнять силу, изгнать прочь? Где был любящий отец, когда мне больше всего нужна была защита и поддержка?
Голос мой дрогнул, но я упрямо продолжила, не давая брату и шанса вставить слово:
– И вчера, на совете – ты же видел, каков он был! Холоден, резок, насмешлив. Будто и не дочь перед ним, а так, букашка жалкая, недостойная. Ни игр мне, ни шанса вернуть утраченное. Всё норовил обратно в мир людей спровадить, с глаз долой от божественных чертогов.
Я перевела дыхание и с вызовом глянула на брата. Пусть только попробует возразить, защитить отца! Но Таларион молчал, во взгляде его мелькнуло что-то странное. Не то сочувствие, не то досада, не то понимание.
– Знаешь, Адель, я ведь никогда не одобрял методы отца. Хаос он и есть Хаос, непредсказуемость – его вторая натура. Но пойми и ты: может, в этой кажущейся несправедливости есть свой резон? Может, это часть какого-то великого замысла, который нам пока не дано постичь? Отец ведь никогда и ничего не делает просто так.
Он вздохнул и отвел взгляд, будто и сам не верил в то, что говорил. А может, боялся поверить. Тряхнул головой, пряча глаза за серебристой завесой волос. А когда вновь посмотрел на меня, в зрачках плясали знакомые чертенята.
– Ну, все же получилось, сложилось как нельзя лучше, Игры открыли, дали шанс…
– Благодаря тебе. Если бы ты не вступился и не стал моим покровителем…
– А ты думала, я брошу тебя на растерзание отцовскому гневу? Или допущу, чтобы Мортис окончательно упекла тебя в человеческое захолустье? Нет уж, сестрёнка, не на того напала. Не в моих правилах бросать родню в беде.
Он подмигнул и картинно развел руками.
– Опять же, какие Игры без главной интриги? Без возвращения блудной Владычицы Тьмы, жаждущей вернуть трон и сразиться с узурпаторшей? Это ж целая драма, закрученный сюжет! Грех такое пропустить.
– Спасибо, – прошептала я, на миг прикрыв глаза. – Спасибо, Таларион. Ты даже не представляешь, как это для меня важно. Знать, что ты рядом. Что ты веришь в меня. Что я могу на тебя положиться.
Голос мой дрогнул, и брат легонько сжал мои пальцы. Не словом, так жестом давая понять – да, можешь. Всегда можешь.
– Ну всё, хватит сопли разводить! – бодро возвестил он, откидываясь на спинку кресла. – А то расчувствовались тут, понимаешь. Боги, называется. Давай-ка лучше об играх поговорим. Игры – это не просто состязания, сестра. Это шахматная партия, в которой сошлись азарт и хитрость богов, отвага и честолюбие смертных. Каждый ход, каждый выбор может стать роковым.
Он щёлкнул пальцами и прямо в воздухе возникла полупрозрачная сфера. Внутри неё виднелись крохотные фигурки людей, мерцающие божественными аурами, и символы.
– Смотри, Адель. Вот твои соперники, избранники богов в грядущих испытаниях. Цвет Пантеона, лучшие из лучших. У каждого – своя цель, свой приз и своя роль в иерархии Игр.
– Боги уже нашли себе избранников, так скоро? Я думала, пройдут недели.
– Зачем затягивать? У богов всегда есть на примете те, кого они хотели бы отметить особыми дарами или знаниями.
Он указал на одну из фигурок, и сфера послушно увеличила ее, являя воина в сверкающих доспехах. Резкие черты лица, пронзительные синие глаза, волевой подбородок – он был словно высечен из куска гранита.
– Рейвен, протеже Астрапия, бога войны. Первоклассный боец, мечтает о вечной славе и легендарном оружии.
Следующий жест – и высветилась другая фигурка, женская. Золотые локоны водопадом струились по плечам, зеленые глаза сияли жизнелюбием, а улыбка могла растопить и снежные вершины.
– Аврелия, любимица Файриза, бога солнца. Ее цель – обрести вечную молодость и затмить своей красотой всех смертных.
Так, одно за другим, Таларион являл мне лица грядущих противников:
– Квинт, ученик Сцинтиана. Высокий худощавый юноша в темной мантии. Острый пронзительный взгляд, бледное лицо с тонкими чертами. Алчет запретных знаний и артефактов древней магии.
– Октавия, послушница Эстеллы, богини домашнего очага. Миловидная скромная дева в белоснежных одеждах. Карие глаза полны неземного спокойствия, на устах – едва заметная загадочная улыбка. Грезит о небывалой власти над людскими сердцами.
Таларион небрежно махнул рукой, будто поминая незначительных букашек.
– Есть и другие, помельче. Дариус – охотник, мечтающий о разящем луке и мече. Угодил Силане, богине охоты. Видать, удачлив в своем ремесле, раз снискал её благосклонность.
Он хмыкнул и перешел к следующей фигурке, излучающей мягкое зеленоватое сияние.
– Лира – целительница, что жаждет обрести дар исцеления и чудотворный эликсир жизни. Ставленница Мелиссы, богини врачевания. С такой покровительницей, глядишь, и впрямь горы свернет.
Таларион скептически приподнял бровь, всем своим видом выражая сомнение в столь амбициозных планах смертной девы.
– Еще этот, как его… Кай, кажется. Вор, промышляющий по мелочи. Грезит о плаще-невидимке и бесконечном кошеле. Избранник Филона, бога воров и пройдох. Тоже мне, герой! Хотя на безрыбье, как говорится…
Он фыркнул и закатил глаза, всем своим видом выражая пренебрежение к столь приземленным целям.
– А, ну и конечно, Оливия – куртизанка из Аль-Серпента, южного города. Надеется получить в дар волшебный голос, который будет покорять сердца и тела любого, кто попадет под его чары. Фаворитка Афеллы, богини любви и страсти. Можно подумать, без божественного дара ей не хватает умений и прелестей, чтобы завлекать поклонников!
В голосе Талариона прорезались ехидные нотки, и я невольно хмыкнула. Забавно, как порой переплетаются судьбы богов и смертных. Казалось бы, ничтожные создания, а сумели привлечь внимание Пантеона.
Но значит ли это, что их стоит опасаться? Или, напротив, с легкостью раздавить, как назойливых букашек?
– У каждого – свой резон, свои цели, амбиции. Но ты, сестра… Лишь ты – мой избранник. Моя надежда и гордость.
Он наклонился ко мне, заглянул в глаза – пристально, жарко.
– Ты должна победить, Адель. Любой ценой вернуть нам былое величие. Месть – твоё право, но корона – твой долг. Не щади врагов, разбей их в пыль. Положись на мудрость и покровительство брата. Вместе мы горы свернём!
И видя, как в моих глазах разгорается азарт вперемешку с яростной решимостью, Таларион позволил себе улыбнутся. Я чувствовала, как губы сами растягиваются в улыбке, а в груди вскипает ликование. О да, брат! Мы непобедимы! Я верну былую славу, чего бы мне это ни стоило!
Но откуда это странное чувство? Словно Таларион недоговаривает, таит какой-то секрет? Или это лишь моя паранойя, отзвук былых обид и страхов?
– А что Мортис, кто будет ее избранником?
Таларион замер, в его глазах промелькнуло нечто странное. Тревога? Сомнение? Или даже… страх? Но в следующий миг он вновь расплылся в привычной лукавой ухмылке.
– А вот это, сестрёнка, большой вопрос! Наша мрачная родственница хранит своего избранника в строжайшей тайне. Никому не показывает, даже на совете Пантеона лишь загадками говорила. Дескать, берегу сюрприз до поры до времени. – Таларион досадливо поморщился.
– И когда же явит свой лик этот таинственный фаворит?
Таларион небрежно взмахнул рукой, и мерцающие лики над сферой погасли, растворились в воздухе.
– Если верить слухам, только на церемонии открытия Игр. Вот там и явит себя твой соперник во всем блеске и величии. Уж Мортис-то знает, как эффектно подать свою креатуру!
В голосе брата прозвучала странная смесь восхищения и опаски. Да, смерть всегда умела поразить воображение – что красотой, что ужасом.
Но меня не проведешь мрачными играми! Кто бы ни был избранником Мортис – жалкий смертный или могучий полубог – я одолею его. Сокрушу, как сокрушала любые преграды на пути к цели.
– Что ж, подождем до вечера, – процедила я сквозь зубы. – А там поглядим, кого сестрица припасла мне на погибель. И что получит взамен.
Последние слова я почти прорычала – так велика была ярость и жажда расплаты. Таларион одобрительно хмыкнул и хлопнул меня по плечу.
– Вот это настрой, сестрёнка! Держи его покрепче до самого конца – и корона наша.
Я невольно улыбнулась, чувствуя прилив сил и решимости. Однако на сердце по-прежнему скребли кошки. Один вопрос не давал покоя, вертелся на языке, просился наружу.
– Таларион, – начала я, тщательно подбирая слова. – Все же я никак не возьму в толк… За что Мортис так меня ненавидит? Что за давняя вражда меж нами? Почему она жаждет моей смерти, а Корвуса держит в рабстве?
Брат тяжело вздохнул, отводя глаза. На скулах перекатывались желваки, пальцы невольно стиснули столовый нож.
– Зависть, – глухо отозвался он после долгой паузы. – Мелочная, жгучая зависть – вот что снедало Мортис все эти годы. Ваше вечное соперничество, борьба за отцовское внимание… Ты всегда была на шаг впереди. Во всем её превосходила – в силе, хитрости, даже жестокости. А она… она оставалась в тени.
Я изумленно воззрилась на Талариона. Жестокости? Это он сейчас о чем? Неужели я, Эреба, гордая и неукротимая, была жестока с собственной сестрой?
– Погоди, погоди, – пролепетала я ошарашенно. – Ты хочешь сказать, что я была жестокой богиней? Мучила Мортис, измывалась над ней? Не может такого быть!
Брат криво усмехнулся, качнул головой. В его глазах мелькнуло что-то странное – не то жалость, не то смущение. Будто он и сам не знал, как относиться к моим былым прегрешениям. С одной стороны, явно осуждал, даже брезговал. Но с другой – как будто понимал, почти сочувствовал. Словно и сам не был чужд жестоких забав…
– Ну, "измывалась" – это громко сказано. Скорее… порой не знала меры в своих забавах. Любила щегольнуть силой, показать, кто тут главный. А Мортис… она ведь слабее. Не могла дать отпор, вот и копила обиды.
Страх и стыд накрыли меня удушливой волной. Неужели в прошлой жизни я была чудовищем? Тираном, упивающимся своей силой и чужой болью? Эта мысль ужасала, выворачивала наизнанку. Хотелось кричать, разбить что-нибудь вдребезги. Но вместе с тем… где-то в глубине души зашевелилось странное, болезненное удовлетворение. Будто часть меня, темная и жестокая, мрачно торжествовала, признавая былые грехи. И от этого становилось еще страшнее.
В памяти всколыхнулось что-то смутное, мучительное. Обрывки сцен, где я и впрямь куражилась над сестрой. То молнией под ноги шарахну, то ветром ледяным обдам, то тенями ночными напугаю до полусмерти. Дурацкие детские игры… но для Мортис, должно быть, полные унижения.
– К тому же, – продолжал Таларион, и голос его упал до шепота, – был ведь еще тот несчастный случай. Помнишь?
Я стиснула виски, силясь воскресить в памяти хоть что-то. Несчастный случай? Это еще что за…
И вдруг меня будто ледяной водой окатило. Вспышка. Крик. Отчаянные всхлипы Мортис, распростертой на полу. И моя собственная окровавленная длань, все еще мерцающая остаточной магией.
Я покачнулась, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Неужели… неужели я совершила нечто непоправимое? Покалечила сестру в приступе ярости? Вот почему она меня так ненавидит?
Я перевела взгляд на Талариона, ища поддержки, опровержения – чего угодно, лишь бы не признавать ужасную правду. Но брат отвел глаза. Скулы его напряглись, пальцы судорожно терзали край скатерти. Он явно знал больше, чем говорил. И это знание – оно почему-то причиняло ему почти физическую боль…
– Что… что я натворила? – выдохнула я одними губами. В груди стыло, ладони взмокли от страха. – Таларион, умоляю, скажи мне правду!
На миг мне показалось, что Таларион вот-вот расскажет все. Облегчит душу, сбросит гнет многолетних секретов. В его взгляде была странная смесь вины, жалости и страха. Но нет. Он тряхнул головой, словно прогоняя наваждение. И вновь надел привычную маску легкомыслия и цинизма
– Не сейчас, Адель. Не думаю, что ты готова это услышать. Да и какая теперь разница? Прошлого не воротишь.
Он резко поднялся из-за стола, отшвырнул смятую салфетку.
– Главное – Мортис одержима местью. И покуда ты, по ее мнению, не расплатилась сполна – не отступится. Будет преследовать до скончания времен. Вот и весь сказ.
Он зашагал к двери, на ходу бросив через плечо:
– Так что не теряй времени даром, сестренка. Готовься к Играм. В них твой единственный шанс переломить ход вражды. Победить – или погибнуть.
И вышел вон, оставив меня наедине с роящимися мыслями и гнетущей виной.
Я смотрела ему вслед, кусая губы. Вот и поговорили… Сколько недомолвок, тайн! Даже Таларион, единственный союзник – и тот что-то недоговаривает. То ли щадит меня, то ли попросту не доверяет. А быть может… быть может, и сам боится признать правду? Нет, вряд ли. Не похож мой брат на труса. Скорее уж, выгадывает момент. Ждет, когда знание прошлого ударит побольнее.
И все же… Права ли я? Достойны ли эта месть, эта корона, эта призрачная власть – достойны ли они новой крови, боли, страданий? Быть может, лучше смириться. Принять заслуженную кару, молить о прощении… Искупить былое, начать новую жизнь. Тихую, скромную, человеческую жизнь…
Я зажмурилась, прогоняя постыдную слабость. Нет! Нельзя. Слишком поздно сдаваться на милость врагов. Да и не в моей натуре это – ползать на брюхе, вымаливать пощаду. Я Эреба, гордая дочь Хаоса! Я возьму свое – силой, хитростью, любыми средствами. А что до покаяния… Что ж, всему свой черед.
