Алексей Юрьевич Петров
Старая крепость
Глава 4
Остаток дня, ночь и весь следующий день форт подвергался ожесточённому обстрелу. Атак немцы больше не предпринимали. Я продолжал повышать свою квалификацию, изучая уставы РККА, изредка бегая по поручениям Гаврилова. К немецкому обстрелу все привыкли, благо урона он никакого не приносил. Под утро в дело вступила немецкая зенитка, – похоже, та самая «восемь-восемь», что была придана 135-му полку. Её огонь не оказал на защитников того эффекта, какого ожидали немцы. Стены она тоже не пробивала, так что впустую тратила снаряды. Среди обороняющихся появилось ещё несколько раненых, но на общем настрое гарнизона это никак не сказалось.
В ночь на 29-е июня, вместо щедро пускаемых фашистами осветительных ракет, появились прожектора. Уж не знаю где их взяли немцы, но форт стали освещать именно они. Артиллерийский обстрел не прекращался ни на минуту. Наступило утро последнего дня обороны…
Гаврилов не находил себе места, нервно меряя шагами каземат. Даже спокойный Касаткин не выдержал:
– Ну что ты мечешься, командир? Форт держится, причин для беспокойства нет…
– Чувствую я, Константин Фёдорович, что немцы что-то задумали… Слышишь? – и артобстрел прекратился.
Действительно, стало слишком тихо. Касаткин недоумённо пожал плечами:
– Может, сдаться опять предложат?
– Не думаю, капитан, не думаю…
Тревожную обстановку прервал зуммер телефона.
– Гаврилов! – схватив вперёд меня трубку, представился майор.
Выслушав говорившего, он медленно опустил её на аппарат:
– Коломиец звонил. Его наблюдатели слышат гул самолётов. Похоже, бомбить нас идут…
Мы прислушались. Ничего.
– Может, мимо летят? – предположил начальник штаба, – С чего ты взял…
Чудовищной силы взрыв качнул каземат, не дав договорить капитану. За ним – ещё один, и ещё. Мы упали на пол, закрывая головы руками. Я насчитал шесть попаданий. Сомнений не было, – немцы начали бомбить Восточный форт. Вал устоял, но ощущения внутри казематов были не из приятных. Вновь раздались звонки телефонов: сначала одного, затем второго. Командиры рот докладывали, что потерь не имеют и запрашивали дальнейших указаний. Готовиться отражать очередную атаку, – так звучал приказ Гаврилова.
На этот раз, обходить позиции отправились все вместе. Бойцы, пережившие первую в их жизни бомбёжку, в основной массе своей находились в прострации. Подбадривая их, мы двигались в сторону роты Коломийца. Напротив лазарета, в коридоре, сидела Абакумова, зажав уши руками. Между пальцев у неё текла кровь. Касаткин бросился к военфельдшеру, спрашивая, не ранена ли она? Помотав головой, та что-то тихо ему ответила. Контузия. Оставив начальника штаба, мы с Гавриловым бросились дальше. У Коломийца всё было под контролем: он расставлял бойцов у амбразур. Убедившись, что правый фланг обороны вполне дееспособен, быстрым шагом отправились через потерну к Домиенко. Бежать нельзя, ибо вид бегущего командира вызывает в рядах бойцов панику. Добравшись до казематов внутреннего вала, увидели лейтенанта, руководящего обороной вверенного ему участка. Здесь тоже всё в порядке.
Осталась рота Зульфугарова. Ей досталось больше всего: завалило один из казематов, в нескольких треснул и частично осыпался потолок. Пыль, крики, мат… Несколько бойцов, обдирая в кровь руки, лихорадочно разбирали нагромождения кирпичей, пытаясь вытащить из-под них своих товарищей. Как оказалось, четыре из шести авиабомб разорвались именно над этим участком обороны. Множество раненых, убитых. Все, включая Зульфугарова, получили контузии. Сам лейтенант лежал сейчас без сознания, командование в свои руки взял старшина Павленко. Среди хаоса и неразберихи, раздавался его зычный голос, отдававший распоряжения о выносе раненых и требовавший красноармейцев вернуться к амбразурам. Увидев Гаврилова, старшина доложил, что рота понесла потери, количество пока не уточнено. Тем не менее, боеспособность не потеряна и личный состав готов к отражению атаки гитлеровцев. Майор выслушал рапорт Павленко и приказал принимать тому руководство ротой.
– Держитесь, – сейчас немцы опять в атаку пойдут! Что с пулемётами?
– «Максима» вместе с расчётом завалило, – похоже, всё, кранты. Остались только два ручных!
– Чёрт подери! – с досадой выругался Гаврилов, – Ладно, отбивайтесь пока тем, что осталось. Будет совсем туго, – докладывай. Со связью что?
– Телефон там остался, под обломками, – махнул рукой Павленко в сторону обвалившегося каземата.
– Значит, посыльного пришлёшь. Давай, старшина, действуй! – хлопнув того по плечу, закончил Гаврилов. Мы посторонились, пропуская бойцов, тащивших на плащ-палатке охающего раненого с неестественно вывернутой ногой.
– Немцы! – раздался чей-то дикий крик.
Не сговариваясь, бросились с майором к ближайшей амбразуре. Пыль, поднятая взрывами во дворе, почти осела. Со стороны домов комсостава, перебежками, двигалась немецкая пехота. Чуть позади, шёл танк, – трофейный Т-38. Подпустив атакующих метров на сто, – из казематов внутреннего вала открыла стрельбу рота Домиенко. Как по команде, в тот же момент, подключились и фланги внешнего вала. Слева заработали оба «ДП», захлопали винтовки. Немцы, поняв, что огонь защитников и не думает ослабевать после авианалёта, тут же отошли.
– Разведка боем? – вслух подумал я.
– Похоже на то, – внимательно наблюдая за отходящими фашистами, задумчиво произнёс Гаврилов.
– Прекратить огонь! Все в укрытие! – подал голос Павленко, призывая красноармейцев отойти от бойниц, – Остаются только дозорные!
– Сейчас опять обстреливать начнут, – пояснил он нам.
Действительно, как только последние фигурки отступающих немцев скрылись из вида, по форту вновь начала бить артиллерия и миномёты. Следуя по вздрагивающему от разрывов коридору, мы вернулись в штабной каземат. Касаткина ещё не было. Гаврилов схватился за телефоны, – звонил в роты, уточнял потери. Я, пользуясь случаем, копался в своей памяти, вспоминая время, в которое на Восточный форт прилетит двухтонная бомба. Вроде как, к вечеру. Именно темнота помешает немцам качественно зачистить казематы. Сейчас 9 утра. Значит, в запасе ещё есть несколько часов. Достав из планшета схему, стал думать, как лучше вырваться из Крепости после взятия форта. За этим увлекательным занятием меня и застал Гаврилов.
– Что это у тебя?
– Немецкий план крепости с расположением блокирующих частей.
– Откуда ты его взял?
– Начертил, – не подумав, ляпнул я.
– Не понял…
– Немец тот, в которого я вселился, – его работа. Правда, на сегодняшний день, обстановка могла и поменяться.
– Дай-ка поглядеть… – майор склонился над схемой.
– Вот, думаю, где лучше выходить.
– А что тут думать? Вот здесь, между Северными и Северо-Западными воротами проскользнуть ночью, – и на север, в Беловежскую Пущу.
– Так себе план.
– Обоснуй.
– Смотри: во-первых, ты сразу попадаешь в Брест, который сейчас наводнён войсками. Во-вторых, нужно пересечь вот здесь вот дорогу, по которой идут потоком воинские части, а потом, – ещё и железку. Немцев на этом маршруте, – как блох на бездомной собаке.
– Откуда они там возьмутся? Мост-то один, – железнодорожный!
– Уже не один. Немцы навели севернее крепости понтонную переправу и гонят через неё войска.
– Ну, если так, тогда остаётся это направление, – вот здесь, через южный городок. Чёрт, там у нас Варшавское шоссе…
– Именно. Пересечь его, – та ещё задачка.
– Да уж…
– Сдаётся мне, что идти нужно через Западный остров. Там и ждать нас не будут, и от города подальше. Переправиться на тот берег, сделать крюк и выйти к Бугу севернее. А уж оттуда, можно и в Пущу, но я бы пошёл на восток, догонять нашу отступающую армию.
– Пожалуй, да, – из имеющихся вариантов, этот самый лучший, – потёр подбородок Гаврилов, – Чем тебе Беловежская Пуща не нравится? Лес там, – что надо!
– А не нравится мне тем, что в этом районе, с самого начала войны, сидит в окружении очень уж много народу. Чуть ли не корпус, – точно не помню. И они пытаются всеми силами пробиться на восток. Немцы, естественно, оставлять в тылу такую группировку не горят желанием, поэтому там сейчас бой не на жизнь, а на смерть. Так что, пробиться сквозь боевые порядки фашистов и прорваться к нашим, чтобы снова оказаться в окружении, – так себе идея.
– Куда ни кинь, – всюду клин…
– Вот поэтому я и предлагаю идти на восток.
– И где сейчас фронт? Сколько до него идти?
– Думаю, пока на Березине, но это ненадолго.
– Ого! – присвистнул Гаврилов, – далеко забрались…
– Ничего, одолеем… Наполеон вон, вообще Москву взял, а толку?
– Тоже верно. Но как, – имея такую армию, технику… Отступать!?
– Не дави на больную мозоль. Тут целая совокупность факторов: от ошибок отдельных лиц до случайного стечения обстоятельств. Как-нибудь потом, если будет время, расскажу. Слушай, у тебя нет, случайно, нитки с иголкой? Я тут проковырял дырки под треугольники, насквозь, вместе с воротом. И лапки мне теперь шею натирают, – невмоготу! Хочу отпороть петлицы и нормально сделать. Или просто подворотничок новый поверх нашить?
– Ну и сержант, – насмешливо протянул Гаврилов, – и форму подогнать не может, и нитки с иголкой нет. Я планшет тебе дал, – там посмотри, должны быть.
Действительно, порывшись в недрах выданной мне сумки, я обнаружил искомое. И швейные принадлежности, и несколько подворотничков: полный комплект.
– Нормально подшивайся, потомок, – не позорь предков! – ехидно произнёс майор.
– Да я на флоте служил…
– То-то я и гляжу, – руки не оттуда растут.
– Нет, чтобы помочь товарищу!
– Ага, щас! Криво пришьёшь, – оторву, будешь тренироваться, пока не научишься! Давай, приводи себя в порядок, а я пойду по позициям пройдусь. Не нравится мне что-то эта тишина…
Я прислушался: действительно, обстрел прекратился. Странно… Гаврилов вышел. Сняв гимнастёрку и накинув на плечи так же выданную мне шинель, – принялся за дело. Если с петлицами я проблем не испытал, то с подворотничком… Как его тут пришивать-то? Ладно, глаза боятся, – руки делают. Так, вроде бы, готово! Хотя… Вряд ли подворотничок должен быть в гармошку… Мда… Переделываем… А что, если взять их сразу два? Вроде бы, поплотнее получается… Открылась дверь и в каземат зашёл Касаткин. Увидев моё рукоделие, капитан восхитился:
– О! Хоть один нормальный сержант нашёлся! А то ходят все зачуханные… Не воины Красной армии, – а сборище оборванцев.
– Так им, может, некогда, – война ведь. Да и не у каждого нитка с иголкой есть…
– Это факт, – согласился со мной начальник штаба, усаживаясь за стол и доставая из планшета какие-то листки.
– Ещё восемь человек умерли, раненых, – покачав головой, стал делать какие-то отметки карандашом капитан, – Когда уже это всё закончится?
Снаружи раздалась стрельба, – такое ощущение, что прямо напротив нашего каземата. Касаткин вскочил и бросился к двери, вытаскивая на ходу пистолет из кобуры. Я, чертыхнувшись, отбросил гимнастёрку и схватил ППД. Что там ещё такое? Выбежали в коридор: пограничника у дверей не было. Стреляли явно наши, – из винтовок. Осторожно выглянул в амбразуру. Так и есть, – из ближайшей к нам потерны, слева, несколько бойцов ведут огонь куда-то вверх. Как был, в галифе, белухе и с автоматом, – бросаюсь к стрелкам.
– Куда стреляем? – интересуюсь у младшего сержанта-артиллериста.
– Да вон, – немцы по валу шастают!
– Дай-ка гляну…
Трава, синее небо, – никакого движения не наблюдаю. Видимо, спрятались. Командую прекратить огонь и прислушиваюсь. Точно, – на валу слышны голоса. Не там, конечно, куда стреляли бойцы, а намного ближе, – почти у нас над головами.
– Тишину настроили! – рявкаю на красноармейцев, которые начали шумно делиться между собой результатами своих выстрелов. Те испуганно замолкают. Прислушиваюсь, подняв руку вверх.
– Вот здесь… Клаус, не высовывайся! Русские стреляют… Нужно глубже… Копай ниже! Тридцати килограммов хватит…
Голоса затихают, – видимо, немцы отошли подальше от гребня вала.
– Что там? – шёпотом спрашивает артиллерист.
– Копают что-то, – так же негромко отвечаю я.
– Траншеи, что ли? – удивляется сержант.
– Нет! – меня осеняет страшная догадка, но вслух её говорить не решаюсь, – Хрен знает, что они делают, но ничего хорошего для нас, – это точно. Если немцы появятся – стреляйте!
Поворачиваюсь и натыкаюсь на вопросительный взгляд Касаткина. Делаю страшные глаза и киваю на коридор, – мол, отойдём. Капитан пропускает меня вперёд. Возвращаемся в штабной каземат, – Гаврилова ещё нет.
– Ну, что ты там услышал? – требовательно спрашивает начальник штаба.
– Немцы. Похоже, сапёры. Копают внешний вал, чтобы заложить взрывчатку.
– Так, – быстро ориентируется Касаткин, – Напротив потерны у нас склад боеприпасов, если сдетонирует, – мало не покажется.
– Похоже, они не только здесь роют, – над ротой Коломийца тоже.
– Не исключено, что по всему валу копают, – подхватывает капитан, – И помешать мы им никак не можем…
– Нужно отвести людей от предполагаемых мест подрыва!
– Мысль здравая, только точных мест, за исключением склада, мы не знаем.
– Может, разобрать его? Ну, боеприпасы по отсекам разнести?
– Смеёшься? Там ящиков, – до потолка, в несколько рядов.
– Что обсуждаем? – с порога интересуется появившийся в дверях майор.
Касаткин объясняет причину беспокойства. Я подтверждаю, что слышал разговоры немецких сапёров. Гаврилов меняется в лице и произносит длинную непечатную фразу. В итоге недолгого обсуждения, принимается решение внимательно слушать по отсекам и начинать свободными бойцами растаскивать склад. Дело серьёзное, поэтому за него отцы-командиры берутся лично и идут оповещать гарнизон о грозящей нам опасности.
Вскоре, по коридору затопали бегущие бойцы. Закончив подшиваться, я натянул гимнастёрку и помчался помогать. В дверях первого каземата с боеприпасами, стоял капитан Касаткин и руководил выносом ящиков. Судя по маркировкам, – здесь, в основном, патроны и гранаты. Во втором каземате распоряжался лейтенант Коломиец: этот отсек занимали снаряды и мины. Подошёл Гаврилов и, увидев меня, дал задание пройтись по форту, послушать переговоры немецких сапёров, если получится. Я добросовестно обошёл все 28 казематов и 4 потерны, но ничего не услышал. Пока ходил, моё внимание привлёк окрик одного из сержантов:
– Семенюк! Фольварков! Дуйте на склад, – там помощь нужна!
Два бойца, отойдя от бойниц, двинулись в мою сторону. Семенюк… Знакомая фамилия… Где-то я её слышал… Вспомнил!
– Стой! Ты – Семенюк? – спрашиваю высокого чернявого красноармейца.
– Это я, а что? – интересуется второй, поменьше, с петлицами младшего сержанта.
– Дело есть, поговорить нужно.
– Ну, что там застряли? – снова кричит сержант.
– Этого я забираю, – майор вызывает, ищи замену!
– Тьфу ты! – досадливо морщится сержант и тут же выкрикивает другую фамилию:
– Тарасов! Бегом с Фольварковым на склад!
Семенюк смотрит на меня с удивлением:
– Зачем я майору понадобился?
– Пошли, там всё узнаешь. Не боись, – не съест.
Уворачиваясь от таскающих ящики с боеприпасами бойцов, добираемся до штабного каземата. На моё счастье, Гаврилов на месте, – даже искать не пришлось. Велев подождать младшему сержанту за дверью, захожу внутрь. Майор что-то пишет, увидев меня, спрашивает:
– Ну как? Слышно что-нибудь?
– Тишина. Я тут бойца привёл одного, – посоветоваться нужно.
Гаврилов бросил взгляд на часы:
– Это срочно? Что за боец?
– В моей истории, младший сержант Семенюк спас знамя 393-го ОЗАД. И оно должно сейчас быть у него. Или на нём.
– Откуда знамя? Каким образом спас? – отрывается от писанины майор.
– Насколько мне известно, знамя дивизиона Семенюку поручил охранять его командир. Фамилию не помню. Перед падением обороны форта, этот Семенюк закопает знамя в одном из дальних казематов, где рота Коломийца сейчас сидит. После войны, – приедет и откопает его. По-моему, – это единственное знамя, обнаруженное в Крепости. Главный экспонат будущего музея обороны.
– Вот как, – откидываясь на стуле, задумчиво произносит Гаврилов, – А от меня-то ты что хочешь?
– Приказ закопать знамя, по непроверенным данным, отдал именно ты. Так что, – давай, командуй. А то, так с ним в плен и попадёт ещё, чего доброго.
– Давай сюда этого сержанта!
Я приоткрываю дверь:
– Заходи!
Пропускаю будущего героя вперёд, становлюсь с ним рядом.
– Младший сержант Семенюк! – бросая руку к виску, представляется тот.
– Майор Гаврилов, – не спеша поднимаясь из-за стола, произносит командир Восточного форта.
– Что же Вы, товарищ младший сержант, не докладываете о том, что являетесь хранителем знамени дивизиона?
Семенюк не то, что удивлён, – он буквально ошарашен словами Гаврилова. Некоторое время приходит в себя, затем, краснея, начинает говорить:
– Товарищ майор… Охранять знамя мне поручил мой командир, – старший лейтенант Шрамко… Об этом никто не знал, я никому не говорил… Я хотел… Хотел передать его нашим, когда они придут…
– Где знамя? – подойдя почти вплотную, Гаврилов сверлит взглядом Семенюка.
– На мне, товарищ командир! Вот!
С этими словами, он суетливо расстёгивает ремень и задирает гимнастёрку: вокруг торса, почти до подмышек, Семенюк обмотан красной материей. Мать моя женщина! Неужели, я это вижу собственными глазами? Смотрю на Михалыча: тот тоже, как заворожённый, не сводит глаз со знамени. Младший сержант порывается снять его с себя, чтобы продемонстрировать его майору, но Гаврилов, внезапно севшим голосом, останавливает эту попытку:
– Не надо. Я верю. Молодец! Молодец, что сберёг!
– Служу трудовому народу!
– Кто ещё знает о том, что оно у тебя?
– Только двое, товарищ майор, – чуть помявшись, признаётся младший сержант, – Тарасов и Фольварков, – это мои земляки.
– Ладно, пусть знают. Но больше, – никому!
– Так точно, товарищ майор! Не скажу!
Совершенно неожиданно, Гаврилов порывисто обнимает Семенюка. На глазах у майора слёзы. Отстранившись, он произносит:
– Своё не смог, а это сохраню! Слушай мою команду, товарищ младший сержант! – Гаврилов совладал с собой, – Знамя ни в коем случае не должно попасть в руки врага! Обстановка тяжёлая, помощи ждать неоткуда. Возможно, сегодня последний день обороны. Поэтому, – приказываю: спрятать знамя здесь, в одном из казематов форта. На всё – про всё даю час. Об исполнении, – доложить!
– Сделаю, товарищ майор!
– Иди, Семенюк! Иди, родной! – Гаврилов крепко пожал тому руку.
– Родион! На пару слов! – останавливаю я, рванувшего было к двери, младшего сержанта.
– Значит, смотри: когда знамя удастся потом откопать, – неизвестно. Поэтому, – совет: заверни его в брезент или во что покрепче, потом опусти в ведро, лучше всего, – оцинкованное. Тоннель к центру Земли бить не надо, но и на поверхности бросать не годится. Метр, – больше ни к чему. Всё, давай, удачи!
Хлопнув Семенюка по плечу, провожаю его за дверь.
– Чего сам не пошёл? – спросил меня Гаврилов, когда сержант вышел.
– Честно говоря, – боюсь помешать историческому моменту. Вдруг, закопаем не там? А у него должно получиться как надо, – трижды сплюнув через плечо, я постучал по деревянному столу.
– Ты смотри, – какой суеверный! – хмыкнул майор.
– А сам-то, почему не стал прятать? Лично, так сказать?
– Зачем внимание привлекать? Я с лопатой, – да на это пол-гарнизона сбежится смотреть.
– Логично, – согласился я, – Чем меньше людей в курсе, – тем спокойнее.
– Вот и я о том. Ладно, пойдём, узнаем как там дела, на складе…
Дела были не очень: от силы, удалось вынести одну десятую часть запасов. Посмотрев на это, Гаврилов приказал прекратить работы и увести из ближайших отсеков личный состав подальше. Распоряжение оказалось весьма своевременным: буквально через полчаса, немцы подорвали первый заряд…
Глава 5
Мы с Касаткиным и майором в этот момент находились в штабе. Только что убежал Семенюк, доложив о выполнении приказания. Капитан недоумённо уставился на Гаврилова, но тот лишь махнул рукой, – дескать, мелочи. Тут-то и прогремел взрыв. Был он намного слабее попавших в форт с утра авиабомб, но качнуло нас знатно. С потолка посыпался песок, мы инстинктивно пригнулись.
– Началось, – поглубже натягивая фуражку, тоскливо произнёс Гаврилов.
– Это где-то у Коломийца, – отряхиваясь, констатировал Касаткин и бросился к телефону. Однако, связи с первой ротой не было.
Ба-бах! От взрыва, я улетел под стол, на ноги мне приземлились какие-то ящики и, судя по мату, майор Гаврилов. Лампа упала, расплёскивая горящий керосин. Схватив валяющуюся рядом чью-то шинель, я вскочил и начал сбивать ею пламя. В горле запершило, дышать становилось нечем. Дверь в коридор заклинило и Гаврилов с Касаткиным пытались её выбить. Расправившись с очагом пожара, я нащупал сброшенный взрывом на пол автомат и начал шарить в поисках подсумка с запасным диском. Его я, естественно, не нашёл, зато зацепил свой планшет и пару гранат-«лимонок». Прихватив это богатство, кинулся помогать отцам-командирам выламывать дверь. Бах! Ещё один взрыв, – почти в коридоре! Мимо меня, сбитые распахнувшейся дверью, как кегли, пролетели Касаткин с Гавриловым. Странно, – до этого момента дверь открывалась в другую сторону… Впрочем, сейчас не до таких мелочей.
Я вывалился в абсолютно задымленный коридор, пытаясь вдохнуть свежего воздуха, но тут его не было. Воняло сгоревшей взрывчаткой и каменной пылью. В ушах звенело, поэтому оценить звуковое сопровождение царившего внутри форта хаоса мне не довелось. Рядом с дверью, на коленях, держась руками за голову, ползал Андрюха-пограничник. Его СВТ, с расщепленным в хлам прикладом, валялась тут же. Вспышка – грохот! Впереди, по коридору, сверкнуло, и казематы ещё больше заволокло пылью. Несмотря на некоторый дискомфорт в организме, – соображалось, на редкость, хорошо. Как я вижу, – детонация склада вполне себе состоялась. Вон, напротив него появился пролом в стенке коридора, сквозь который виден двор. Больших взрывов было два: первый у Коломийца, второй над складом. А то, что происходит сейчас, – это ноу-хау немецких сапёров, опробованное ещё при штурме казарм 33-го Инженерного полка. Опускают на верёвочках заряд взрывчатого вещества напротив окон, – и рвут, пока деморализованные защитники ползают в затянутых дымом и пылью внутренних помещениях. Именно такая штука и открыла, надо полагать, заклинившую дверь штаба в другую сторону.
Так, пограничник, вроде как, жив, – просто здорово контужен. Где наше командование? Совсем забыл про них. Ага, вот они. Отчаянно кашляя, с пистолетами в руках, в коридоре появляются Касаткин с Гавриловым. Живые. Правда, не совсем здоровые. Склоняюсь к Андрюхе, спрашиваю как самочувствие. Голоса своего не слышу, ответа пограничника, – тем более. Впрочем, он, кажется, ничего и не говорит. Сидит у стены, продолжая держаться за голову, и только рот открывает, как рыба. Взрывы стихли, что дальше? Новая атака? Гаврилов что-то кричит, надсадно кашляя и показывая пистолетом в сторону взорвавшегося склада. Посмотреть, что там? Пошли, поглядим.
Перехватывая поудобнее ППД, осторожно крадусь по коридору. Не видно ни черта. Единственный ориентир, – свет из пролома напротив склада, на него и идём. Весь пол усыпан битым кирпичом и досками от разорванных ящиков, поэтому я постоянно спотыкаюсь. Надеюсь, там больше ничего не бахнет, и всё, что могло сдетонировать, – уже взорвалось. Из провала, который раньше был дверьми склада, валит дым. Похоже, остатки боеприпасов завалило землёй. На фоне вызывающе синего солнечного неба замечаю несколько любопытных голов, принадлежащих явно немецким сапёрам. Они высунулись где-то там, в районе расположения роты Зульфугарова. Вскидываю автомат и даю очередь в их сторону. О, звук частично включился: слышу свою стрельбу. Естественно, ни в кого не попадаю, но головы исчезают. Ах вы, гады! Вытаскиваю из кармана гранату, разгибаю усики чеки и выдергиваю кольцо. Это – не М-24, тут ждать не нужно. Выскакиваю через пролом на улицу и швыряю гранату наверх, на вал. Яркость дневного света нереально ослепляет, но кинуть Ф-1 туда, куда хотел, получилось. Сразу же запрыгиваю обратно, в коридор. Взрыва не слышу, да это и не важно. Главное, – показать, что форт ещё жив и сдаваться не собирается!
Ан нет, всё-таки, кто-то собирается: вижу выбегающих из казематов бойцов с поднятыми руками. Их не так уж и много, но сам факт… Впрочем, для нас, оставшихся, – это даже хорошо. Своим выходом, эти бойцы подарили нам несколько свободных от обстрелов и атак минут. Немцы, наверное, приняли выход пары десятков человек за сдачу всего гарнизона и, с нетерпением, ждут остальных, радостно потирая лапки. Это будет, конечно, но чуть позже. Время сейчас, – около пяти вечера. Бомба – убийца пока на аэродроме, и прилетит она явно не раньше 18:00. Так что, – пока держимся!
Пользуясь затишьем, обходим позиции. Меньше всех, понятное дело, пострадали обитатели внутреннего вала. Там, у роты Домиенко, потерь вообще нет. Раненых и убитых больше всего у Коломийца: именно там прокапывали лазы в толщу вала бойцы Восточного форта. Видимо, сапёрам повезло наткнуться на один из таких и заложить там взрывчатку. От взрыва завалило два каземата: в одном навсегда похоронило около двадцати раненых, во втором, – примерно столько же красноармейцев. По докладу лейтенанта, в плен пошли сдаваться восемь человек.
К роте Зульфугарова теперь можно пройти только через внутреннюю подкову и потерну, – коридор горжевого вала завалило. Здесь боевых потерь практически нет, – контуженые да пара легко раненых осколками кирпича. Зато, к немцам ушли сразу человек сорок. Старшина Павленко сначала хотел перестрелять всех «изменщиков» из пулемёта, но потом махнул рукой: пусть идут. Зульфугаров пришёл в сознание, и даже потихоньку передвигался, держась за стеночку, но командовать пока не мог. Насколько я помнил, эпицентр попадания немецкой двухтонной бомбы придётся именно в этот район, о чём и шепнул Гаврилову. Тот кивнул и распорядился перейти остаткам третьей роты в казематы внутреннего вала, как только появятся самолёты противника. До этого момента, – держаться и отбивать атаки немцев. Раненых было решено перенести в лазарет прямо сейчас, – потом можно и не успеть. Улучив момент, я спросил у Гаврилова:
– Михалыч, я не знаю, что ты там говорил бойцам в моей истории, но они все, как один, в своих воспоминаниях потом напишут, что разрешение сдаваться в плен отдал именно ты. Подумай над этим. И ещё: ты собираешься кого-нибудь посвящать в наши планы?
– Про плен, – думал, возьму ответственность на себя. Как ты правильно тогда сказал, – в плену борьба не заканчивается. Что касается посвящения кого-то ещё в наши планы, – то делать я этого не буду. Кто выживет с нами, кто способен пойти до конца, – с теми и останемся. Да и как ты себе это представляешь? Рассказать про тебя? Скажут, – умом тронулся. Спрятать пятьсот человек, чтобы немцы не нашли? Невозможно. Так что, успокойся.
– Как скажешь, – пожал плечами я, в глубине души принимая правильность решения майора.
Пыль потихоньку улеглась, в форту наступила тишина и тревожное ожидание. Касаткин остался с Коломийцем, а мы перебрались в казематы внутреннего вала, чтобы не пропустить появление вражеской авиации.
И она прилетела. Едва заслышав гул самолётов, Гаврилов отправил меня с приказом выводить людей Зульфугарова. Но они и сами всё прекрасно слышали, поэтому уже бежали по потерне к нам. Последними вышли сам лейтенант и поддерживающий его старшина Павленко.
– Все? – коротко поинтересовался у них Гаврилов.
– Все, – подтвердил лейтенант.
– Приготовиться! Ждём!