Алексей Владимирович Шарычев
Огонь дракона
Попутчик
Подняла в степи метель
Метлой своей охапки снега,
Ни зги не увидать теперь,
Вокруг пурга; а до ночлега
Десять вёрст ещё проехать
Надо нам. Уже темно.
Наш извозчик, – неумеха,
Сбился с колеи давно.
"Кони вынесут к жилью!" -
Говорит он нам, со смехом.
"Всюду они путь найдут,
Им метели не помеха!.."
Пять часов в степи блуждали,
В темноте, а злая вьюга
Продолжала наши сани
Заметать; уже друг друга
Разглядеть чрез пелену
Не могли мы, – всё в снегу.
Вдруг извозчик крикнул: "Тпру!"
Лошади остановились.
"Говорил вам, что найдут!
Возле дома очутились!"
Вылезли мы из саней;
Смотрим, – перед нами хата,
(В двух аршинах от дверей
Оказались). Рады с братом
Были мы приют найти.
Говорю я: "Постучи,
Братец, пусть встречают.
А тебе, лихой ямщик,
Два целковых добавляю
За труды! Примчал нас вмиг!
Только вот, куда? не знаю…
Одна единственная хата
Посреди степи стоит;
И, видать, живут богато
В ней, – на окна посмотри,
Рамы как из Петрограда!
– Бедняки, или богатые,
Это уже дело пятое.
Лишь бы были они рады
Нам, гостям незваным.
(Брат в ответ мне проворчал;
Очень он в пути устал).
– Богаты, значит, жадные.
(Ямщик задумчиво изрёк).
Постучали мы, и ждём…
Видим, – тусклый огонёк
Загорелся в доме том,
(Со свечою кто-то ходит).
Скрипнул на двери затвор,
И явился на пороге
Старый дед, (держал топор
Он в руке), и хитрым, долгим
Взглядом изучал он нас.
– Это кто в столь поздний час
В гости вдруг решил зайти?
Эк, и носят черти вас!
Кто такие? Говори!
"Православные мы, дед.
С ярмарки в деревню едем."
– А Господь в дорожку бед
Вам послал, присыпал снегом,
Хе-хе-хе! Давно плутаем?
"Пять часов мы разменяли
По ухабам; мочи нет…
Лошади сюда примчали
Наши сани. Нам рассвет
Встретить бы в тепле; устали.
– Проходите. Я вам чаю
В самоварчике поставлю,
С сухарями. Трое вас?..
Значит, места хватит.
И зашли мы все втроём
В этот дом; а в нём темно.
Тускло свечка освещает
Стены, пол и потолок,
Печь большую и плати,
Стол дубовый и скамьи.
Мрачный, неуютный вид;
Ни одной иконы там,-
Красный угол пуст стоит.
"Подскажи-ка, старина,
Где нам Бога помолить?" -
Деду говорит ямщик.
– Мой Господь к чужим грехам
Интереса не имеет.
Закрывайте крепче двери,
И поужинать садитесь;
Сухарями угоститесь,
Больше нету ничего.
"И куда нас занесло?" -
Братец шепчет мне, с тревогой.
"Не в вертеп ли колдовской?
Этот пень не любит Бога.
Где же видано такое,
Чтобы в доме, без иконы…"
Сели мы за стол, чай пьём.
А старик возле печи
Низкие поклоны бьёт,
И что-то про себя бубнит.
А потом всё громче, громче
Стал он в печку бормотать,
И вскричал вдруг: "Выйди, Отче,
С нами в карты поиграть!"
Дверца печки отворилась,
И оттуда, весь в огне,
Козломордый дьявол вылез,
С жезлом пламенным в руке.
"Добрый вечер, господа.
Как темно у вас в избе…
Но со мною будет свет!
В карты будем мы играть,
Призвал меня из пекла дед." -
Так нечистый нам сказал,
И за стол дубовый сел.
Обомлели мы с испугу,-
Сатана сидит пред нами!
Смотрим дико друг на друга,
Ничего не понимая…
А нечистый ловко карты
Стасовал, раздал на всех.
И своей когтистой лапой
Слиток злата, как орех,
Из-за пазухи достал.
"У меня мешок таких,-
Грешников я обобрал,
Заплатили за грехи.
Я поставлю на́ кон злато.
Ну а вы, лишь часть души,
(Всю её чертям не надо);
По частичкам небольшим
Отдавайте честь и правду,
Совесть, веру и любовь.
Уверяю вас, вы рады
Будете, что плоть и кровь
У вас останется без духа,-
Легче станет в этом мире.
Злато есть, и с ним разруха
Не страшна, – вы в изобилии."
Дьявол высказал своё
Предложение, и ждёт,
Что ответим мы ему.
Подмигнул я ямщику,
Братцу тоже, и все вместе
Стали бить мы сатану.
– Так тебя сейчас покрестим,
Козломордый, что в аду
Родственники не признают!
Говори, куда запрятал
Свой мешок?! Живее, плут,
Вспоминай, где наше злато!
"За печкою лежит, в углу;
Там, где этот жид пархатый
Молится!" – Сказал нам дьявол,
И исчез, как дым растаял…
… … … … … ....
Забрали мы мешок с деньгами;
А хату подожгли, – клубами
Повалил из окон дым,
(Нечисть там внутри сгорала).
Быстро сели в сани мы,
И по заснеженным ухабам
Понеслись. Но места мало
Стало, – с нами ехал дьявол.
Клятва
Я, господа, очень болен,
Трудно вести мне рассказ;
Сумбур в голове. Но попробую.
Вот только выпью сейчас
Пять капель проклятого брома,
И начну многословить…
Давно это было, лет сорок назад,
Жил я тогда в Смоленском уезде.
Дом наш в прекрасной уютной окрестности
Был расположен, – река, дивный сад,
Рядом поля и леса. Сотни мельниц
Махали крылами своими, (у нас
Была мукомольня большая, известная;
Муку оставляли мы и про запас,
И торговали ей повсеместно).
Огромные средства наше семейство
Имело в те годы; торговля мукою
Роскошный дворец нам построить в поместьи
Позволила. Хорошо его помню, -
Арки, балконы, резные узоры
На длинных колоннах; прелестно!
Лишь в Петербурге я видел такое.
Не дом, а собор; много места.
Часто отец, или старший мой брат
К нам приглашали помещиков местных,
А те, как известно, всегда норовят
Дочек своих выдать замуж любезно.
И вот, помню я, как-то раз в воскресенье
Полно собралось в нашем доме гостей;
Весь вечер мы пили, плясали и пели,
(Отцы притащили с собой дочерей).
Словно товар они их выставляли,
И торговались с моими родными.
Мама моя и отец выбирали,
А брат хохотал и игриво подмигивал
Мне, – мол, пропал ты теперь,
Оденут тебе ошейник на шею;
Был ты когда-то свободный кобель,
А станешь собакой цепной; ох, жалею.
(Отец мой и мама – купцы, не дворяне;
Всё по-простому у них, как в деревне.
А нам они дали образование,
Мы с братом культурно кумекать умели.
Семь лет мы одни жили с ним в Петрограде,
И там постигали в лицее ученье.
Когда же назад возвратились в усадьбу,
То часто впадали в оцепененье
От местных мещанских манер.
От массы народной высокий барьер
Нас отделял; мы привыкли смеяться
В провинции нашей буквально над всем.
Первое время, как иностранцы
Были мы с братцем, – куда и зачем
Мы возвратились? Семь лет обучаться,
Чтобы потом средь полей оказаться…
Брата женили два года назад,
А теперь на меня покушаются.
Таким обстоятельствам не был я рад).
Три молодые красавицы
Сидели у нас за столом;
С одной из них я был знаком,
Она мне давно уже нравилась.
Было в ней что-то цыганское,
Свободное, роковое;
Глаза её, словно море,-
Глубокие, тёмные, страстные.
Фигура под стать балерине,-
Стройна как газель, и ловка,
Лёгкость в руках и в ногах;
Пред нею девицы другие
Невзрачны казались всегда.
Цыганочка эта была
Честной, свободной особой;
Не станет она воздыхать,
И улыбаться притворно.
Если бы мог выбирать
Я, то, конечно б, её
Взял себе в верные жёны.
Но мама с отцом о своём
Думали, – им бы тонны
Злата с приданым заполучить,
И десятины земли.
Короче, меня они были готовы
На сдобной купчихе женить. -
Их двое сидело у нас; бесподобно
Жеманясь, кривлялись они,
(И это считалось у них превосходным
Тоном). Когда говорить
Они начинали протяжно и томно,-
Меня начинало тошнить.
Долго застолье у нас продолжалось;
Темно уже было, когда
В сад всей компанией мы отправились,
Решили одни погулять,
Без стариков, (они за столом
Остались, чтоб торговаться).
Красиво в саду; на аллеях акации
Стройные пышно цветут,-
Сладкие запахи померанца
И миндаля издают.
Наш садик девицам понравился:
"Если бы жили мы тут,
То из цветов бы не выбирались,
Ах, как прекрасно растут!"
Смешливых купчих развлекает мой брат;
Шагают они впереди, и галдят.
А я со своею цыганкой
Иду позади, и целую украдкой
Её, а она тому рада. -
Вижу, что всё выйдет гладко.
В любви признавался я ей горячо:
"Мы тайно с тобой обвенчаемся.
Знай, мне указы отца нипочём!
Тебя я люблю, ты мне нравишься!
Любить тебя буду до гроба;
Ты чудная, нежная, добрая…"
И всё в том же духе я продолжал,
А она отвечала: "Посмотрим.
Ты не словами мне обещай,
А поклянись своей кровью. -
Руку порежь, и мне на ладонь
Накапай, и будет довольно
Этого; ты станешь мой."
Я содрогнулся невольно,
Глядя в тот миг на неё;
Что-то во взоре её колдовское
Было… Под полной луной
Странный обряд я исполнил.
Жили мы с нею, как муж и жена
Месяц, наверно; любила она
Страстно. А я через пару недель
К ней охладел. Мне жениться пора
На той, которая много земель
И злата семейству добавить должна.
Венчаться с цыганкой я вправду хотел,
Но протрезвев, передумал, – меня
Отец бы без денег оставил тогда;
(Очень он лют, как огонь его гнев,-
Всех неугодных сжигает дотла).
Купчиху дородную выбрали мне.
Брат говорил: "Это, брат, не беда,
Дома жена, а девицы – везде.
Я сам это всё на себе испытал.
Будь мудрым, доверься судьбе.
Подумай о нашей семье."
Роскошную свадьбу в усадьбе сыграли.
В доме у нас вся смоленская знать
Собралась: генералы, чины из управы,
Знатные дамы; вся высшая рать
Пришла поздравлять нас. Шикарно
Мы праздновали торжество;
От яств и напитков ломился наш стол.
Скрипки и арфы, и фортепьяно
Нежно звучали, (оркестр прислали
Столичный, отлично играл он).
В саду у пруда мы устроили бал,
Весь наш уезд на нём танцевал.
Среди приглашённых была и цыганка;
Печально смотрела она на меня.
От взгляда её на душе моей ранка
Закровоточила… Ни слова она
Мне не сказала; и, без скандала,
Покорно, но гордо ушла.
А позже и вовсе куда-то пропала;
В другую губернию, говорят,
Семья их большая перебралась.
На этом закончилась наша связь.
Первое время мы жили с женою
Отлично; всего у нас вдоволь,
Совет да любовь в отношениях личных.
Первенца мне родила она вскоре.
Помню, как он из пелёнок нас зычно
Приветствовал во всё своё горло.
Но прожил мой сын только год,-
Он проглотил случайно стекло,
И кровью истёк. Второй наш ребёнок
Тоже случайно зарублен косой,-
Любил он в пшенице играть, пострелёнок,
В колосьях высоких… Ах, боже ты мой.
А третий ребёнок мёртвым родился,
И следом за ним жена умерла;
Роды тяжёлыми были, – открылось
Кровотеченье… Такие дела.
Нарушил я клятву кровавую;
И жизнь моя стала отравою,
Которую пью по сей день.
Давно я уже поседел;
Я стар, мне семьдесят скоро.
В жизни своей только горе
Встречал я; печальный удел
Судьба уготовила мне.
Тишина звенит
Когда звенит тишина
И мрак непроглядный мерцает,
Тогда и приходят сюда
Духи из горнего края.
Под бледной унылой луной
Они на ветрах проплывают,
Холодною, мёртвой тоской
Воздух вокруг наполняют.
Шорохом листьев осенних
Беседуют духи со мной
О том, что придёт воскресенье,
Но не настанет покой.
Они говорят мне про мир,
Про смысл бытия в мирозданьи;
Про то, как уходят с Земли,
И вновь на неё попадают:
"В лучших мирах жили мы,
Но снова вернулись назад,
И будем опять рождены
В убогих двуногих телах.
Мы выше взошли на ступень,
Нам ведома цель совершенства;
Представь, как же тяжко теперь
Лишаться добра и блаженства!
Из горней страны за грехи
Изгнали нас высшие силы;
На Землю велели они
Вернуться. Как опостылел
Ваш мир! Мы тысячи лет
Скитались по этой планете
В телах пауков и червей,
Животных, и птиц; сто столетий
Тяжко промучились, чтобы
Стать наконец-то людьми.
И надо сказать, что особой
Разницы между зверьми
И человеками нету.
(Позже мы поняли это,
Когда жили в лучших мирах;
С обителью горнего света
Сравнили мы гадкий ваш мрак).
Теперь наша песенка спета;
Снова мы станем слепыми
В тёмном безрадостном мире.
(Нельзя смысл жизни увидеть,
Когда позабыл о развитии
Прежнем; мы были богами
В сравнении с вами, земляне!)
И только ночною порой,
На лоне прекрасной природы,-
На море, иль в чаще лесной,
Мы смутно о рае припомним."
Облачная легенда
Там на синем небосклоне
Море вечного раздолья
С островками облаков,
И невидимые волны
С белой пеною ветров;
Там страна идей Платона.
(По велению Богов
Во владенье мудрецу
Выделили сто домов,-
В них философы живут.
Те дома, как облака
Кучевые, странной формы;
Вы их все наверняка
Видели на небосклоне.
Аристотель, Пифагор,
Диоген и Эпикур,
Гераклит и Протагор
Дождиками с неба льют).
Днём и ночью в облаках
Эти мудрецы витают,
И идеи обсуждают.
Нет покоя в их умах,
Сильно жажда знаний
Их одолевает.
Все они попрали прах;
Живут, не умирая.
Как-то раз Платон с Сократом
И премудрый Аристарх
Шли тихонечко по саду.
(Есть сады на небесах,-
Мир идей; там всё бывает,
Разум мысли воплощает).
Шли они, и говорили
Про известного смутьяна;
Очень сильно досадил им
Диоген. (Он, как ни странно,
И на небе против всех
Восставал; он постоянно
Поднимал других на смех).
– Что нам делать с хулиганом?
(Обратился Аристарх
К спутникам своим). Я знаю,
Что ему неведом страх,
Он теперь всё презирает.
Надо как-нибудь к изгнанью
Нам его приговорить.
– Диоген к увещеваньям
Глух; но вправе жить
С нами, (отвечал Платон),
Это решено Богами;
Я здесь как бы не при чём.
– Но поэтов же изгнали!
– Там совсем другое дело;
Я послал их всех к Гомеру,
Потому что мудрецов
Среди них почти что нету.
Кашица созвучных слов,-
Вот что в головах поэтов.
– Сократ, ну ты-то подскажи,
Что нам делать? Как же быть?
Только, проще говори.
– Что нам делать, ты спросил?
Ты задал вопрос, ведь так?
– Начинается… Ну да.
– Значит, мудрый Аристарх,
Сей вопрос ты не решил,
А ответ ты от меня
Хочешь получить? Всё верно?
– Да иди уже к Монтеню!
Господи, что за манера,-
На вопрос опять вопрос!
Это дико! В самом деле…
Ты как будто бы мне нос
Хочешь поломать словами!
Иудеи отдыхают
По сравнению с тобой!
– Если я такой плохой,
То с Платоном разговаривай;
У него язык простой.
– Диогена на изгнанье
Осуждать не станем; но
Можно попросить Богов,
Чтобы бочку отобрали
Они силой у него.
Без неё он заскучает.
(Отвечал друзьям Платон).
– Аристарх, ты астроном,
Вот и отправляйся к звёздам.
Зевс живёт недалеко;
Он квартирой обзавёлся
Новой, в центре Ориона.
Лети к нему; он благосклонно
Отнесётся к нашей просьбе,-
Бочку разнесёт на доски.
И, по просьбе мудрецов,
Громовержец отобрал
Бочку; но не расколол
Он её, а так сказал:
"Диоген, когда ты зол,
То все тучи в небесах
Будут чёрными; и гром
Будет гневно грохотать.
В непогоду, долго, злобно
Бочку можешь ты катить
На кого угодно, молнии
Извергая; всех живых
Вмиг дождями затопить
Властен ты. Подлунный мир
Будет в бочке Диогена.
Во время мощных проливных
Дождиков, всех откровенно
Мудрость грека окропит."
Старик у моря
Былые дни, как павшая листва,
Шуршат в ветрах воспоминаний.
Опять всю ночь мне не до сна,
Моё сознание терзают
Стаи яростных химер;
До утра сражаюсь с ними.
А потом мне светлый день
Серым кажется; унынье
Омрачает разум мой.
И тогда иду я к морю;
Там, неистовый прибой,
И величие простора
Необъятного, – покой
Дарят мне; я как во сне,
Вдаль плыву волной…
Ни единой мысли нет
В голове моей бессонной;
Только ясный солнца свет,
И вечное раздолье
Морское… Сотни лет,
Как единое мгновенье
В океане времени.
Грёзы видит человек,
Наша жизнь – виденье.
Позапрошлый, прошлый век,
Настоящий, – что всё это?
Всё пройдёт бесследно.
Девяносто девять мне
Стукнет скоро; видел я
Многое в своей стране.
Отроком повоевал
В партизанах; а потом
К коммунизму бодро шёл
С комсомолом. Вся эпоха
В памяти моей живёт,
И ночами спать покойно
Не даёт: я слышу грохот
Орудийный, и речовки
От Парткома длинные.
До утра, без остановки,
Словно лента кинофильма,
Жизнь моя передо мною
Крутится. И лишь у моря
Обретаю я покой,
Вдаль несусь волной…
Там, на новых берегах,
Знаю я, настанет рай.
На Земле оставим прах,
И счастье будет нам.
