Алексей Витальевич Мекка
Пища
Тома отправили в Башню через год после прибытия в Дом. Один из настоятелей зашел в его комнату, но не вышел. Их нашли под утро, когда Том не вышел на завтрак и занятия. Настоятель лежал на полу. Из его пустых глазниц все еще лилась кровь, а Том сидел в углу на стуле и болтал ногами. Словно не произошло ничего страшного.
– Что случилось?
– Он попросил меня показать
– Что показать?
– Его.
– Кого?
– Я показал, но он не смог разглядеть.
Кухарка вспомнила птицу. Небольшое пернатое существо, ютящееся меж тонких пальцев Тома.
– Откуда она?
– Ее прислал Он, чтобы мне не было скучно.
Она поставила тарелку с похлебкой перед камерой и села рядом.
– Кто он?
– Тот, кому ты молишься каждый день. Он слышит тебя. И слушает. Так чутко… ты просишь его о мире, свободе и достоинстве. Просишь, чтобы Он помог тебе забыть… Хочешь подержать?
Он протянул ей птицу. Такую спокойную, словно руки Тома были для нее обжитым гнездом. Знакомым и даже родным. Она легко перепрыгнула в чужие руки, даже не глядя в глаза их хозяйке.
Том ел спокойно и с достоинством, словно поглощал не вонючую похлебку, а почти изысканное блюдо. Почти королевское. Иногда томно поглядывая на маленькую птичку. Точно также он смотрел и на Алису, прежде чем протянуть ей птицу.
– Хочешь подержать?
Алиса не отказалась, бережно протянув руки. Птицы прогнула также легко, как и за тридцать лет до этого.
– Как ее зовут?
– У нее нет имени.
– Это грустно.
– У нее есть предназначение. Быть, чем, кто она есть и делать то, для чего она была создана.
– Для чего?
– Чтобы быть со мной, когда настанет момент. Быть со мной, чтобы не было одиноко.
Том доел, отставив тарелку, и добавил?
– Не думал, что Он пошлет еще и тебя.
– Кто?
– Тот, в кого ты не веришь.
10
Алиса действительно не верила. Несмотря на многочисленные утверждения, подкрепляющие веру, она никак не могла принять факт того, что существует нечто «Иное». Нечто, превосходящее в силе даже самых могущественных людей.
Немедленно подойди!
Она всегда считала Папу самым сильным. Не потому, что он был большим, с толстыми и сильными руками и ногами. Не потому, что он мог отодвинуть шкаф, не кряхтя и краснея. Он был самым сильным, потому что однажды он отринул в себе все человеческое и стал чем-то большим, чем человек. Презирая людскую слабость, отрицая ее, он, как никто другой, приблизился к божественному.
– Кто такой Бог?
Старший Настоятель отложил очки и, словно проверяя свои мысли, ответил:
– Тот, кто лучше нас.
Больше он ничего не сказал и вновь погрузился в чтение. Алиса не знала, что он имел в виду. Лучше? Так, кто такой Бог? Бог – это не человек, потому что не может быть человеком. Потому, что все человеческое ему чуждо.
Папа был для нее богом. Пусть небольшим, но божеством, ставшим культовым только после смерти.
– Такова судьба всех богов.
– О чем ты?
– О твоем отце. Ты ведь о нем сейчас думаешь?
– Как ты узнал?
– Это просто.
Алиса смутилась и больше не спрашивала об этом Тома. Может быть, думала она, я что-то сказала. Может, слово ПАПА промелькнуло на ее сухих тонких губах. Беззвучно.
– Откуда ты взялся?
Она протянула птицу назад, словно этого требовал разговор. Ритуал. Передача трубки мира. Говорил не Том. Говорила птица.
– Родился, как и ты. Только раньше. Гораздо.
– Когда ты родился? Ты ведь такой молодой.
– В том время еще не был построен этот Дом, а у Старшего Настоятеля еще не выросли молочные зубы.
– Разве ты такой старый? Это такая-то болезнь?
– Нет, это не болезнь, а я еще слишком молод, чтобы говорить о старости
Алиса поморщилась. Она не поняла, сумасшествие ли это молодого человека или что-то куда более странное. Необъяснимое. На секунду ей показалось, что она столкнулась с тем, во что никогда не верила, отчего и спросила:
– Ты Бог?
– Нет, я не бог.
Он рассмеялся.
– Но я говорил с ним. Много говорил. Хочешь знать, почему я так молод? Просто, Он еще не все рассказал мне. Не обо всем поведал.
– Он до сих пор говорит с тобой?
– Конечно. Я хорошо умею слушать.
– И что он говорит?
– Он говорит, что когда все кончится, Он заберет меня к себе, чтобы мы могли продолжать.
– Почему тебя?
– Я хорошо умею слушать, а в слушателях он нуждается. У него столько поклонников. Столько людей говорят о нем, считают себя гласом его разума, но они никогда не видели его. Не слушали его речей, поэтому Он всегда будет далеко от своих почитателей.
11
Охранник ударил. Потом еще раз. Снова и снова. Звук был слышен даже на первом этаже – на подходе к Башне. Удар, удар, а следом крик.
– Вы не нужны ему!
Иногда революционное высказывание молкло, становилось мягким, сменялось воплем. Неразборчивым и бешенным. Лишь проявление боли. Не больше и не меньше.
Алиса бросила тележку и понеслась вверх по лестнице. Спотыкаясь, она несколько раз чуть было не выбила себе передние зубы. Она и сама не знала, почему бежит. Не было для того причин. Просто что-то внутри нее скулило. Жалобно и протяжно. Поэтому она и побежала. Чтобы спасти. Чтобы заглушить этот вой. Возможно, не того, кто кричал, но себя. За бездействием следовала расплата. Остановка мучительна. Замедление непростительно.
Она преодолела все ступени и старалась отдышаться за спиной охранника на входе. Старший Настоятель стоял, сложив руки за спиной, пока Дядюшка Карл орудовал дубинкой над Томом. От каждого удара ноги Тома дергались точно в судороге, а сам он подвывал в такт, рассекающей воздух, резине.
Легкие Алисы готовы были выпрыгнуть наружу, пульсируя внутри. Том залил кровью весь пол и барахтался в жиже, точно рыбка в осколках разбитого аквариума.
– Что вы делаете?
– Учу.
Старший Настоятель был суров и спокоен. Он наблюдал подобное научение далеко не в первый раз, отчего не дрожал. Давно не дрожал. Две таблетки кодеина в его густой крови лишь подбадривали, но не опьяняли, не давая желудку вывернуться наружу. Дядюшка Карл изрядно взмок, орудуя дубинкой, черная резина в любой момент могла выскользнуть из его руки, но он всегда перехватывал ее в нужный момент.
Том уже перестал кричать. Он просто лежал и смотрел на Алису. Кровь застыла у него в глазу, отчего белок стал красным и пугающим.
Он говорил с Алисой. Говорил, что не следовало ей приходить. Говорил, что все это совсем неважно и не страшно. Все это временно. А потом, он решил показать ей, как показывал другим. Мертвецам.
– Смотри.
Сначала смолк звук ударов, потом исчезла комната с камерами на последнем этаже Башни. Исчезла вся Башня, оставив за собой только поросший травой холм, на котором Алиса стояла в одиночестве.
– Видишь? Ничто не вечно, но они этого не понимают.
Она моргнула и очутилась в комнате Старшего настоятеля. Он усердно мастурбировал, сидя за столом, а когда кончил и тяжело встал со стула, из-под стола вылезла голая молоденькая девушка. Лет шестнадцати не больше. Она боязливо выбежала из комнаты, пока Старший Настоятель мыл руки. Потом он застегнул брюки и встал на колени возле импровизированного алтаря, на котором была изображена массивная человеческая фигура в черном капюшоне. Алиса подошла поближе и вслушалась в слова, что охотно вырывались изо рта Старшего Настоятеля.
– Я – воля твоя. Служу заветам твоим, о Великий Одинокий Бог. Повинуюсь милости твоей. Преклоняюсь перед могуществом твоим.
– Видишь?
Голос Тома стал тише и слабее.
– Видишь, кто он такой?
– Я вижу. А кто тогда ты?
Мимо Алисы пролетела птица, ударив ее крыльями. Совсем легко. Словно сообщая о своем присутствии.
– Я лишь пища его голодного сознания.
12
Я лишь пища. Лишь пища. Лишь пища. Пища. Мы лишь пища. Пища. Пища. И нас пожирают. Они питаются нами. Откусывают кусочки, растягивая удовольствие. По чуть-чуть, чтобы хватило надолго. Иначе они не могут. Не могут. Не способны восприниматься этот мир иначе. Мы для них – мы все – еда.
И нас жрут.
– Том! Томас! Томми! Покажи мне! Покажи! Прошу тебя! Я хочу знать!
Он показал. Приоткрыв лишь один глаз, кутаясь в плед, он немного вздрогнул. Это как на велосипеде. Нужно попробовать лишь раз, чтобы помнить, как это делается. Как взбираться по скале. Движения и мысли должны быть в единении, чтобы не сорваться и дотянуться до вершины, на которой ждет он. Древний и мудрый. Обелиск. Титан. Искушенный и искушающий. Прикоснись к нему и узнаешь. Все узнаешь и более не сможешь быть прежним.
Алиса лежала в кровати среди дня. Все были на занятиях, но она сказала, что ей нездоровиться. Пусть, без обеда, но зато одна.
– Давай же, Томми. Давай же, покажи.
Она перевернулась на бок и сладко уснула, сама того не ожидая. Сон пришел быстро, заставив ее провалиться, точно в болото. Обволакивающее. Тяжелое. Оно засосало ее, пронося сквозь каскад чужих воспоминаний. Том был в них, только вовсе не похожим на себя. Куда сильнее и увереннее, могущественнее.
Он сидел за большим столом вместе с другими молодыми людьми. Злыми. Темноглазыми. Они ели, отрывая куски жареного мяса от костей. Обгладывая их. Выбрасывая. Оставляя позади. Зубы их были подобны клыкам хищных зверей. Жадных. Они были жадны. До крови и мяса.
На широком столе, на стальном блюде были выложены человеческие останки, сдобренные спиртным и специями. Мясо пахло углями костра.
Алиса вздрогнула, сжав простынь в кулаках. Воздуха не хватало. Ей было противно вдыхать тот дым, тот запах паленой плоти. Запах свинины, что ходила на двух ногах. Быть может, даже воспитывала детей, и никак не ожидая оказаться блюдом за чужим столом. Самым желанным гостем на голодном пиршестве.
Алисе захотелось плакать, но она сдержала слезы, продолжая смотреть на то, как Они встают из-за стола, собирают кости и, бросая их в костер, становятся в круг. Деревянный идол смотрит на них с гордостью, точно на родных детей, пожравших плоть, но отдавших дух, томящихся в белых костях, что медленно покрываются сажей.
