Алексей Витальевич Мекка
Пища
– Вижу по глазам, что помнишь… А хотела бы забыть?
И что он хочет услышать? Что мне ответить этому странному человеку с улыбкой мертвой рыбы? Правду? Его правда куда смелее моей.
– Я вижу вопрос в твоих глазах. Не волнуйся и не отвечай. Как я уже понял, ты не слишком разговорчива. Думаю, это неплохое качество. Честное. Ведь ты можешь быть собой, не произнося лжи. Я знаю, что за вопрос тебя терзает, и уверен, что он вовсе не связан со мной.
В ее глазах на мгновение вспыхнул огонек, но тут же потух. Словно, на это самое мгновение, ответ на вопрос был найден, но тут же потерян, ведь вовсе не мысль дала этот самый ответ, а лишь ее испуганное чувство. Забитое и замученное. Прячущееся в пыльном углу сознания.
– Ты хочешь знать, что делать дальше? Не так ли?
Она робко кивнула, стараясь разыскать потерянный ответ, но чем больше она старалась, тем дальше ускользало исковерканное чувство. Такое же незаметное, как и она сама.
– Мне кажется, ты уже все поняла. Ты уже знаешь, зачем я пришел. Знаешь, кто направил меня к тебе. Знаешь, что тебе больше не место в прошлой жизни.
Она смотрела непонимающе, не в силах открыть рта, чтобы ответить. Незнакомец смотрел глубоко. Слишком глубоко, чтобы вот так разгуливать в целости и сохранности.
Невредимым.
Люди с подобными талантами живут не очень долго. Конечно, если таланты не подкреплены чем-то куда более стоящим.
Он хочет, чтобы я ушла с ним.
Ей хотелось разорвать его. Хотелось продолжать слушать этот спокойный голос. Эти слова и фразы, бьющие в самую точку. Слова. Голос, подобный мягкому завихрению, возникшему в звездном небе. Нечто спокойное и одновременно нарушающее спокойствие.
Так хотелось спросить. Так нужно было спросить. Нужно, но совершенно неважно, ведь интуиция шла впереди любых зачатков разума, клокочущего в ее голове.
– Я знаю. Знаю. И ты знаешь.
– Я должна?
– Нет. Не должна. Это всего лишь выбор и ничего более.
5
Она спала в большой комнате на одной из металлических кроватей.
Скрипучих.
Матрас был пыльным, а тумбочка достаточно маленькой, чтобы вместить все ее сокровища. Когда выключали свет, она вспоминала приют. Когда всех поднимали и вели завтракать, ей становилось дурно.
В Доме всегда пахло свечами. Жженым воском. Первый этаж был заполнен этим запахом. Она долго не могла привыкнуть. Избавиться от бесконечной непробиваемой стены из пыли и плесени. Запаха туалета. Он преследовал ее повсюду. Под тонким одеялом. Таким старым, что оно казалось невесомым. Рваным и множество раз заштопанным, но все же чистым, навевающим что-то знакомое. Не родное, ведь ничто не было ей родным. Не было столь же понятным, осознанным, сколь были осознанны собственные мысли и воспоминания.
Она их заглушала, усердно кутаясь в худое одеяло. Закрывая голову подушкой. Страх клокотал в ее животе. Никак не успокаиваясь.
Не зная, что думать, что чувствовать, она старалась отстраниться. Убежать от нового окружения. Не плохого. Не такого жестокого, но все же пугающего. Настораживающего и наводящего на неприличные мысли.
Она засыпала и просыпалась вздрагивая. Постоянно стуча зубами. Ей тяжело было закрыть глаза хотя бы на мгновение, поэтому засыпала она только тогда, когда ее организм давал сбой и отключался, утягивая за собой измученный жуткими фантазиями рассудок.
В этих фантазиях безумно худая Кухарка подсыпает ей что-то в пищу, после чего ее рвет день и ночь напролет. Обессиленную, ее насилует один из Настоятелей. Либо все вместе. Они так жадно смотрят на нее. На ее молодое тело. Они подобны животным, скрывающим свою дикую сущность за длинными черными мантиями. За спокойными голосами и горящими свечами.
Все это ложь. Смердящая. Неприкрытая. Похожая на слив в общей душевой, где можно подхватить грибок. Нужно быть осторожнее. Нужно тщательно мыть ноги, ведь Старший Настоятель сказал, что этот Дом построен на святой земле.
Первые два месяца Дом напоминал ей старинную тюрьму. Выстроенный вдали от любопытных глаз в низине холма, укрытый высокими деревьями. Лишь одной дорогой можно добраться до высоких железных ворот.
Настоятель вез ее в черном автомобиле. Старом и дешевом. Машину часто дергало вперед, отчего довольно быстро укачивало и тошнило. Пришлось открыть окно и пустить в салон немного свежего воздуха, чтобы не задохнуться.
Любое воспоминание о злосчастном автомобиле будило в ней неприкрытое отвращение, помноженное на расстройство желудка. В такие минуты ей помогал крепко-накрепко заваренный чай, что подавала Кухарка в большой кухне.
Лицо Кухарки почти всегда было покрыто нездоровой красной сыпью, похожей на аллергию. Руки ее было костлявы, а кожа на них груба. Подобна плотной чешуе.
Кухарка первая спросила ее имя. Никто не спрашивал. Никого не заботил столь мелкий пустяк.
– Алиса? Красивое имя.
Алиса приходила каждый день. Пила чай из большой щербатой кружки и слушала истории, что рассказывала Кухарка. О прошлом, что так далеко и будущем, что страшно близко. О том, как она пришла в Дом. Жуткие, но невероятные истории. Она говорила о прозрении, пришедшем к ней. Прозрении, что подобно лучам солнца. Испепеляющем ее прошлую никчемную жизнь. Алиса слушала, забывая отпивать из кружки.
Более всего ей нравилась история о Боге.
Низвергнутый небом. Могучий, сильный Бог. Бесстрашный. Одинокий.
– Бархабаз.
– Так его звали?
– Такого его имя, что будет звучать всегда. Оно вечно.
– Ты в него веришь?
– Конечно. Я его видела.
– А какой он?
– Настоящий.
6
В доме у Алисы было немного работы. Большую часть ее жизни занимали уроки, что вели Настоятели в больших аудиториях, переоборудованных из старинных спален и гостиных. Сидя на деревянной скамье, она подмечала про себя богатую лепнину на стенах и потолке, грубо закрашенную белой штукатуркой, которая периодически крошилась и осыпалась. Нельзя было прикоснуться к причудливым, выведенным руками мастеров, узорам, не испачкав пальцы белесым налетом. Она была старая и жгла кожу, попадая на нее. Высушивая, словно вытягивая из нее жизненные силы.
Нередко трещины расползались прямо на глазах. Каменный треск пугал, но Настоятели просили не обращать внимания. Старое здание, говорили они, требует ухода. Когда уйдем мы, Домом придется заниматься вам.
Ей было странно слышать подобные слова. Особенно после таких долгих речей о бессмертии, которые так охотно произносил Старший Настоятель, облачаясь в расшитую золотыми нитями мантию. Каждую среду в четыре часа, кряхтя и спотыкаясь, он взбирался за трибуну и долго говорил о том, во что верил более всего. Лица, окружавшие его, ничуть не прельщали фанатичного разума. Его интересовали лишь Боги. Существа, живущие далеко отсюда. Не похожие на нас, отчего пугающие, ведь нравы их куда круче любых человеческих. Настоятель говорил о служении этим существам, а особенно самому могущественному из них.
Он говорил о великой жертве, которую необходимо принести Бархабазу. О даре человеческого духа. Подарке души.
Все сидящие в большом зале незаметно кивали, словно знали значение этих размытых фраз, дающих куда больше вопросов, нежели ответов.
Кухарка не могла объяснить Алисе, кто такой Бархабаз. Лишь слепая вера поддерживала ее восхищение. Словно, всю свою жизнь она блуждала в заточении. В пыльной камере без окон и дверей, а Бархабаз должен был стать ее освободителем. Ее ключом. Ее светом, который позволит покинуть стены темницы. Чем-то невообразимым. Нематериальным. Сутью и истинной. Звездой, за которой можно следовать.
До Алисы же удивительный бог продолжал оставаться подобием сказки. Культивированным мифом, в который можно поверить, но не придавать этой вере особого значения.
Изредка Кухарка давала Алисе мелкие поручения. Отправляя в западную часть Дома, чтобы собрать грязные тарелки из комнат Настоятелей или отнести им чай. Каждое поручение начиналось для Алисы, как небольшое путешествие по старому замку, но завершалось оно всегда "пещерой дракона". Предубеждением и недоверием, которое она испытывала по отношению к людям в мантиях.
Люди ли они?
Должны быть людьми.
Похожи на людей.
Алиса отличала лишь внешние признаки, не в силах уловить внутренние. Чего-то, живущего глубже резких черт лица. Больших зубов, которыми они улыбались ей, оглядывая с ног до головы. Разглядывая, точно некую диковину. Игрушку, что научилась ходить и разговаривать.
– Могу я забрать посуду?
– Вам нужно что-то еще?
– Чай?
– Да… Подойди поближе.
Она подошла, медленно передвигая ног. Нехотя. Прижав руки к животу.
– Ну, что же ты? Не бойся…
Она не боялась, ведь прятала в кармане фартука ножик. Совсем небольшой, но достаточно удобный для руки.
– Ближе.
Она сделала еще шаг. Он бросил руку, но не дотянулся.
– Делай, что тебе говорят!
Она не открыла рта, лишь помотав головой. Испытывая отвращение. Подобное подступающей рвоте.
Все ее тело напряглось, когда Он схватил ее за руки и повалил на деревянную кровать. Запах мужского пота ударил в нос. Тяжелый запах. Она чувствовала, как Он задирает ей платье. Слышала, как звенит пряжка его ремня.
Нащупывала свободной рукой деревянную рукоять ножа в кармане ее фартука.
Она нашла в себе силы, чтобы расслабиться. Обмякнуть. Успокоить тело, не в силах успокоить сердце.
– Вот так. Хорошая девочка. Ты ничего не почувствуешь.
Нашла силы стать легкой и текучей, чтобы легко выскользнуть из объятий, ведь чем сильнее дергаешься, тем крепче затягивается силок.
– Да, чтоб тебя!
Он не успел и вскрикнуть, как почувствовал давление, а следом острую боль в животе, из которого уже торчала деревянная рукоять ножа. Алиса смотрела снизу вверх. Исподлобья. Ее глаза не выражали ничего. В них не было страха или злобы. Только безразличие.
Он чувствовал это, словно взглянул на мир ее глазами. Услышал ее ушами и ощутил. Рана мало заботила его, ведь куда страшнее было то, что он разглядел позади ее черных глаз.
