Алексей Шишов
Полководцы Петра Великого
Добывать провиант в землях Лифляндии и Курляндии, опустошенных уже затянувшейся войной и эпидемией «моровой язвы», было крайне сложно. По словам самого Бориса Петровича, в завоеванной Прибалтике «везде места опустелые и мертвые». Опять приходилось заниматься тыловыми хлопотами с теми же затруднениями, что были и раньше, «быть в печали».
О том, как трудно приходилось ему исполнять царское повеление, лучше всего свидетельствует личная переписка полководца, относящаяся к тому году. На бедственность положения с провиантом и его сбором для армии он сетует в письме своему старому другу Федору Матвеевичу Апраксину: «Повелено то делать, разве б ангелу то чинить, а не мне, человеку». Сбор провианта подвигался медленно, со скрипом. Оттого солдатский паек был сильно урезан.
Наступила осень 1710 года. В ее конце пришла тревожная весть – Оттоманская Порта объявила войну России, своей северной соседке. Во многом это было дело рук беглого короля Карла XII, укрывавшегося в османских владениях. Турция тогда была сильной в военном отношении державой. Россия в ответ объявила войну Оттоманской Порте только 25 февраля следующего, 1711 года:
«Февраля в 25 день, то есть в день воскресный, его величество был в Успенской церкве у молебна, где объявлен публичной о розрыве «с турецкой стороны» миру манифест».
Военные действия сторонами начались далеко не сразу. Только в конце декабря 1710 года царь Петр I прислал указ, по которому генерал-фельдмаршал граф Б.П. Шереметев должен был быть готов отослать большую часть подчиненных ему полков из Прибалтики на юг. По сути дела, с театра Северной войны на войну Турецкую уходила почти вся русская полевая армия. Было ясно, что открытие боевых действий против турок и крымского хана – дело не долгого времени.
Государь пока не требовал к себе полководца. Шереметеву предписывалось же «остатца в Риге на время и трудитца, чтоб собрать провианту на рижский гарнизон на семь тысяч на год». Это означало, что гарнизон завоеванной столицы Лифляндии был определен в 7 тысяч солдат и офицеров. Шведы еще совсем недавно держали в Риге гораздо больше войск.
Год 1710-й закончился весьма успешно для петровской России, и личный полководческий вклад генерал-фельдмаршала графа Б.П. Шереметева смотрелся весьма значимым и бесспорным. Показательно, что это подчеркивали иностранные дипломаты в своей переписке с европейскими столицами. Вице-адмирал датского флота Юль Юст, посол союзной Дании в России, выразительно поведал о том в своих мемуарных записках:
«Кампания нынешнего лета закончилась так счастливо, что о большом успехе нельзя было мечтать. В самом деле, в одно лето царь взял восемь сильнейших крепостей… и благодаря этому стал господином всей Лифляндии, Эстляндии и Кексгольмского округа. Ему больше ничего не оставалось завоевывать.
Успех был тем беспримернее, что при взятии названных крепостей было меньше расстреляно пороху, чем в ознаменование радости по случаю всех этих побед и при чашах в их честь…»
Действительно, в кампании 1710 года русские войска под командованием петровских полководцев графов Б.П. Шереметева и Ф.М. Апраксина полностью осуществили намеченный царской рукой план продолжения войны. От шведских войск было очищено балтийское побережье от Нарвы до Риги и Карельский перешеек, находившийся в опасной близости от Санкт-Петербурга.
Можно было считать, что «окно в Европу» пробито с большой надежностью. И дело было даже не в том, что из года в год русский Балтийский флот быстро рос на глазах у всей пораженной тем Европы. Теперь русские корабли и торговые суда могли свободно плавать по Финскому заливу, а при желании – в открытых водах самой Балтики, вплоть до Датских проливов. В новом же году пришлось воевать на юге.
…Русская армия выступила из Риги в поход на далекий юг в январе 1711 года. Сам генерал-фельдмаршал выехал из города в сопровождении конвоя и небольшого личного обоза несколько позднее, 11 февраля. Он скоро догнал полки, маршировавшие по разбитым дорогам. Ранняя весна, дожди и половодье доставляли в пути немало хлопот и задержек: люди изнурялись, лошади – обозные, артиллерийские и верховые теряли силу. Часть войск ночевки проводила под открытым небом и моросящим дождем.
Царь Петр I тем временем торопился со сбором армии в единое целое, чтобы опередить армию турецкого султана в переходе через полноводный Дунай. Она тоже собиралась со всех окраин Оттоманской Порты не самым быстрым образом. Главные же силы русской армии, прежде всего ее пехота, шли от Риги, от берегов Балтийского моря походным порядком.
Сам Петр I вступил в поход только в день объявления войны Османской державе – 25 февраля. В этот день царь с гвардией и ее артиллерией выступил из Москвы. Для ускорения движения преображенцы и семеновцы были посажены на лошадей. В то же время из Риги на юг в дальний путь была отправлена армейская артиллерия (98 пушек, 13 мортир и 2 гаубицы) с боеприпасами к ней.
Петр I опять в письмах подгоняет неторопливого в походных делах Бориса Петровича Шереметева: «А маршировать весьма нужно, понеже ежели пехота не поспеет, а неприятель на одну конницу нападет, то не без великова страху (для нас. – А.Ш.)».
Встреча полководца и армии с государем состоялась в городе Слуцке, то есть через два месяца после выступления из Риги. Там Петр I устроил военный совет, который состоялся 12 апреля. Помимо царя и Шереметева, в нем участвовало немного ответственных лиц: генерал барон Л.-Н. Аларт, канцлер граф Г.И. Головкин и русский посол в Польше князь Я.Ф. Долгорукий. Обсуждались дела походные.
На военном совете перед Б.П. Шереметевым поставили следующую задачу: с армией, имея трехмесячный запас провианта, прийти к Днестру не позднее 20 мая. Генерал-фельдмаршал возражал, поскольку армия после кампаний 1709 и 1710 годов устала, ее нужно снабдить дополнительным вооружением и боеприпасами, обмундированием, провиантом, лошадьми и обозными телегами.
Знакомый с предстоящим театром военных действий из разных источников, Борис Петрович считал, что к назначенному сроку армии выйти к Днестру по весенним дорогам трудно. Он говорил, что «понеже переправы задерживают, а артиллерия и рекруты еще к Припяти не прибыли; и обозы полковые многие назади идут».
На военном совете в Слуцке вопрос о провианте прозвучал с большой тревогой. На Украине, где Петр I надеялся найти продовольственные запасы, в предыдущем году случился плохой урожай. К этой беде добавился еще и падеж скота. Времени на подвоз провианта из других, более отдаленных мест уже не имелось: доводы на то высказывались веские.
Но Петр I с упрямством самодержца стоял на своем. На серьезное и обоснованное мнение опытного в организации походов много повоевавшего Б.П. Шереметева, поданное ему в письменном виде, государь дал ответ решительный и, как потом оказалось, скоропалительный: «Поспеть к сроку, а лошадей, а лучше волов купить или взять у обывателей».
…В неудачном Прутском походе 1711 года генерал-фельдмаршал Б.П. Шереметев официально опять назывался главнокомандующим русской армией. Петру I хотелось одержать после Полтавской виктории убедительную победу еще и над турецким султаном, у которого нашел убежище его соперник король Карл XII, много интриговавший против царя, своего соперника-победителя.
Петр I повел русскую армию в поход, надеясь на обещанную помощь господарей Молдавии и Валахии войсками и продовольствием. Но он, по сути дела, не получил в Дунайских княжествах ни того, ни другого.
С наступлением погожих майских дней государь приказал генерал-фельдмаршалу Шереметеву с авангардным отрядом вступить в пределы Молдавии, «чтобы своим присутствием оказать нравственную поддержку христианскому населению» Дунайских княжеств Молдавии и Валахии. О Балканах напрямую речь тогда еще не шла.
Шереметевскому авангарду в составе 13 драгунских и 2 пехотных, посаженных на лошадей полков предписывалось быстро пройти к крепости Исакче в низовьях Дуная и захватить или уничтожить там мост через Дунай. То есть речь шла о дальнем кавалерийском рейде крупными силами. Но такими маршрутами русская армия в походах еще не ходила, с местными условиями знакома не была, и потому почти сразу она столкнулась с разного рода препятствиями на своем пути.
Однако эти планы стали рушиться уже в самом начале Прутского похода. Два драгунских полка, посланные к Рашкову для устройства моста через Днестр, были встречены крупными силами турок, пришедшими из Бендерской крепости, и крымской конницей. Когда в Рашков прибыл генерал-фельдмаршл Б.П. Шереметев, то здесь его ожидало известие от молдавского господаря (князя) Димитрия (Дмитрия) Константиновича Кантемира: армия великого визиря Балтаджи Мегмет-паши выступила из Адрианополя к Исакче.
Прутский поход действительно начинался трудно. Его организация легла на плечи главнокомандующего армией. Царь торопил события и потому настойчиво советовал Борису Петровичу: «Как наискоряе поспешать в указное место». И Шереметев «поспешал», но… как мог. Поэтому ведомые им войска опаздывали с прибытием в назначенный срок на берега Днестра.
Именно это подтолкнуло самодержца на экстраординарную меру – он послал к главнокомандующему гвардии подполковника князя В.В. Долгорукого, известного в истории кровавого усмирителя Булавинского восстания на Дону. Он, по повелению царя, должен был генерал-фельдмаршала «понуждать, чтобы пройтить по приезде ево в три или четыре дня».
Была и другая царская помощь Шереметеву в походной жизни. С князем Долгоруким прибыл хорошо знавший балканские дела Савва Лукич Рагузинский, ставший при главнокомандующем русской армией дипломатическим советником. На него можно было положиться в общении с властями и Молдавии, и Валахии.
Гвардии подполковник князь В.В. Долгорукий, нагнавший Шереметева 12 мая в Немирове, мало что мог изменить. 40-тысячная армия перешла реку Днестр не 20 мая, как требовал Петр I, а десять дней спустя. Такое «опоздание» позволило турецкой армии, выдвигавшейся на север еще медленнее, без помех переправиться через Дунай.
Узнавший о том царь в письме не промедлил с выговором генерал-фельдмаршалу: «И ежеле б по приказу учинили, то б, конечно, преже туркоф к Дунаю были, ибо от Днестра только до Дуная 10 или по нужде 13 дней ходу». Но такие желаемые сроки прибытия к переправам через Днестр писаны были только на бумаге: в походной жизни все бывает несколько иначе и причинами могут стать самые разные обстоятельства.
За десятидневное промедление с выходом к Днестру досталось от государя и царскому гвардионцу князю Долгорукому: «Зело удивляюсь, что Вы так оплошно делаете, для чего посланы. Ежели б так зделали, как приказано, давно б были у Дуная».
Начатый в самом начале 1711 года, еще в условиях зимы, марш русской армии с самого начала проходил в исключительно трудных условиях. Недостаток провианта приводил к настоящему голоду. Еще хуже было с фуражом для лошадей, пока не зазеленела трава. В весеннее половодье реки и речушки порой форсировались по горло в воде: бесконечным переправам не было счета. Потом, уже летом, к голоду добавилась жажда, а холодные купанья сменились невероятной жарой в степях Бессарабии, особенно в среднем течении Прута.
Поскольку армейские войска двигались не в одной колонне, командовавшие ими генералы, и прежде всего Шереметев и Петр I, постоянно вели между собой переписку. Письма Бориса Петровича к царю и от него к нему сохранились до наших дней, и поэтому из них можно вполне достоверно судить о том, в каких условиях проходил Прутский поход.
Показательно, что больше всего беспокоили вопросы снабжения, особенно провиантом, и когда армия только выступила, и когда она вошла на территорию Дунайских княжеств. Больших возимых запасов продовольствия войска не имели, как собственно говоря, виделось на протяжении всей Северной войны. Поэтому не случайно читать в письмах главнокомандующего к царю такие строки:
«Я в провианте с сокрушением своего сердца имел и имею труд, ибо сие есть дело главное…»
«Оскудения ради хлеба начали есть мясо. Тако ж имею великую печаль, что хлеба взять весьма невозможно, ибо здешний край конечно разорен…»
Шереметев, перейдя Днестр у Рашкова, выступил на юг, но было ясно, что ему, имевшему под своим командованием пока всего лишь 14 тысяч войска, не по силам будет сдержать султанскую армию на дунайской переправе у Исакчи. До той переправы надлежало еще и дойти: невозможность этого становилась явью.
Тогда Шереметев повернул к Яссам, чтобы там получить обещанную господарем Молдавии (и возможно, господарем Валахии) помощь провиантом. Молдавский же господарь Кантемир обязался поставить для русской армии до 10 тысяч голов убойного скота и месячную норму прочего провианта для 30-тысячной армии. Но этого было мало, поскольку в армейских обозах провианта уже почти не оставалось.
События вступления русских войск в пределы Дунайских княжеств в «Гистории Свейской войны», а Прутский поход 1711 года стал как бы ее частью, описаны кратко и сдержанно:
«Того же 30-го дня (мая) получена ведомость, что фельтмаршал Шереметев с ковалериею пришел на воложскую границу к реке Днестру. И хотя там неприятелей татар было немало, однако под местечком Рашковым помянутую реку он, фельтмаршал, безо всякого препятия перешел и, отбив их, пришел близь Ясов и послал туды брегадера Кропотова с силною партиею для принятия господаря волоского князя Димитрия Кантемира, которой пред тем за несколко времени капитуляцию к его царскому величеству в Полшу чрез своего присланного о своем подданстве учинил».
Шереметевское донесение о том Петр I, который выступил в поход вместе со своей «походной женой» Екатериной, получил в Сороках. В ответном письме царь приказал генерал-фельдмаршалу брать провиант у местного населения силой, если оно откажется поставлять его добровольно, то есть за деньги. Царь писал:
«Извольте нам дать знать подлинно: когда до вас дойдем, будет ли что солдатам есть, а у нас кроме проходу до вас, ничего провианта, ни скота нет».
Господарь Димитрий Кантемир прибыл в русский стан со своим войском из около 6 тысяч человек, плохо обученных и вооруженных. Господарь же Валахии Константин Бранкован (Брынковяну, господарь мултянский) отказался оказать помощь царю Петру I: турки во всем своем множестве уже подошли к перправе через Дунай и могли обрушиться на валашские земли.
Тогда в рейд с задачей захватить на берегах Дуная крепость Браилов был отправлен генерал Е. Ренне с 7 драгунскими полками, что было половиной кавалерии русской армии (7 тысяч или, по другим данным, 5600 конных солдат). Драгуны Браилов взяли, удерживали крепость (замок) пять дней и после того, когда стало ясно, что русская армия на берега Дуная не придет, оставили Браилов.
Русская армия в составе четырех дивизий переправилась через Прут 25 июня. Получив известие о том, что армия великого визиря тоже собирается перейти на правый берег Прута, Петр I выслал к месту ожидавшейся переправы вторую половину армейской драгунской кавалерии под начальством генерал-фельдмаршала на русской службе Януса фон Эберштедта. Тот вступить в бой с еще не подошедшими турками не решился, отправив царю ложное донесение о том, что его атакуют янычары с артиллерией, и, нарушив петровский приказ, ушел с места переправы. А турки к тому времени еще не построили мост через Прут, и сообщение о том тоже было ложным.
Прутский поход продолжался. Кавалерия русской армии во главе с Шереметевым вышла к Пруту 5 июля. За ней тянулись пехотные полки, артиллерия, обозы. Главнокомандующий устроил военный совет, что было его прямой обязанностью. Совет решил медленно («не поспешая») идти вниз по течению реки, берега которой уже местами стали утопать в камышовых болотах. Полагали, что без пехоты опасно встречаться с турками, уже перешедшими через Дунай у Фальчи.
Армия великого визиря все не давала о себе знать. Зато на горизонте постоянно маячила крымская конница, тревожа боевое охранение армии. Ее разъезды с каждым днем все больше и больше увеличивались числом всадников. Они толпами то появлялись вдали, то исчезали из пределов видимости, не приближаясь, однако, к походной колонне русских войск.
Точными сведениями о численности и местонахождении армии великого визиря ни царь, ни генерал-фельдмаршал не располагали. Источники этих сведений говорили о том разно. Молдавский господарь Дмитрий Кантемир и дипломаты канцлер Головкин и подканцлер Шафиров сообщали о сорока – пятидесяти тысячах турок-османов под знаменами великого визиря, не считая конницы крымского хана из рода чингизидов Гиреев.
Эти данные резко разнились с донесениями «шпигов», рассылаемых вперед главнокомандующим. Они доносили Шереметеву о 200-тысячном соединенном турецко-татарском войске, которое тоже «не поспешая» двигалось на север вдоль берегов все той же реки Прут, впадавшей в Дунай не столь далеко от его устья. Вне всякого сомнения, что таких же «шпигов» посылал вперед себя и великий визирь.
Все источники разведывательной информации (господарь Молдавии, свои дипломаты, «шпиги») сходились в одном: они уверяли, что турки «в великом страхе», «не имеют куражу и сами себе пророчествуют гибель». Такие сведения только успокаивали, снимали тревогу, но мало заботили перед скорой встречей с султанским воинством.
События Прутского похода показывают, что царь Петр I надеялся на восстание христианских народов Балкан против векового османского владычества. Действительно, такие вооруженные выступления балканских христиан в истории вспыхивали постоянно то в одной области, то в другой. Можно было рассчитывать на бунт в османских войсках, что случалось не редко, особенно в рядах привилегированной султанской янычарской пехоты. История свидетельствует, что янычары не раз меняли в Стамбуле (Константинополе) султанов.
В начале июля турецкие войска и крымская конница появились перед походным лагерем авангарда русской армии, которым командовал сам Б.П. Шереметев. Сюда же срочно вызываются шедшие за авангардом дивизии генералов А.А. Вейде и князя А.И. Репнина, гвардейские Преображенский и Семеновский полки, артиллерия.
Походный лагерь оказался плохой, неудобной позицией для встречи армии великого визиря и конницы крымского хана. Со стороны казалось, что многочисленный неприятель одним ударом сомнет русских, вчетверо меньших по численности. Тогда царь и генерал-фельдмаршал под натиском вражеских конных полчищ отвели полки на милю от первоначально занимаемой позиции, успешно отбиваясь ружейной и пушечной пальбой. Русские войска вышли в долине Прута туда, «где место пространнее». Там и состоялось сражение, которое решило судьбу Прутского похода 1711 года.
Слабая подготовленность петровской армии к войне с Оттоманской Портой сказалась скоро, точнее – в один день генеральной баталии. На берегах реки Прут походный лагерь русской армии оказался в окружении огромных по численности войск великого визиря и крымского хана. Однако две массированные атаки янычарской пехоты были отбиты с небывало большими для нее потерями: более семи тысяч человек убитыми, не считая раненых. После этого янычары взбунтовались и отказались до конца идти в третью атаку. Для великого визиря и крымского хана это было крахом полководческих намерений.
Само же сражение 9 июля на берегу Прута длилось весь день допоздна. Походный лагерь русской армии османы брали яростным штурмом, но так и не смогли ворваться в него, хотя и положили для победы немало людей. Они сумели только создать плотное кольцо окружения вокруг укрепленного полевого лагеря русских на достаточно безопасном удалении.
Ночью обе стороны вели взаимный обстрел из орудий. Турки и крымчаки иногда подступали к русскому лагерю, окруженному рогатками (непреодолимым препятствием прежде всего для конницы и для пехоты), и пытались их растащить. Но всякий раз такие попытки заканчивались заметным уроном для нападавших османов, понесенным от беглого, убийственного пушечного огня. Ядра и картечь, ружейные залпы косили их разъяренные толпы.
10 июля стороны начали переговоры, которые велись не от имени русского царя, а от имени главнокомандующего армией России. Продолжались они и на следующий день. Между тем напряжение нарастало с каждым часом: русская армия не могла долго находиться в том положении, в какое она попала на берегу Прута.
Когда в русском стане на военном совете принималось решение прорываться с боем на север, если турки потребуют сдачу, в ставке великого визиря началась процедура подписания мира. Под решением военного совета подписались все его участники, начиная от младшего по чину до старшего в армии по чину. Последнюю подпись под этим документом без колебаний поставил как армейский главнокомандующий генерал-фельдмаршал граф Б.П. Шереметев. По сути дела, он затвердил единодушное мнение участников военного совета.
На том военном совете его участники единодушно приняли предложение, подготовленное и зачитанное самим Борисом Петровичем. Его суть сводилась к следующему: капитуляция категорически неприемлема, мир с турками на берегах Прута возможен только при условии возвращения в Отечество с оружием. Если мирного соглашения с великим визирем достичь не удастся, то следует принять бой, но не уронить чести российского воинства.
На состоявшемся втором военном совете были уточнены детали прорыва русской армии. Было решено бросить все лишнее имущество (армейские «тяжести»). «Лошадей артиллерийских добрых взять с собою, а худых – не токмо артиллерийских, но и всех – побить и мяса наварить или напечь». Все съестное решили поделить поровну между полками: запасы провианта были уже на исходе.
Считается, что, к счастью, подканцлер (вице-канцлер) барон Петр Павлович Шафиров заключил мир (вернее – пока перемирие в войне) с весьма снисходительными для России и царя Петра I условиями. Его дипломатическая кухня и условия по сей день вызывают немало споров среди исследователей. Русская армия непобежденной уходила из дунайских владений Блистательной Порты (так турки-османы называли в ту эпоху свою державу).
12 июля русская армия пришла в движение: ее полки стали покидать Прутский лагерь и переходить на противоположный речной берег. При этом соблюдались все необходимые меры предосторожности. После этого армейская походная колонна потянулась на север, в обратный путь. 17 июля русские войска вышли из Молдавии.
Потери людей в армейских рядах от болезней, голода и жажды в ходе Прутского похода были огромны: 27 285 человек, из которых боевых было только 4800 человек. Петровская армия выступила в поход, имея провианта в действительности всего лишь на восемь дней (!). Надежды на господарей Молдавии и Валахии не оправдались.
Армия великого визиря и конница крымского хана тоже понесли не меньшие потери, хотя точной цифры нет. Известно, что во время атак на русский лагерь у берега реки Прут 9 июля только янычарская пехота потеряла убитыми 7–8 тысяч человек. Болезни, особенно дизентерия, тоже косили ряды турок. Иностранцы, состоявшие при султанском полководце, свидетельствовали: «Во время пребывания турок на Дунае среди войск свирепствовала дизентерия, и ежедневно умирало 300 или 400 человек».
После того как опасность миновала, царь Петр I покинул армию и уехал с частью лейб-гвардии в Варшаву: Северная война продолжалась, поскольку Шведское королевство было еще сильно на море, ожидало поддержки от Англии и надеялось на лучшие для себя времена. В Стокгольме о мире тогда не «радели».
К чести Петра Великого, он постарался разобраться в неудачах Прутского похода и принял хирургические меры по оздоровлению командного состава армии. С русской службы были уволены 12 генералов, 14 полковников, 22 подполковника и 156 капитанов из числа наемных иностранцев. Их должности заняли русские офицеры, хорошо зарекомендовавшие себя в боевых действиях.
Дальнейшее командование отходившей русской армией вверялось генерал-фельдмаршалу Б.П. Шереметеву. Войска расходились по предписанным им местам дальнейшего нахождения, становясь там на квартиры. Убыль в людях пополнялась за счет новых рекрутских наборов.
Сам главнокомандующий с главными армейскими силами остановился на Украине, поскольку Турецкая война формально еще не закончилась, и от противной стороны можно было ожидать всякого. Прежде всего, приходилось остерегаться грабительских набегов крымчаков, главной целью которых во все времена являлось взятие полона, который затем продавался на невольничьих рынках (особенно большой был в крепости Кафе, современной Феодосии) в рабство. Рабы-славяне и христиане затем расходились по всем уголкам огромной Оттоманской Порты.
Неудача в Прутском походе трагической строкой вошла в личную жизнь полководца Шереметева. По условиям мира туркам отдавалось несколько именитых заложников (аманатов). Среди них оказался и сын главнокомандующего – Михаил Борисович, бывший уже в чине генерал-майора. Ему суждено было умереть на чужбине, по пути из султанской столицы на родину. Заложники-аманаты сперва содержались в знаменитой стамбульской тюрьме – Семибашенном замке, а потом были переведены на русское посольское подворье. В Стамбул аманатом поехал и подканцлер П.П. Шафиров, который лично много сделал для подписания перемирия на берегах Прута. И его турецкая сторона захотела видеть в аманатах.
Шереметев-младший, познававший науку воевать под знаменами своего отца, вырос в умелого генерала. Именно ему, будучи еще в чине полковника, удалось поразить шведов на поле боя в сентябре 1701 года. Еще до большой Эрестферской победы Шереметева-старшего он, командуя сводным отрядом в 11 тысяч человек, нанес неприятелю поражение у Репнинской мызы и обратил его в бегство.
Победа была, пусть и небольшая и одержанная с превосходством в силах, но знаковая для начального периода войны. Шведы тогда потеряли около 300 человек только убитыми, две пушки и сотню ружей (фузей). Благодаря внезапности хорошо организованной атаки русские потеряли в бою всего девять человек. Иными словами, Шереметев-младший обещал вырасти в большого военачальника еще при жизни родителя.
Пребывая на Украине, Борис Петрович занимался не только делами военными, но и дипломатическими. Он отслеживал действия турецкого султана и его дивана (кабинета министров) по отношению к России и интриги шведского короля, ставшего теперь для турок нежелательным гостем. Наблюдал за Крымским ханством, вассалом султана. В его штаб-квартире люди, занимавшиеся дипломатией, стали частыми гостями.
Главнокомандующий вел переговоры с османами, которые требовали вывести русские войска с Правобережной Украины, то есть из польских владений, передать им Азов, срыть Таганрог на Азовском море и Каменный Затон на Днепре, уничтожить Азовский флот и верфи в Воронеже и в других местах, где строились корабли для южных морей. Иными словами, петровская Россия должна была разоружиться на своем юге.
Генерал-фельдмаршал Шереметев умело тянул, по наказу царя Петра I, время, дипломатическими проволочками воздействовал на султана, чтобы тот поскорее выпроводил Карла XII из своих пределов в далекую Швецию. Турки уже давно не знали, что им делать с таким нежеланным гостем, обосновавшимся в Бендерах, да еще с немалым числом телохранителей.
Султан и часть его окружения помышляли о новой войне с Россией. Но в самой Блистательной Порте было неспокойно: на ее окраинах, то там, то здесь вспыхивали мятежи местных властителей. Дипломатическая переписка тянулась долго, но рано или поздно мир все же должен был быть заключен с потерями для России.
Шереметев, естественно, беспокоился о судьбе сына, им же отданного в аманаты. Заложники писали из Константинополя графу Борису Петровичу как лицу, уполномоченному государем вести непростые переговоры. Они умоляли его способствовать передаче туркам Азовской крепости, чтобы облегчить их незавидное положение:
«Буде можете, помогайте для Бога, дабы не погибнуть нам…»
«…Извольте ведать, что мы от них нарочно на погубление войску отданы будем».
Полученное генерал-фельдмаршалом в первый день нового 1711 года письмо весьма его встревожило. Сын и подканцлер Шафиров убеждали, что турки все равно продолжат войну, даже если и получат обратно Азов и потому эту крепость отдавать им не надо. Им же, заложникам, все равно будет плохо:
«Мы чаем, что над нами, как над аманатами, поступит султан свирепо и велит нас казнить, а не в тюрьму посадить».
К тому, что написал Шереметев-младший о складывавшейся ситуации, дипломат Шафиров своей рукой сделал приписку, не менее тревожную для Шереметева-старшего:
«Мы уже весьма в отчаянии живота (жизни) своего. Прошу чрез Бога показать милость ко оставшимся моим, а мы с сыном твоим уже еле живы с печали».
В таких трудах и заботах у Б.П. Шереметева прошел весь остаток 1711 года. В ноябре он, без царского на то указа, решил вывести войска с территории Польши, то есть с Правобережной Украины. Петр I при армии отсутствовал, и генерал-фельдмаршалу пришлось во второй половине года полагаться на свое разумение, а не на царские распоряжения с берегов Невы, которые могли прийти с запозданием, будучи приняты с незнанием обстановки и переговорного процесса.
Выводя русские войска с польской Правобережной Украины, Борис Петрович ошибся в своих расчетах. Отвод армии не предотвратил объявления Оттоманской Портой о возобновлении войны. Однако 2 января 1712 года османы получили такой желанный для них Азов (крепость была разрушена до основания), и военный конфликт удалось уладить. Отдача Азовской крепости однозначно решала судьбу Азовского флота, то есть его утрату для России.
Таким для России стал эпилог Прутского похода петровской армии. Результаты двух Азовских походов юного царя Петра I были утрачены: призрачное «окно в Европу» через южные моря оказалось потерянным. Вернет потерянное Петром Великим на юге только всероссийская императрица Екатерина II, она же Екатерина Великая. Случится же это через более чем половину XVIII столетия. После двух Русско-турецких войн, или, как их называли в старой России, Екатерининских турецких войн.
Показательно, что Петр I за Прутский поход, который лишил Россию, кроме флота на Азовском море, крепости Азов и Таганрогской морской гавани, наградил всего трех человек. Среди них значился граф Борис Петрович Шереметев, получивший за походные заслуги «знатный» дом в Риге, который ранее принадлежал подданному короля Швеции.
Такое число-минимум награжденных свидетельствовало о том, что после неудачного предприятия было не до торжеств и пожалований. После похода в турецкие пределы, пошатнувшего, впрочем, ненадолго, личный авторитет царя-полководца и его ближайших помощников из числа высшего генералитета русской армии, ратные не заканчивались.
