bannerbannerbanner
полная версияВласть монарха и народный суверенитет

Алексей Михайлович Величко
Власть монарха и народный суверенитет

Полная версия

II

Логически рассуждая, несложно понять, что стать критерием действий верховной власти закон имеет шанс лишь в том случае, когда он возвышается над ней. Это – во-первых. А, во-вторых, нельзя забывать, что в то время, когда эта доктрина возникла и набирала силу, равно как и своих приверженцев, практически все ведущие государства мира являлись монархиями. И требования ученых правоведов укротить верховную власть следует понимать сугубо предметно, как желание подчинить закону монарха, а не верховную власть вообще. К чему говорить об абстракциях?! Эта особенность новой теории обнаруживается без особого труда при ознакомлении (пусть даже и выборочно) с работами наиболее известных идеологов правового государства.

С глубоким убеждением австриец Георг Еллинек (1851-1911), например, утверждал, что далеко не всякая верховная власть, издающая законы, может быть признана отвечающей идеалу человеческой свободы, а только та, которая эту свободу уважает и защищает. А для этого она не только должна быть основана на законе, но подчинена ему14.

Другой признанный мэтр юриспруденции, наш соотечественник Б.А. Кистяковский (1868-1920) также убеждал: в том-то и отличие правового государства от любого иного, что в нем господствуют не лица, а общие правила и правовые нормы; власть в нем организуется и осуществляет свои полномочия исключительно в силу правовых норм15.

Встречались и парадоксальные идеи, суть которых заключалась в том, что в правовом государстве вообще нельзя говорить о суверенитете верховной власти. «В правовом государстве не существует ни суверенной власти, ни суверенного органа, а существует лишь суверенный закон»16.

Заметим: речь идет вовсе не о том, чтобы верховная власть соблюдала принятый ею же закон, это естественное и безусловное правило никто и не собирался отменять, а именно о необходимости подчинить ее закону. «Чтобы государство стало правовым, – присоединялся к ним еще один известный правовед, – должна быть ограничена сама государственная власть (выделено мной. – А.В.). Государственная власть признает в своих отношениях к подданным известный предел, перейти который она не вправе. Сущность заключается в том, что признанием за подданными этих прав государство добровольно ограничивает свою власть»17.

Но как «связать» верховную власть правом, если она же его и создает!? – вот в чем вопрос. Кто же будет действовать себе во вред?! Ответ нашелся довольно скоро: чтобы лишить монарха «права законодательной вседозволенности», родоначальники новой политической философии предложили поместить над ним другого законодателя. Законотворца, не претендующего ни на какие другие властные прерогативы, причем, обязательно коллективного, т.е. парламент, который стал бы выразителем народных чаянием, «голосом народа». Именно он должен ввести монарха в «правовое поле»18.

Таким несложным способом не только отделили монарха от законотворчества, но произвели настоящий политический переворот в государствах (правда, пока лишь теоретически, но вскоре и практически): некогда самодержавный правитель более не мог считаться единоличным носителем верховной власти, поскольку законотворчество всегда признавалось ее важнейшим атрибутом.

Коллективный характер нового органа власти, по сути, являлся логически и исторически неизбежным: бессмысленно над монархом-законодателем ставить другого, такого же единоличного творца права. А, кроме того, задолго до рождения идеи правового государства, при монархах всегда существовали некие органы, представлявшие собой различные сословия. Однако они не принимали от своего имени законы. Хрестоматийный пример являли, в частности, Генеральные Штаты Французского королевства, история которых «была лишь рядом резких порывов и глубинных падений. Ни в какую эпоху Штаты не играли решающей роли; в продолжении долгих периодов они стушевывались перед блестящей звездой королевской власти»19.

Весьма любопытна в этом отношении практика деятельности испанских кортесов (соборов), ставших на несколько веков своего рода органом представительства сословий. Кортесы обладали довольно широкой компетенцией: согласно испанским обычаям и некоторым правовым актам, все законы должны были издаваться или отменяться лишь при условии их обсуждения с ними. Однако законодателями в буквальном смысле слова кортесы назвать было нельзя.

Во-первых, присутствие короля в кортесах было обязательным, без него само собрание юридически считалось несостоятельным. Во-вторых, созывались кортесы самим королем и по мере необходимости, определяемой им же. В-третьих, хотя кортесы и обсуждали проекты законов, причем довольно содержательно, а не только совещательно, однако помимо тех законов, которых принимались с их участием, существовало чрезвычайно широкое и разнообразное законодательство короля. На которое никакие ограничения не распространялись и носившее черты централизованного правового регулирования, в то время как кортесы стремились сохранить максимально долго местные узаконения20.

Теперь же парламент насытили новыми полномочиями, разумеется, за счет монарха. Обосновать необходимость этой замены было непросто, и ради достижения столь высокой цели сделали то единственное, без чего все подобные попытки рассыпались в пепел – решительно отказались от каких-либо религиозных основ верховной власти, десакрализовав ее. Как следствие, Бог перестал признаваться источником верховной власти как бы безотносительно того, идет ли речь о монархии или о верховной власти в государстве вообще.

«Идеал правового государства, – констатировал известный русский философ, – возникает и развивается прежде всего в противоположность идеалу средневековой теократии. Основным требованием нового идеала становится, чтобы государство было светским. В развитии нового идеала это требование являлось столь же существенным, как и то, чтобы государство стало правовым»21.

«Господство государственной власти, – соглашался с ним другой ученый, – покоится не на том, что она представляет осуществление высшей нравственной идеи, а на том, что масса населения убеждена в этом, может быть, и ошибочно»22.

Эта идея имела далеко идущие последствия: если Бог более не является источником политической власти, если монарх – не «викарий Христа», если, наконец, верховная власть также починена закону, как и любой гражданин, то, следовательно, все люди – равны в политическом отношении. Поэтому, монарх, которому отказано в статусе абсолютного законотворца par excellence («в высшей степени, в полном смысле слова»), как и все другие лица в государстве, обязан подчиняться закону.

 

Кто подчинит его закону? Разумеется, парламент, поскольку только он «имеет верховную и бесконтрольную (выделено мной. – А.В.) власть издавать, утверждать, расширять, ограничивать, отменять, возобновлять и объяснять законы, т.к. парламент есть то учреждение, которому конституцией вверена деспотическая, неограниченная власть, которая в каждом государстве должна находиться в чьих-либо руках»23. Получается, что монарх, даже сохранивший свои остальные правомочия, тем не менее оказывается под законом, связан им и ограничен. Цель достигнута, правовое государство – создано.

Но вот незадача: тот алгоритм, который приносит успех – пусть и чисто теоретически – в случае с монархом, сталкивается с едва ли разрешимыми противоречиями, когда речь заходит о другой форме правления. Допустим, монарха обязали подчиняться закону, принятому парламентом, поскольку тот объявлен единственно легитимным законодателем. Но кто же вслед за тем заставит подчиниться закону сам парламент?! И если уйти от теоретических построений в практическую действительность, то несложно прийти к выводу об эфемерности предлагаемой гипотезы.

Чтобы ни говорили о законе, в действительности он являет собой всего лишь документ, который сам по себе никого ни к чему принудить не может. Даже абсолютные нравственные нормы, обращенные к совести каждого человека, далеко не всегда исполняются охотно и добровольно. Что же тогда говорить о законе, тем более, если требование подчиняться ему обращено к самому же законодателю? Кто гарант того, что оно будет исполнено?!

Очевидно, закон нуждается в исполнителе, владельце той силы, которая способна подчинить ему законотворческую власть. Следовательно, в связке «закон-законодатель» должен зримо или незримо присутствовать еще кто-то, а именно тот, кто обяжет законодателя подчиниться закону. Конечно, в таком случае уже не законодатель, а именно этот «подчиняющий» и будет настоящей верховной властью.

Эти слова не являются невиданным откровением – еще великий Б.Н. Чичерин (1828-1904) говорил о невозможности правового ограничения верховной власти, которая всегда по своей природе была и остается юридически безответственной. «Как бы ни громоздились власть над властью и контроль над контролем, – справедливо полагал он, – все равно необходимо прийти, наконец, к власти, над которой нет суда, и это будет власть верховная». Альтернатива только одна: власть, как справедливо считал Чичерин, если хочет оставаться действенной и действительно верховной, должна самоограничиваться лишь собственным нравственным сознанием, высшими требованиями правды, и нравственным сознанием общества24.

14Еллинек Георг. Право современного государства. Т. 1. Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 268, 269, 273.
15Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. М., 1916. С. 454, 455.
16Алексеев А.С. К вопросу о юридической природе власти монарха в конституционном государстве. Ярославль, 1910. С.67.
17Дживелегов А.К. Конституция и гражданская свобода // Конституционное государство: Сб. ст. СПб 1905. С.42
18Котляревский С.А. Юридические предпосылки русских Основных Законов. М., 1912. С.11.
19Аното Габриэль. Франция до Ришелье. Король, власть и общество в 1614 г. СПб, 2017. С.177.
20Пискорский В.К. Кастильские кортесы (сословные собрания) в переходную эпоху от Средних веков к Новому времени (1188-1520). Киев, 1897. С.7, 88, 109, 110.
21Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Учения Нового времени, XVI-XIX вв.// Новгородцев П.И. Сочинения. М.,1995. С.15, 16, 115
22Коркунов Н.М. Сравнительный очерк государственного права иностранных государств. Государство и его элементы. С.31.
23Дайси А.В. Основы государственного права Англии. Введение в изучение английской конституции. М., 1907. С.48.
24Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3 т. Т. 1. М., 1894. С.61, 63, 64.
Рейтинг@Mail.ru