bannerbannerbanner
Царство и священство

Алексей Михайлович Величко
Царство и священство

Полная версия

Весьма симптоматично, что формы общежития, данные нам Господом, являются неприемлемыми для нечистого духа. Как правило, богоборчество всегда сопрягается с отысканием неких «идеальных», новых форм, которые представляются более «справедливыми», чем старые. Но которые представляют собой лишь искаженные образы уже знакомых нам предметов. Не случайно, что по мере расширения еретических учений, лишающих человека истинной веры, и последующей масштабной проповеди атеизма (хотя бы обряженного в одежды «свободы совести»), происходит кризис тех человеческих союзов, которые тысячелетиями казались естественными и необходимыми, чье само существование никогда не ставилось под сомнение.

Разрушается семья, на смену которой приходит внебрачное сожительство, национальные культуры объявляются «врагом номер один» и постепенно вытесняются международным общением и «общечеловеческой культурой». В стадии глубокого кризиса пребывает государственная идея, и сама государственность разрушается под влиянием сепаратистских тенденций. В любом случае государство уже перестает быть формой, где реализует себя высшей политической силой, и границы его деятельности постепенно сужаются под воздействием различных «международных организаций». Но если бы такое государство было бы не от Бога, то, спрашивается, почему бы бесовским силам не удовлетвориться этой формой, почему и государство становится объектом их козней?

Нередко звучит и другой вопрос: почему же, если такое положение дел противоречит природе человека и сущности самой власти, Господь не устранит разлагающее зло «в человеках»? Почему попускает свершиться тому, что происходит? Но ответ на самом деле прост: по той же причине, по которой не уничтожил первого преступника – нашего праотца сразу же после грехопадения, вообще изначально создал его как творческое существо, обладающее свободной волей, промыслительно зная, что все развитие мира и человека пойдет по пути греха. Потому что Господь не отдал нечистому власти над человеком. Человек остался тем, каким был – сыном Божиим, Его любимым творением. Поэтому человека и не коснулся «естественный отбор», присущий ныне животному миру. Иными словами, потому, что Он не захотел опускать человека до уровня скота.

Господь жаждет обожения человека через служение Его воле, которая единственно и переродит несовершенное существо, сделав его царем мира. Господь ждет покаяния, поскольку только таким способом человек отрекается от греха, становится способным всей своей очищенной молитвой душой принять Божье веление. Да, грехом в мир вошла смерть и разрушение, но через преодоление греха мир явил Пресвятую Богородицу и целый сонм святых, подвигом своим показавших, что значит быть во власти Бога, что уготовил Господь – Творец каждому из нас изначально. И что мешает нам присоединиться к ним, кроме личного нежелания жить по Богу и по Его воле?

…Обычно, противопоставляя Церковь и государство, говорят о двух властях: власти Небесной и власти земной. На самом деле, как хотел показать автор этих строк, власть одна, вся она от Бога. С помощью земной власти побеждаем зло и укрепляем правду. Через воцерковление земной, государственной власти служим власти Небесной…

2005 г.

Церковь и государство – их отношения в современную эпоху

I

Для того чтобы существовать – хотя бы существовать, не говоря уже о большем, человеческому обществу нужны абсолютные ценности. Вечные вопросы о том, что есть хорошо, а что плохо, к чему надлежит стремиться, а чего избегать, никогда не утрачивают своей актуальности. Без ответа на них невозможно никакое мирное общежитие. Понятно, что преходящие и изменчивые утилитарные интересы, доминирующие сегодня в общественном сознании, такими качествами не обладают. Закон? Но закон представляет собой лишь форму выражения того содержания, которое вкладывается в него. Сам по себе закон не может быть ни моральным, ни безнравственным, как не может быть «плохим» телевизор, телефон или интернет. Важно, что транслируют по ним, какие передачи.

Закон может закреплять «крепостное право» и преследование инакомыслящих, подвергать санкциям тех, кто не отказывается от Бога, вводить смертную казнь за колоски хлеба, собранные с полей, легализовать грабительскую приватизацию и т. п. И наоборот – закон может звать к высшему, учить добру, защищать нравственность, наказывать зло. Заметим попутно, что некогда доказываемая либералами мысль, будто закон, принятый депутатами, не может быть плохим, а правовой акт, принятый единолично, всегда ущемляет права человека, даже не подлежит обсуждению по причине своей полной несостоятельности, в совершенстве раскрытой временем.

В состоянии ли так называемые «общечеловеческие ценности», настойчиво популяризируемые в конце XX столетия, создать общую нравственность? Но триада «свобода, равенство, братство» давно уже утратила практический смысл как излишне общая формулировка. А перечень прав и ценностей, которые нужно оберегать и закреплять, все время варьируется. Более того, некоторые «современные» права, такие как «право» женщин на аборт, объявленное Верховным судом США высшим демократическим достижением XX века, едва ли снискало бы поклонников не только во времена Французской революции, но гораздо позже. В ту «отсталую» эпоху его сочли бы страшным грехом, умышленным убийством. То же самое обстоит с легализацией содомии и лесбиянства, однополых браков и эвтаназии.

Как интересно! Общество одно, придерживается одних и тех же ценностей, а всего в течение пары десятилетий кардинально меняет свое отношение к тем или иным событиям, возводя грех в добродетель, но квалифицируя семью как союз, разрушающий личность ребенка! Попробуй найди здесь «общечеловеческие ценности»…

Свобода человека давно вышла из идеальных конструкций (что за чушь «нравственный закон»!; что за абстракция «естественное право»!) и понимается сугубо практично, если не сказать прагматично. Свобода стала экономической категорией, а ее объем определяется способностью человека удовлетворять собственные потребности. По крайней мере, так нас учит современная наука. В одном из хрестоматийных сочинений говорится о том, что благо людей есть лишь совокупность удовольствий, а потому высшим этическим идеалом гуманизма являются потребности и интересы человека, улучшение жизни «здесь и сейчас». Утилитаризм становится мерилом оценки счастья человека[33].

Лучшие умы человечества заняты одной задачей: как обеспечить возрастающие запросы человека и… как направить его желание на очередное расширение потребностей. Нас убеждают: «Цели и задачи современного справедливого общества очевидны – обеспечить эффективное производство товаров и оказание услуг, а также распоряжаться полученными от их реализации доходами в соответствии с социально приемлемыми и экономически целесообразными критериями»[34].

А как же совесть, правда, «нищелюбие», которое так пропагандировалось Православной Церковью? Вдруг выяснится, что они «экономически нецелесообразны»? Как угнаться за меняющимися со скоростью калейдоскопа интересами и запросами современного человека? И каким способом из этой эклектики времен и понятий, интересов и удовольствий создать нравственный идеал?

Очевидно, что абсолютными ценностями могут быть только те, которые получены извне, даны непосредственно Богом, а потому спасительны и действительно служат ко благу человека. Поэтому, хочет кто-то или нет, но человеку, государству нужна Церковь, выступающая высшим хранителем учения Христа, единственно спасительного для нас. Только Церковь может дать нравственное содержание государственному закону и указать для него не только истинные цели действования, но и приемлемые методы, за счет которых общество можно организовать на естественных и органичных началах.

Разумеется, мы говорим о сугубо практических аспектах организации общества в целом и личности в частности. Для религиозного сознания Церковь еще более важна в контексте борьбы с грехом, с чьей помощью человек единственно может спасти свою бессмертную душу, предуготовив ее к небесному жительству. По понятным причинам мы не будем рассматривать данный сегмент.

Но общеизвестно, что именно то свойство Церкви, которое вызывает крайнюю потребность в ней для целей оптимальной организации общества и государства, – иными словами, ее способность сформулировать единый нравственный и абсолютный закон для всех людей, и кажется некоторым лицам наиболее опасным.

Обычно приводят тот аргумент, будто в государстве помимо христиан проживают представители иных конфессий, чьи права нарушаются, если нравственный закон Церкви станет законом государственным. Но это явная передержка исторических фактов. Еще Л.А. Тихомиров говорил, что для того, чтобы стать веротерпимым, государство должно признавать религию абсолютным началом. В противном случае оно всегда будет оценивать любую религию с точки зрения государственной целесообразности: чем она вредна или полезна, какая конкретно и т. п. Обидеть верующего может лишь атеист или человек, скользящий по религии, но совершенно не воцерковленный[35].

 

Становясь христианской, Римская империя проводила очень тонкую и толерантную политику против язычников, ставя вне закона лишь представителей самых злостных, сатанистских сект и культов. Православие победило не силой меча, а нравственной высотой проповеди учения Христа, хотя, конечно, при живом участии государственной власти, действовавшей личным примером.

Впоследствии самые серьезные столкновения, в частности, между мусульманами и христианами, возникли во время и после Крестовых походов, когда, по существу, началась война цивилизаций. Промежуточные военные столкновения мира ислама и мира Христа относятся к обычным межгосударственным отношениям, которые были, есть и будут, в том числе и между государствами, принадлежащими к одному вероисповеданию.

Вообще, следует сказать, что самыми кровопролитными оказались войны между представителями одной веры, но принадлежащими к разным ветвям своей религии. Хрестоматийный пример – Тридцатилетняя война в Европе и чуть ранее – Гугенотские войны. Но это не имеет никакого отношения к претензиям (гипотетическим) в адрес Церкви. Скорее наоборот, показывает, насколько осложняется ситуация в том случае, когда Церковь перестает быть одной и единой нравственной силой в государстве, когда она раскалывается.

Другими словами, несмотря на все заверения, Церковь вовсе не препятствует счастливому будущему человека. Разумеется, «аргументы» о том, что она является носителем «устаревшей» этики, «ретроградна» и т. п., мы не будем рассматривать ввиду их полной абсурдности. Церковь существует и будет существовать вплоть до скончания веков, и ее нахождение в государстве могут поставить под сомнение только открытые гонения на христиан. Поскольку, надеемся, этого не произойдет, вопрос о характере отношений Церкви и государства и сегодня сохраняет свою актуальность, хотя и далеко не так прост в разрешении, как это иногда представляют.

II

Едва ли у кого-нибудь может вызвать сомнение тот факт, что все «современные» доктрины о должном взаимоотношении между Церковью и государством исходят из той не всегда озвучиваемой, но всегда предполагаемой общетеоретической аксиомы, будто они являются самостоятельными и независимыми друг от друга общественными союзами. Собственно говоря, это и есть первое существенное обстоятельство, предопределяющее характер всех рекомендуемых вариантов.

Между тем данная аксиома носит далеко не универсальный характер и применима к конкретному анализу лишь в том случае, когда действительно Церковь представляет собой далеко не самую большую по численности группу населения, а все остальные граждане данного государства не имеют к ней никакого отношения.

Конечно, так было далеко не всегда. Мы знаем периоды, когда Церковь включала в себя практически всех граждан того или иного государства. Более того, из истории христианской цивилизации, насчитывающей 2 тысячи лет, не менее 1600 лет приходятся как раз на время, когда государство было христианским. Безусловно, под этот перечень подпадает блистательная Византийская (Римская) империя, могущественное Германское королевство, Франция и Италия, Венеция, Англия, Испания, Сицилийское королевство, Россия, в общем – вся Европа.

Оставшиеся 400 лет (при грубом, конечно, округлении дат) следует разделить на время, когда гонимая властями Церковь пришла в языческую Римскую империю, насчитывая к 313 г. (Миланский эдикт) своих последователей не более 3 % населения Империи. И период, когда Церковь стала выводиться из государства в нашу постхристианскую эпоху (не более 100 лет). Разумеется, для каждой из эпох, в зависимости от того, насколько государство и рядовой человек испытывали ощущение собственной принадлежности к Кафолической Церкви, следует говорить о том, что соответствовало этому факту, а что противоречило ему.

В период воцерковления государства – в данном случае неважно, говорим мы о Византии, Германии или России, как известно, пытливая мысль древних политиков и богословов сформировала знаменитую «симфонию властей», которая существовала в различных модификациях много столетий. Это было время, когда, выражаясь языком императора св. Юстиниана Великого, Церковь и Империя являли собой лишь две эманации одной и той же сущности. В завершенном виде Римская империя казалась современникам единой богоустановленной административной структурой, возглавляемой императором и исповедующей истину единого христианского Православия, определенную Вселенскими Соборами.

Для св. Юстиниана, как и его современников, было принципиально невозможно понимание Церкви и государства, как двух различных социальных образований. Для него они полностью совпадали и в географическом смысле, и в общности целей, и по составу их членов. Если Богу угодно было объединить под Своим началом всю Ойкумену, то эта политическая задача исторически была поручена Римскому императору. И царь в этом смысле слова исполнял на земле служение Иисуса Христа. Церковь же должна сакрально осуществлять то, что содержит в себе православная вера. Таким образом, подытожим, народ Божий должен руководиться двумя различными иерархиями: первая ответственна за внешний порядок, благосостояние и безопасность, вторая должна вести народ Божий в сакральное предвосхищение Царствия Небесного. Поэтому хотя компетенция обеих иерархий (государственной и церковной) различна, но неотделима одна от другой. Кроме того, в практической деятельности они, безусловно, пересекаются и перекрывают друг друга[36].

Вслед за своими великими предшественниками св. Юстиниан повторял: «У нас всегда была и есть забота, правую и неукоризненную веру христианскую и благосостояние святейшей Божией Кафолической и Апостольской Церкви во всем соблюдать непричастными смятениям. Это мы поставили первою из всех забот, и мы уверены, что за нее и в настоящем мире нам Богом дано и сохраняется царство и покорены враги нашего государства, и надеемся, что за нее и в будущем веке мы обретем милосердием перед Его благостью»[37].

Император был твердо уверен в том, что «благотворный союз Церкви и государства, столь вожделенный для человечества, возможен только тогда, когда и Церковь со всех сторон благоустроена, и государственное управление держится твердо и путем законов направляет жизнь народов к истинному благу». В новелле 59 император торжественно объявил: «Мы убеждены в том, что наша единственная надежда на прочность Империи под нашим правлением зависит от милости Божьей, ибо мы знаем, что эта надежда есть источник безопасности души и надежности управления»[38].

В замечательной новелле 6 «О том, как надлежит хиротонисать епископов и пресвитеров, и диаконов, и диаконисс, и какие наказания преступающим предписания сего указа», св. Юстиниан писал: «Священство и царство – два великих дара, данных Божеским человеколюбием. Первое служит божественному, второе правит человеческим и печется о нем; но оба они происходят из одного начала и оба украшают человеческую жизнь. Поэтому для царей не может быть большей пользы, как о чести иереев, потому что те непрестанно молят Бога о них. Ибо если священство во всех отношениях безупречно и обращается к Богу с полным чистосердием, а царская власть правильно и достойным образом устраивает государство, тогда образуется некая добрая гармония («симфония»), которая может доставить человеческому роду всякую пользу».

Чуть раньше в этом же документе говорится не о главенстве духовенства, но о единстве и согласии царства и священства внутри Церкви. Один авторитетный исследователь точно отмечает, что для верного понимания этого предисловия следует устранить распространенную ошибку, состоящую в отождествлении священства и Церкви. Такой прекрасный богослов, как св. Юстиниан, не впадал в этот «клерикализм» – слово «Церковь» вообще отсутствует в его предисловии. Для него под «Церковью» понимается не «священство», а все человечество. Св. Юстиниан говорит о дарах Божьих не Церкви, но человечеству, и, таким образом, соотношение царства и священства вовсе не понимается как соотношение государства и Церкви, а как соотношение различных властей внутри Церкви-человечества. Речь идет о нераздельном и неслиянном единстве Церкви и Империи вполне в духе Халкидонского догмата[39].

Как бы ни казались противоречащими политической доктрине св. Юстиниане Великого католическая теория «двух мечей» или учение о главенстве в Кафолической Церкви и Римской империи Апостольской кафедры, по существу они представляли собой лишь неудачные (с точки зрения православного сознания) вариации «симфонии». Ведь их идеологи и последователи нисколько не сомневались в главном – что Церковь и государство представляют собой единое органическое целое и созданы Богом для спасения человека.

Конечно, способы действия у Церкви и государства разные, но объемлют собой одних и тех же людей и неслиянно сливаются. И очень характерно, что Халкидонский догмат нередко отождествляют с «симфонией», поскольку двуединство природы Христа подчеркивает двойственность природы самого человека – духовной и телесной. А потому невозможности разделения государства и Церкви.

В этом случае рядовой человек, являясь членом Церкви, полностью подчиняется ее канонам и велениям христианской власти, так же служащей Христу, как и архиерей, но по-своему. Теми дарами, которые дарованы ему Богом. Бытие каждого обывателя посвящено такому же служению Богу, как и могущественного императора.

Скажут: «А как же права человека, как же его свобода?» Ирония, однако, заключается в том, что христианин времен «симфонии» ощущал свое бытие, кажущееся современному либералу сплошным попранием элементарных человеческих свобод, нормальным и единственно возможным.

Но, как мы выяснили ранее, характер отношений Церкви и государства времен «симфонии» совершенно неприемлем для двух других периодов: когда Церковь еще только начинала свой крестный путь и нашего времени, когда она изгоняется из общества.

Здесь, безусловно, присутствует некоторое внешнее сходство (незначительный удельный вес христиан в государстве или наличие помимо них значительного числа инакомыслящих), но на самом деле различия гораздо глубже, чем нам кажется. С другой стороны, неожиданно обнаруживаются некоторые общие черты, незаметные при внешнем изучении.

Например, обратим внимание на положение христиан в общей социальной структуре римского общества и современного. Нынешнее общество уже живет даже в эпоху не просто постхристианской культуры, но общераспространенного атеизма, немыслимого для античных римлян, да и вообще всех современников того далекого от нас времени. Атеизм для древнего сознания был вообще невозможен. Более того, как нетрудно заметить, сатанистские секты, столь широко распространенные в нашу эпоху, для римлян являлись преступными – при всей их толерантности к религиозным чувствам других народов. Для нас сатанист – столь же равноправен, как и представитель традиционного вероисповедания.

 

Для античного человека Бог был мерилом всего и вся, и он смирял свою жизнь с Его волей. До Христа язычник не познал истинного Бога, зато искренне стремился к нему. Римлянин признал для себя некоторые абсолютные ценности, к которым относил и Римское государство; «благо государства как высший закон» был понятной формулой для всех. Современный человек далек от необходимости ставить перед собой столь сложные задачи. Из всех возможных объектов поклонения он избрал себя, он сам стал для себя высшей ценностью.

Вообще, нет ошибочнее утверждения, будто наше поколение еще полноценно питается плодами христианской культуры. Увы, в массе своей мы не являемся ее носителями, и для подавляющего большинства опрошенных лиц, мнящих себя христианами, абсолютно недоступны ответы на самые простые вопросы, в частности: что такое Литургия, как следует поститься и для чего, как готовиться к исповеди, что такое смертный грех и т. п. Полагают, будто более 80 % россиян относят себя к представителям Православия. Но на самом деле, воцерковлено из них не более 3–4 %, как во времена древней Церкви. В Германии, Бельгии и Франции менее 10 % людей посещают сегодня храмы, а в США 74 % католиков и 62 % протестантов заявили, что для них все религии безразличны[40]. Говорить такому человеку о Боге столь же бессмысленно, как убеждать фанерную доску о красоте мироздания; «окаменелое бесчувствие», так это состояние называется в Православии.

Не говоря уже о том, что подавляющее большинство из нас никогда не читали Священного Писания и Псалтири, не знают об Отцах Церкви и искренне недоумевают, почему войны между протестантами и католиками носили столь кровавый характер. У нас давно даже не «бытовое христианство», а картиночное, неосознанное. Древняя Церковь была гонима политическими властями, нынешняя Церковь гонима всеми.

Интересно, что еще более 100 лет назад даже умные либералы брезговали подписаться под некоторыми «прогрессивными» заявлениями. Например, один автор справедливо утверждал: «Нам говорят, что торговля должна объединить мир, что промышленные интересы свяжут человечество сильнее всяких нравственных уз. Средневековый человек постыдился бы говорить это. Он сознавал, что он связан с другими нациями духовными узами, и связь эта едва ли не крепче, чем все торговые контракты, которыми так гордится наше время»[41].

С античным человеком было проще: он давал возможность христианам проповедовать Учение Христа, слушал его и слышал. Христианство пришло не силой меча, не государственным законом, а высшим началом, тем, что древний римлянин, сириец и грек могли понять – любовью Бога-Отца, положившего как жертву на алтарь Своего Единородного Сына. Современный человек такой любви уже не поймет и не увидит, поскольку разучился любить – даже себя он ублажает, а не любит.

Это безмерно осложняет задачу Церкви нести слово Христово по всему миру и ко всякому человеку. И, к сожалению, вовсе не предполагает в обязательном порядке толерантности современного человека, который, рассуждая умозрительно, не должен негативно реагировать на внешние предметы и события, если те не покушаются на его благополучие.

Увы, эти надежды не оправдались. Наличие группы людей, живущих иначе, расстраивает, настораживает современного homosapiens, мешает ему. При всех индивидуалистических призывах нет никого более тоталитарного и «общественного», чем человека-атеиста, желающего, чтобы все жили «как он». Исключения из правил вызывают у него крайне агрессивную реакцию – так тьма пытается поглотить свет, раздражающий ее. Здесь также нет ничего нового или неожиданного. Как предсказывал 120 лет назад один авторитетный исследовать, «явится рабство своего рода, рабство в новой форме, вероятно – в виде жестокого подчинения лиц мелким и крупным общинам, а общин – государству. Я в этом уверен, я готов это пророчествовать»[42].

Если мы говорим о гарантиях Церкви и о наиболее оптимальных условиях осуществления ею своей душеспасительной деятельности, то, разумеется, они возможны лишь в условиях, когда политическая власть воцерковлена. Иными словами, когда присутствует «симфония властей». Едва ли следует доказывать, что эта эпоха миновала, а во все остальные дни Церковь всегда ощущала на себя тесное дыхание государства и его нередко излишнюю заботу и контроль. Вряд ли следует уповать на то, что в нынешнее утилитарное время вдруг возможен «космический скачок», и завтра мы окажемся в царстве православного Римского императора в условиях «симфонии властей». Но, естественно, сказанное не означает, будто Церковь стала «ненужной» или ее деятельность следует урезать до внутрицерковных границ.

33Курц П. Гуманизм и атеизм: о сходствах и различиях// Вопросы философии. № 4. 1990. С. 170–172.
34Гэлбрейт Дж. К. Справедливое общество: гуманистический взгляд//Новая индустриальная волна на Западе. Антология/ Под ред. В.Л. Иноземцева. М., 1999. С. 26.
35Тихомиров Л.А. Два объяснения// Тихомиров Л.А. Критика демократии. М., 1997. С. 313.
36Мейендорф Иоанн, протопресвитер. История Церкви и восточно-христианская мистика. М., 2003. С. 159, 160.
37«Слово благочестивейшего императора Юстиниана, посланное к Мине, святейшему и блаженнейшему архиепископу благополучного города и патриарху, против нечестивого Оригена и непотребных его мнений»//Деяние Вселенских Соборов (далее ДВС). В 4 т. Т. 3. СПб., 1996. С. 514.
38Геростергиос Астериос. Юстиниан Великий – император и святой. М., 2010. С. 136.
39Асмус Валентин, протоиерей. Отношения Церкви и государства по законам императора Юстиниана I (Великого)// http:oroik.Netda.chten_99/asmus.htm.
40Бьюкенен П.Дж. Смерть Запада. М., 2003. С. 248.
41Градовский А.Д. Государство и прогресс// Градовский А.Д. Соч. СПб., 2001. С. 67.
42Леонтьев К.Н. Чем и как либерализм наш вреден?//Леонтьев К.Н. Восток. Россия и славянство. Философская и политическая публицистика. Духовная проза. М., 1996. С. 273, 274.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54 
Рейтинг@Mail.ru