Алексей Лухминский
Хозяин жизни
О как! Хочет говорить со мной на своей территории и в присутствии сына. Моё мнение, конечно же, никого не интересует. Ещё бы – какой-то врачишка… Да и приглашение в гости наверняка прозвучало в форме: «Привези-ка вечером этого…»
– Во-первых, сегодня я здесь на суточном дежурстве, поэтому занят до утра, а во-вторых, такой визит мне неинтересен. Люди, которые хотят со мной говорить, приезжают сюда сами и в назначенное время, причём договариваясь лично, а не через… посредников.
А так хотелось сказать «холуёв»!
– Вы понимаете, что сейчас говорите?
– Уже который раз, сомневаясь в моей адекватности, вы меня изрядно веселите. Прекрасно понимаю! Цель сделанного приглашения ясна. Обращения в полицию мы забирать не станем, поскольку с их помощью хотим добиться справедливости.
– Суд не встанет на вашу сторону. Соответствующие документы уже готовятся, – с ухмылкой сообщает Бураков.
– То есть, для того чтобы отмазать сынка своего шефа, ваша компания будет называть черное белым? Или у вас другие представления об этих цветах?
– В мою задачу не входит вести с вами философский спор, – отрубает оппонент. – Я не случайно начал разговор со слов «с вами надо дружить» и сюда приехал, чтобы, пригласив к Эдуарду Палычу, склонить к миру. Понимая, что вы за человек и какие у вас существуют контакты в результате вашей уникальной практики, наша сторона тем не менее уверена в тщетности ваших надежд на эти связи.
Гм… Связи… Похоже, мы вкладываем в это слово разный смысл, и этот смысл зависит, как, впрочем, и многое другое, от испорченности каждого из нас. Нормальные люди под словом «связи» понимают связи дружеские, родственные, а многие другие вкладывают в это слово совсем иное значение. Не помню, где слышал такие слова: «Человек – это его связи». То есть, по мнению этой части населения, сам по себе человек ценности не представляет, а имеют значение только знакомства. Визитёр, сидящий сейчас напротив, видимо, из такой категории.
Забавно… Получается, первое, что пришло Буракову в голову, – это мои возможные связи, возникшие как следствие успешной врачебной практики. Холуйская психология! Но коль скоро, по их мнению, связи мне не помогут, значит, незваный гость искренне считает свой круг самым весомым. Возможно… А чего стоит заявление: они понимают, что я за человек… Даже смешно. Мне бы самому это понять. От последней мысли не могу удержать усмешки.
– Главное, чего вы не поняли и скорее всего не сможете понять, – это то, что я никогда – вы слышите? – никогда не пользовался, как вы выразились, своими связями. Я стараюсь всегда всё делать только самостоятельно, – на какое-то время задумываюсь, оценивая, как будет воспринят смысл сказанного. Поймут правильно – хорошо, в противном случае им же хуже. И улыбнувшись, продолжаю: – Предполагаю, ваши оценки ошибочны…
– Не понимаю, – раздражённо звучит перебивающая меня реплика. – Вам сделано приглашение самим Эдуардом Палычем. Единицы, кого он так выделяет, а вы…
– Я этого приглашения не принимаю, – спокойно и жёстко теперь перебиваю сам. – Я очень занятой человек. У меня огромная нагрузка, а с учётом возникшей необходимости лечения нашего врача, искалеченного вашим «мальчиком», она ещё более возросла. Вряд ли вы это поймёте, но, чтобы проводить с ним все необходимые для его выздоровления процедуры по нескольку раз за сутки, я больше недели жил здесь, в больнице, а спал вот на этой кушетке. Сегодня для суточного дежурства снова остаюсь ночевать, а значит, опять не попаду к семье.
Бураков молчит и смотрит на меня.
– А как сейчас себя чувствует Иван Николаевич?
Надо же! Он даже запомнил имя и отчество пострадавшего. Наблюдается кое-какая эволюция. Или…
– После моих трудов уже вышел на работу, – и сразу прочитав в его мозгах возникшую мысль, добавляю: – Но я не позволю ему забрать его заявление в полицию. В любом случае всем вам придётся иметь дело со мной.
– Чего вы хотите?
– Справедливости. Если сын вашего Эдуарда Павловича с человеческой точки зрения повёл себя по-скотски, то его действия с точки зрения закона должен оценить суд.
– Эдуард Палыч этого не допустит. Мы же не позволили суду дать Володе домашний арест и решили вопрос с помощью залога! – и это звучит с торжеством.
И в это время наступает тот самый случай, когда предвидение просто врезается в сознание. Я точно знаю: получив от суда «подарок» в виде упомянутой меры пресечения, этот самый Вовик приедет сюда ко мне для разборок. Неожиданно будто вижу вваливающуюся в приёмный покой группу парней с этим сынком во главе. Спасибо моему дару! В наступившей паузе мысли носятся в голове… Пусть приезжает! Если он действительно сам захочет меня увидеть тут, в больнице, даже не знаю, насколько благополучно это свидание для него закончится. Остыв после бешенства первого дня, я не стану что-то делать сгоряча, но вряд ли такой вариант обойдётся виновнику легче. Сейчас – только расчёт. Расчёт каждого шага!
– Предположу, что в конце концов всем вам это выйдет боком. Но это уже будут ваши трудности, поскольку, говоря вашим же языком, за все действия в этой жизни надо платить, – и решаю закончить беседу. – Виктор Константинович, думаю, всё сказано, и поэтому давайте не будем друг у друга отнимать время. Всех благ!
Бураков уходит. Жаль, сейчас нет времени обдумать столь неожиданно поступившую информацию и постараться понять, когда произойдёт набег. На часах почти пять, у кабинета сидят люди, и пора начинать приём.
* * *
После окончания своих параллельных вечерних приёмов сидим с братишкой в моём кабинете с чашками кофе. Я уже поведал ему о посетившем меня предвидении о грядущем посещении нашего учреждения высокопоставленным сынком со товарищи. Ещё вспомнил про обещание этого юноши меня размазать. Ванька молча рассматривает угол.
– То есть этот набег будет точно… – тихо бормочет он.
– Конечно! Или ты стал сомневаться в моих способностях? – и ехидно усмехаюсь: – Более того, уверен, это случится сегодня. Тут даже обычная логика подсказывает.
– Нет, я не сомневаюсь, что это событие произойдёт, и потому признаю полную правоту всего, сказанного тобой прежде, – со вздохом заявляет братишка. – Даже боюсь сегодня оставлять тебя одного на дежурстве.
– Ну уж на фиг! Сейчас же поедешь домой. Мне хватило недельной возни с твоей разбитой мордой.
– Сашка, я за тебя боюсь. Звони в полицию и вызывай их сюда.
– А вот этого как раз я делать не стану. Справлюсь я с ними. Пожалеют…
– Становится не по себе от твоих слов, – ежится Ванька. Давно заметил у него такую манеру. – Сашка, – и вдруг тяжело вздыхает, – я знаю, что должен тебе что-то сказать, но не знаю – что… Впрочем, я тебе много раз говорил о своих опасениях относительно твоих воздействий.
– Ванюха, сначала это будет чистая самооборона, – я усмехаюсь. – А потом и полицию вызову, чтобы зафиксировали нападение этого сынка на государственное медицинское учреждение. Составим протокол, подпишемся… Надеюсь, это ускорит подозрительно затягивающееся рассмотрение вопроса. Этот же клоун сам в руки идёт!
– Идёт… – снова вздыхает братишка. – Я это понимаю, но ты его не сильно… Ладно? И Николаю Сергеевичу позвони. Он же говорил про дополнительную охрану.
– Я собирался, только сначала хотел грядущее нападение обсудить с тобой.
– Обсудили уже. Звони!
Нахожу в мобильнике нужный номер.
– Здравствуйте, Александр Николаевич! У вас что-то случилось? – с некоторой поспешностью сквозь шум явно какого-то застолья сразу интересуется глава района. – Извините, просто я сейчас в гостях на юбилее.
– Простите, ради бога. Пока не случилось, но обязательно случится. Я это видел! Ну вы понимаете…
– Так… Тогда я выйду в другую комнату, и мы продолжим. Я слишком хорошо знаю, что значит ваше «я видел», поэтому говорить будем спокойно.
Ох, как это прозвучало! Слышны какие-то приглушённые голоса, потом звук закрывающейся двери…
– А теперь рассказывайте всё подробненько, – следует наконец команда.
Начинаю с визита Буракова, потом говорю про своё предвидение, посетившее меня в ходе того разговора, сообщаю о своём сегодняшнем дежурстве, объясняю, почему не вызвал полицию, и заканчиваю словами:
– Человек я не робкого десятка, постоять за себя могу и морально к этому готов. Главное – из берегов не выйти.
– Понятно. Насчёт полиции правильно. Пока ничего не случилось, их вызывать бесполезно, – тихо замечает Николай Сергеевич и замолкает, явно задумываясь. Наконец следует продолжение с оттенком иронии: – Хоть, как мы однажды на заре наших отношений выяснили, вы по жизни волк-одиночка, но, надеюсь, не станете спорить: в данный момент защита вам всё-таки нужна. Короче, прямо сейчас для усиления вашей охраны я пришлю троих своих парней. Они будут у вас постоянно.
– Зачем троих-то?
– Мне виднее, – звучит насмешливое замечание. – Значит, если случится что-то вами предсказанное, звоните сразу, если нет – предлагаю созвониться около двенадцати ещё раз, а пока ждите дополнительных людей. До связи!
Трубка даёт отбой, и я не успеваю поблагодарить.
Я всегда знал, что Николай Сергеевич умеет принимать быстрые и разумные решения, а сейчас за эту быстроту проникся к нему искренней благодарностью. Охрану нашей больницы осуществляет одно из ранее принадлежавших ему специализированных предприятий, и дополнительных людей он скорее всего пришлёт оттуда же. Это радует, ведь там работают надёжные парни. Вот только как он сумеет их организовать, когда почти восемь вечера?
– Ну что? – нетерпеливо спрашивает Ванька.
– Можешь спокойно ехать домой. Сейчас сюда прибудут дополнительные три человека.
– Ой, Сашка, всё равно я беспокоюсь, – бормочет он, какое-то время сидит, уставившись в одну точку, а потом достаёт телефон. – Рит… Привет! Извини, я сегодня буду ночевать в больнице. Сашка дежурит, а тут… могут быть проблемы. Угу… Я потом ещё позвоню, – и поднимает на меня глаза. – Всё понял? Мы будем здесь вместе!
Да… Это мой братишка! Встаю из-за стола, сажусь рядом с ним на кушетку и прижимаю за плечо к себе.
– Спасибо. Только очень тебя прошу, ни во что не ввязывайся.
– Это уж как получится… – бурчит он, рассеянно глядя в окно.
* * *
Сидим с Ванькой на пищеблоке и поедаем ужин, как всегда, оставленный там для дежурящей бригады. Вдруг что-то заставляет меня напрячься. Такие ощущения бывают, только когда возникает какая-то угроза. Я их почувствовал!
– Ты что? – братишка внимательно смотрит на меня.
– Погоди… – и сосредотачиваюсь.
Точно! Эта компания уже в приёмном покое, но сколько их – понять не получается. А дополнительная охрана ещё не подошла! Да и нашу за разговорами я не предупредил…
– Так, Ванюха… Нападение состоялось, – объявляю ему и встаю. – Ты доедай, а я пошёл разбираться.
– Я с тобой!
При этих словах бросаю на него взгляд, который со стороны можно, наверно, счесть странным. Просто снова пахнуло чем-то родным и очень тёплым из нашего общего прошлого.
– Хорошо! Только, повторяю, не вмешивайся!
На подходе к месту будущего происшествия слышу голоса.
– Пацаны, держите этих! А вы, тёлки, пошли отсюда вон! Не до вас. Ну, где там ваш Елизов?
Понимаю, всё это сказано главным действующим лицом, то есть сынком. А тёлками он обозвал наших медсестёр… Скотина!
Мы с Ванькой ускоряемся и входим в приёмный покой. Что ж, очередная мерзкая картина. Четверо парней попарно захватом держат двоих наших охранников. Сам главный персонаж по-хозяйски прохаживается и поглядывает вокруг.
– Кто тут спрашивал доктора Елизова? – интересуюсь невинным тоном.
– Ах вот ты… – с самодовольной улыбкой восклицает Вовик, делает ко мне шаг и я чувствую сильный запах выпитого спиртного. – Сейчас я тебя, козла, буду размазывать! Что с тобой сделать? Ну скажи!
Он смотрит в мои глаза, не отрываясь, чем серьёзно упрощает задачу воздействовать на него гипнозом. Как часто это бывало вот с… такими.
– Скажу… – и резко со щелчком пальцев чётко приказываю, как приказывают собаке: – Лежать!
Детина сразу же неуклюже плюхается на пол, пытается встать, но тело, ставшее вдруг ватным, не позволяет ему этого сделать.
– Вот так-то будет лучше, – усмехаюсь я и, понаблюдав за его потугами, которые приводят лишь к ползанью, советую: – Не мучайся, мальчик. Подняться ты не сможешь, пока я тебе этого не позволю, – потом оборачиваюсь к братишке. – Ну вот, а ты боялся, что дяденька волшебник выйдет из берегов.
Сопровождающая публика обалдело смотрит на всю сцену.
– Отпустите охрану! – приказываю я без всяких воздействий и добавляю: – Прошу пока по-хорошему.
Отпускают и с опаской смотрят на меня. Двое мне известны. Это те самые, которых я видел в прошлый раз.
– Вижу старых знакомых! – радостно обозначаю, что их узнал. – Ай-ай-ай, а ведь я вас предупреждал, чтобы вы тут не появлялись.
Парни разворачиваются и шустро направляются к двери.
– Я вас не отпускал! – рявкаю максимально хлёсткой фразой. – Ну-ка все четверо сядьте вон там, подальше, на стулья. Лучше добром садитесь. Не дожидайтесь, чтобы я вас к ним приклеил, как сейчас этого вашего… клоуна к полу, – и видя, что они до сих пор не пришли в себя от шока, прикрикиваю: – Я жду! А то могу рассердиться и снова щелкнуть пальцами.
Понуро идут и садятся куда приказано.
– Да я тебя… – раздаётся снизу сквозь звуки шевеления и натужное сопение.
– Тебе я слова не давал. Рот откроешь, когда я разрешу, а что ты мечтаешь со мной сделать, расскажешь потом кому-нибудь другому. Не заставляй меня на ближайшие полчаса сделать тебя ещё и немым. Смотри, доиграешься! И вообще… – приседаю на корточки у его лица. – Как там тебя зовут? Вовик, что ли? Так вот, Вовик, считай, ты пока легко отделался – без особого позора. Дяденька волшебник ведь может приказать хозяину жизни сделать что-нибудь… весьма забавное, а твои друзья с удовольствием снимут эти упражнения на свои телефоны и потом выложат в Интернет. И всем будет очень весело, правда, кроме тебя. Поэтому лежи спокойно, пускай пузыри и жди полицию.
Не прочесть творящееся сейчас в мозгах у распростёртого на полу недоросля просто невозможно. Там такая очаровательная бессильная злоба! Достаётся всем. Ну мне – это естественно, но ещё он поминает и папашу, и Буракова! Тот его, оказывается, предупреждал, чтобы не связывался. Запомнил, значит! Смешно…
В это время дверь открывается, и в приёмный покой входят трое присланных Зориным парней. Прибыли к шапочному разбору… В общем, всё идёт, как и предполагалось.
– Александр Николаевич, вы уже сами?.. – с порога удивляется один из пришедших.
– С Божьей помощью… – вздыхаю я и показываю на сидящую четвёрку. – Приглядите вон за теми, – потом смотрю на наших штатных охранников. – Вам какая-то медицинская помощь требуется?
– Пустяки… Одни царапины, – бурчит один из них и смущённо добавляет: – Не ожидали… Не успели среагировать!
Ладно, о необходимости постоянной «боевой» готовности говорить с ними я буду после.
– Света! – зову дежурную медсестру. – Обработай ребятам раны, пожалуйста.
– Пойдёмте! – и она их уводит.
– Ну вот… – поворачиваюсь я к братишке. – Теперь мы наконец вызовем полицию.
– Лену не хочешь позвать? Ну чтобы правильно всё оформить, – подсказывает он. – Давай, я позвоню?
– Звони.
Заявление в полицию по поводу вторжения с непонятными намерениями в больницу группы лиц в нетрезвом состоянии, а также о насилии, применённом к охране, как рассказал Ванька, присутствовавший при процессе, Лена составляла тщательно. Он принёс его мне на подпись в смотровую, где я выполнял свои профессиональные обязанности дежурного хирурга. Свидетельские показания персонала тоже были написаны и подписаны. Снова были сняты копии данных с камер видеонаблюдения. Позвонить о нападении Зорину я тоже попросил братишку, поскольку на это не было времени, а вот сейчас вышел в приёмный покой, чтобы проводить незваных гостей, которых увозит полиция.
– Парни, повторяю свой совет: держитесь от меня и от больницы подальше. Это в ваших же интересах, – и обвожу взглядом всю эту компанию. Четверо спутников высокопоставленного сынка стоят понурые, сам же он смотрит с откровенной ненавистью. Мне это понятно. Он только теперь осознал, что нарвался. – Тебя это тоже касается, – повторяю, уже обращаясь лично и глядя ему в глаза. – Вообще считаю, ты уже достаточно нагулялся, и если твои безобразия не прекратятся, то я найду время и займусь тобой и твоим воспитанием лично. Не советую провоцировать такое решение.
* * *
Отправив полицейский наряд и воспользовавшись неожиданно образовавшимся свободным временем, прошёл по палатам. Я это делаю обязательно во время каждого своего дежурства, чтобы лишний раз, никуда не торопясь, поговорить с нашими пациентами. Люблю такое общение, однако сегодня из-за случившегося припозднился, поэтому почти все уже спали. Хорошо, что шум из приёмного покоя на этажи не доходит! В общем, везде тишина и порядок. Спускаюсь назад в приёмный покой. Охрана расположилась частично, как обычно, на своём месте в помещении и частично на скамейках на свежем воздухе. Дополнительных охранников я хотел было отправить по домам, но они отказались, объяснив, что выполняют приказ, который может отменить только человек, его давший, то есть Зорин. Что ж, Николай Сергеевич строг!
С улицы заходит Ванька. Он на своей машине отвозил домой Лену.
– Почему ты тоже домой не поехал? – сразу атакую я его вопросом. – На сегодня все потрясения кончились. Можешь спокойно уезжать.
– Да поздно уже, – отмахивается он. – Потом, если всё будет тихо, пойду в ординаторскую терапии и на диване часа два-три посплю. Да и впрок я выспался за время своего лежания в стерильных условиях!
– Сна впрок не бывает, – хмыкаю я. – Пошли тогда ко мне в кабинет, ударим по кофейку!
…Кофеварка закончила трудиться, и чашки наполнены. Когда мы с Ванькой вдвоём здесь пьём кофе и что-нибудь обсуждаем, я не сажусь в своё кресло, поэтому сидим друг против друга на стульях, предназначенных для пациентов и посетителей.
– Сегодня ты должен быть мною доволен, – замечаю, делая очередной глоток. – Во всей этой истории, как мне кажется, твой брат вёл себя вполне пристойно, из берегов не выходил и никому урона не нанёс.
– Думаю, гречневая каша себя напрасно нахваливает, – братишка поднимает на меня взгляд и я… не вижу там одобрения.
– Я снова что-то сделал не так?
– Как тебе сказать… Вроде всё правильно, только мне показалось, ты сознательно унижал этого Вовика. Согласен?
– Конечно! Скажу больше, я, как ты правильно сказал, сознательно мстил ему за твоё унижение и за твои страдания. Я стремился сбросить этого юного хозяина жизни с их небес на нашу грешную землю. Негоже с молодости вытирать о людей ноги!
– И поэтому ты решил вытереть ноги об него самого?
– Именно! Я хотел, чтобы он почувствовал себя в такой непривычной роли. Знаю, ты скажешь, что это недостойно. Готов с этим согласиться, но повторю то, что говорил всегда: на каждую наглую силу должна быть сила бо́льшая, дабы эту наглость сдерживать и наказывать. Вот я и постарался ему показать эту бо́льшую силу. Показать, если хочешь, её господство.
– Последнее слово сильно напрягает, – опять ёжится Ванька. – Боюсь, мы сейчас вернёмся к старой, не любимой тобой теме.
– Ты имеешь в виду термины «повелитель» или «вершитель», коими ты меня называешь, когда хочешь выругать. Вот и сейчас увязал с ними произнесённое мной слово «господство». Так?
Внимательно смотрит и молча кивает.
– Ох, Ванюха… Я тоже не хочу начинать эту тему! Мне совершенно не хочется быть повелителем. Согласись, в нормальной обстановке, в моей повседневной работе, я пользуюсь своими способностями лишь для лечения наших с тобой пациентов, то есть для блага людей, и очень стараюсь… не демонстрировать в полной мере имеющиеся возможности, чтобы никого не напрягать и тем более не пугать. Сегодня же был тот самый случай, когда я счёл правильным показать этому недорослю, кто он есть на самом деле со всеми своими амбициями.
– То есть ты решил ему показать, кто на самом деле является хозяином жизни…
– Знаешь, ты кто? Провокатор! – хмыкаю я.
– Да не хочу я тебя провоцировать! Я не знаю, как до сегодняшнего дня воспринимал тебя этот Вовик, но уверен, случившееся укладывание на пол стало для него полной неожиданностью. Конечно, слава богу, объект воздействия после встречи с тобой не ослеп, не оглох и не онемел. Я это оценил, – братишка при этом ехидно усмехается, но продолжает уже серьёзно: – Только считаю, лишними оказались твои слова. Лучше было их не говорить. Тем более не именовать себя «дяденькой волшебником». Ведь именно своими словами ты стремился его унизить. Ты, по сути, похвалялся своими запредельными возможностями, объясняя ему, с кем он связался. Пусть этот сынок наверняка считал своё положение незыблемым просто по своему статусу, точнее, по статусу высокопоставленного отца, но не надо было опускаться до его уровня.
– Просто я говорил с ним на понятном ему языке. Другой он вряд ли бы понял. А насчёт восприятия моей персоны могу кое-что рассказать. Совершив некоторое путешествие, скажем, по содержимому его черепной коробки, я выяснил, что Бураков, ставший свидетелем моего воздействия на парней из приехавшей с ним охраны, предупреждал мальчика о возможности гипноза.
– Тогда почему же он этого не учёл? – на Ванькином лице недоумение.
– Обычная юношеская самонадеянность, замешанная на вседозволенности. Не знаю, упал ли я в тот момент до его уровня или нет, но считаю, сделал всё правильно.
– Сашка, я готов понять и принять, что ты хотел его напугать и унизить, но даже такие вещи можно и нужно делать, не роняя себя. Я считаю, твоё поведение с этим Вовиком было… пацанским! Вот если бы, уложив на пол, ты до приезда полиции полностью игнорировал его присутствие, ему бы стало значительно страшнее, поскольку было бы совершенно непонятно, чего от тебя можно ждать ещё. Согласись, молчание противника гораздо страшнее его слов. Уверен, настоящий страх приходит, когда человек осознаёт, что не в состоянии понять происходящее и правильно его оценить. Разве нет?
Хочу ответить, но в этот момент открывается дверь.
– Александр Николаевич, «скорая» привезла с нагноением кисты, – сообщает медсестра из приёмного.
– Иду! – и встаю. – Прости, Ванюха, дискуссия прерывается. Надо работать.
* * *
Прооперировав привезённого «скорой» пациента, спускаюсь снова в приёмный покой. Здесь пока всё тихо. Нехирургический дежурный персонал мирно пьёт кофе. Ванька, как и собирался, ушёл спать в ординаторскую терапии.
– Александр Николаевич, садитесь с нами, – приглашает одна из медсестёр. – Вам же отдохнуть надо после всего…
– Спасибо. Только я лучше выйду на свежий воздух, просто поброжу по нашему парку и подумаю. А если что-то экстренное, то зовите сразу.
Миновав перекуривающую на скамейках у входа охрану, не спеша иду по дорожке. Я тут часто прогуливаюсь, причём не только летом. Зимой после завершения какой-нибудь сложной операции меня тоже тянет выйти сюда. Тогда, набросив куртку, брожу, хрустя снегом, и морозный воздух так бодрит! Сейчас всё не так… Призрачный свет белой ночи и аромат цветущей сирени, высаживание кустов которой в нашем саду состоялось тоже по личному указанию Николая Сергеевича, снова погружает в романтическое состояние. Вспоминаю, как неделю назад, куря у открытого окна кабинета, мне захотелось присесть на скамейку и куда-то улететь мыслями. Наконец это можно себе позволить. Вот и любимая скамейка…
Разговор с Ванькой не идёт из головы, и это является своеобразным показателем. Когда человек после дискуссии по-прежнему ощущает свою правоту, он спокоен. Не убедил оппонента – ну и ладно, так тому и быть. Я же покоя не чувствую, а это значит, что братишка прав! Действительно, с этим сынком я вёл себя по-пацански, а ведь уже достаточно взрослый человек для такого щенячьего поведения. Даже стыдно… Пока есть время, надо оценить свои действия, ведь приехав домой к своему семейству, я вряд ли смогу остаться один, чтобы спокойно посидеть и подумать. А вот если бы мы с Ванькой по-прежнему жили в нашей замечательной однокомнатной квартире на одиннадцатом этаже, такого вопроса бы не стояло, ведь братишка, очень тонко меня чувствуя, всегда создавал мне правильную обстановку. Он не задавал ненужных вопросов, не предлагал каких-то обсуждений, а просто уходил из кухни, где я в такие минуты устраивался с сигаретой, и его было не видно и не слышно ровно до момента обращения к нему.
Вот опять я вспомнил про ту однушку… Ну почему я так часто про неё думаю?!
Может, когда я туда приезжаю, то погружаюсь в свою прошлую жизнь, в которой было всё по-другому. А что там было по-другому? Страшно подумать… Там отсутствовали сугубо семейные заботы, во многом определяющие мою жизнь сейчас. Тогда я мог планировать своё время без учёта потребностей людей, живущих рядом. В то время я имел как бы бо́льшую самостоятельность в принятии решений что, когда и где делать и поэтому быстро развивался! Сейчас же моё поведение определяется необходимостью выстраивать свою жизнь в соответствии с пониманием требований семьи. М-да… Ещё немного таких логических построений, и я приду к мысли, что семья мешает мне развиваться и потому… тяготит. Пожалуй, не зря на заре наших отношений Николай Сергеевич охарактеризовал меня как волка-одиночку. А волк-одиночка – это состояние, когда если человек нужен, то – иди сюда, а если нет, то – пошёл вон и жди, пока позову снова. С таким подходом недолго стать монстром. Поэтому что-либо подобное я сознательно и усердно каждый день в себе давлю, стараясь быть хорошим отцом, мужем, да и сыном тоже, ведь Кирилл Сергеевич относится ко мне, как отец. Здесь, как, впрочем, и везде, ситуация определяется Гауссовой кривой распределения, на одном краю которой стопроцентные семейные хлопоты и потому отсутствие профессионального роста, а на другом – труд в отшельничестве и развитие. И опять приходится на этой кривой искать ту точку, где конкретному индивидууму можно сбалансировать потребности в одном и втором.
А мне нужен такой баланс! Мне нужны все мои родные! Вот сейчас сижу и думаю, что со своей женой я за годы нашей жизни так и не удосужился просто погулять или хоть посидеть в обнимку на скамейке в парке. При этом можно ничего не говорить и просто молчать, наслаждаясь покоем и присутствием рядом своей любимой. А вместо таких счастливых мгновений постоянно один сплошной бег…
У Ваньки в семье всё совсем по-другому. Они с Ритой как-то находят возможность и погулять, и сходить в театр. Посещают разные концерты в Большом зале филармонии. А мы с женой за всё время нашей семейной жизни там были всего два раза, и то когда Серёгины, взяв билеты, нас заставили пойти с ними, заявив, что такие события пропускать нельзя. Эти два вечера Даша вспоминает до сих пор, что и понятно, поскольку на концерте в зале мы сидели рядом – были вместе! А почему бы нам самим не делать таких вылазок? Дело, конечно, не в детях. Кирилл Сергеевич всё время пытается отправить нас где-нибудь развеяться, и можно быть уверенными, что наши мальчишки под присмотром любящего, но строгого дедушки будут и накормлены, и вовремя уложены спать. В такой жизни виноват, естественно, я, ведь только моя занятость здесь служит помехой.
А что такое – моя занятость? Увы, но это состояние в первую очередь – результат востребованности доктора Елизова. Вот, например, освобождённую братишкой триста двадцатую палату сразу занял очередной пациент, на этот раз из Германии. Три месяца ждал, когда подойдёт его очередь! А сколько людей ко мне едут из бывшего Союза. Ставлю их на ноги, выпрямляю спины… Кроме этого есть ещё большая хирургическая нагрузка здесь и командировки в Булун для проведения там особо сложных операций. Прилетая туда, я ещё обязательно пару-тройку дней вечерами, как и в Чистых Озёрах, пользую приходящих пациентов чисто энергетически, ведь население, узнавая о моём грядущем приезде, заранее записывается на приём. Конечно, всё это является следствием того дара, который я должен отрабатывать по полной программе. И не только отрабатывать, но ещё и обязательно развивать, то есть тренировать своё сознание и свой организм. А чтение медицинской литературы для знакомства с новинками в профессии! Где же взять время? Вот и получается: там урвал немножко, потом в другом месте и тоже немножко…
С одной стороны, такая жизнь держит в постоянном тонусе, но с другой – порой так хочется хоть немного побыть обычным человеком! Именно обычным, с обычной жизнью, с обычным ежегодным отпуском, проводимым с семьёй… Конечно, со своими мальчишками я стараюсь заниматься. Причём заниматься тем, что интересно им сейчас, в их возрасте, ведь они тянутся ко мне, стараются вовлечь в свои игры, просят объяснять открытия, которые делают, наблюдая окружающую жизнь. Почему я об этом думаю? Просто сейчас я перечислил свои основные обязанности в этой жизни. И такие обязанности в той или иной форме будут сопровождать меня на всём её протяжении. Вот и получается – постоянный бег… Может, это и есть тот самый баланс? Только куда я всё время бегу?
…Ну вот, опять «скорая» подъехала. Надо сходить и посмотреть, кого и с чем она привезла. Кончился перерыв на отдых. Хорошо бы, чтобы вместе с ним закончились и сопровождающие его нелёгкие мысли. Только вряд ли это возможно.
* * *
Ночь была трудной. Поспать сумел лишь полтора часа и поэтому чувствую себя совсем измотанным. С утра проведал прооперированных ночью, потом провёл обычный обход и вот пришёл к себе в кабинет, чтобы немного поспать ещё.
На стук в дверь реагирую болезненно. Коллег я просил не мешать, пообещав встать через час, и знаю, они всегда в таких случаях меня понимают. Свободно ко мне может входить только Ванька, но он тоже знает, что я отдыхаю. Хотя в поликлиническом отделении прийти и постучать может кто угодно… Кого же это чёрт несёт?
На достаточно раздражённое «Войдите!» появляется старый знакомый. Бураков!
– Где Володя? – с порога спрашивает он.
Однако… Наглость зашкаливает.
– Может, поздороваетесь сначала? – с откровенной насмешкой интересуюсь я и добавляю: – В армии вас после такого появления отправили бы за дверь и приказали войти, как положено.
– Мы не в армии! – и следует раздражённое повторение вопроса: – Я вас спрашиваю: где Володя?
Про себя думаю, посмеяться мне или раздражиться. Решаю всё-таки посмеяться.
– А почему вы спрашиваете у меня?
– Потому, что они вчера поехали сюда к вам! Их две машины сейчас стоят на вашей стоянке.
– Значит, вы знали об их намерениях, – я усмехаюсь, вспоминая, что этот факт выяснил ещё вчера в мозгах этого сынка, – и даже не посчитали нужным нас предупредить о грядущем… нападении на государственное лечебное учреждение.
