Алексей Келин
Семейные обязательства
Он взвыл раненым вепрем, фрейлина ахнула, а отец Георгий, не думая, сорвал с себя плотную куртку и кинулся к ним, невежливо отшвырнув принца с дороги. Фрейлина была цела, только подпалила краешек платья. Старичку повезло меньше, по его щегольскому дублету плясали язычки пламени. Охранитель повалил его на пол и прижал огонь курткой.
Воняло гарью, рядом кто-то кричал, старичок дергался и пытался вырваться… и вдруг все закончилось. Огонь погас, даже не тлело больше ничего. Навалилась темнота – разом потухли все лампы в зале, только вдали мерцал одинокий факел.
Отец Георгий, охранитель, кожей почувствовал холодный, пронизывающий ветерок. Он не мог определить колдовство со всей точностью, озноб вызвала скорее догадка, чем чутье – но как еще огонь мог просто пропасть?
Только волшебством.
– Спасибо, святой отец, – сердечно поблагодарил охранителя наследник, снова зажигая свою лампу.
– Спасибо, – эхом повторила за ним Елизавета Лунина.
***
Сейчас, спустя больше двух десятков лет, те события казались подернутыми дымкой. Было? Не было?
«Было», – мрачно молчал Архиепископ. Вслух он сказал другое:
– Помнишь, как ты кинулся к начальнику с прошением об открытии дела? Как заподозрил фрейлину Императрицы в колдовстве?
– Расследованию не дали хода. А мне объяснили, что пока нет железных улик и доказанного вреда, фрейлина может творить что угодно на благо короны.
– Конечно, не дали хода. Такой скандал… Но Лунину проверили. И генерала Грюнфельда тоже, на всякий случай. Просто тебе, молодому да раннему, ничего не рассказали. Вся эта история хранилась в строжайшем секрете, было даже предложение аккуратно тебя убрать. Откусил бы тебе голову очередной оборотень, и дело с концом… Изольда запретила. Сказала, что тогда придется убивать всех, кто хоть что-то заметил, и будет еще хуже. Но за тобой приглядывали и при первой же оплошности отправили подальше от столицы. А Ульрих почти сразу отрекся.
Охранитель потер лоб. Почему-то вспомнились неотложные дела: недописанный бюджет, представление о наградах, план пресечения контрабанды магических артефактов из Заозерья…
– Сбежать хочешь? – участливо спросил Архиепископ. – Я тоже хочу. Но некуда.
Отец Георгий надолго замер, держа на весу чашечку с чаем. Известие его парализовало. Ни шевельнуться, ни вздохнуть он не мог.
Магом был Ульрих. Наследник императорской короны.
Наследник Железной Короны. Колдун.
Династия гётских Императоров закончилась на Изольде. Дети колдуна не имеют Благословения, а значит, и прав на престол! Александр не может быть главой Церкви, не может…
Господи, на все воля Твоя. За что Ты бросил нас? Императоры, живые святые, со времен Мстислава были сердцем государства. А что сейчас осталось? Бездушный, мертвый механизм вместо живой страны?
– Почему вы молчали, Владыка? Почему молчали двадцать лет?! – охранитель говорил негромко, без эмоций, но ему самому вопрос показался отчаянным криком.
– Мой грех… – выдохнул Архиепископ. – Mea maxima culpa. Сначала я боялся. Потом утешал себя – Изольда Благословлена, она придумает что-нибудь… любая власть от Бога, если Он позволил – значит, так надо. Церковь будет спасать души, Императоры править, все как заведено, но сейчас Александр покусился на власть Церкви. Расследование наших финансовых дел – первый шаг к полному контролю. Он хочет сделать духовных пастырей орудием в руках светской власти. Этого нельзя допустить, – Владыка закашлялся, снова отпил микстуры, посмотрел в глаза охранителю и неожиданно горячо продолжил: – А разрешение магии?! Это же подрывает саму суть Империи! Кем мы станем с колдунами, ведьмами, оборотнями? Отвернемся от Господа и вернем века Тридевятого царства? Снова начнем друг друга в жертву приносить?
Отец Георгий глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду.
– Так чего вы хотите от меня, Владыка?
Архиепископ грустно улыбнулся.
– Помощи. Нужно во что бы то ни стало найти Ульриха. Обязать Императора доказать свое Благословение мы не можем. Показать, что его нет – тоже. Он носит с собой мощную святыню, и магия рядом с ним и так не работает. Если Господь попустил ему стать Императором – пусть, не нам покушаться на Его волю. Но сын колдуна не может быть главой Церкви.
Ульрих – единственный шанс заставить Александра отречься от духовной власти и спасти всех нас, детей и служителей Божьих. Он не может быть и светским властителем, и князем Церкви!
Мои люди ищут принца, но проклятый Корпус качественно замел следы. Все, что мне удалось выяснить – Ульриха нет ни в одном из монастырей Империи, его вывезли в Заозерье кавалергард фон Раух и фрейлина Изольды Лунина. Дальше следы теряются. Ты в контакте с кавалергардами, у тебя есть свои люди в Гарце, на границе с Гнездовском… как-то же ты ловил контрабандистов. У тебя есть шанс, пока все не пошло прахом.
– Раньше царевичей посылали за Жар-Птицами, теперь, выходит, наоборот, – невпопад пошутил охранитель.
«Понятно, почему Изольда так интересовалась судьбой ребенка своей фрейлины, – похвалил себя за догадливость отец Георгий. – Стоит только подсчитать сроки, и все становится ясно. Элиза Лунина, скорее всего – принцесса-бастард, еще один ребенок колдуна».
Вслух он об этом говорить не стал. Незачем.
Ближе к вечеру, закончив с разъездными делами (жуткие тайны династии сами по себе, рутина – сама по себе), отец Георгий возвращался в кабинет. В приемном зале ему навстречу гордо вышел кот Дымок. Зверь где-то бродил с утра, зато сейчас нес своему человеку подарок – задушенную крысу. И где нашел-то, на подворье крыс давным-давно не водится!
– Здравия желаю, ваш-благо… ох, простите, Ваше Преосвященство! – радостно улыбнулся брат Бертран, недавно принявший постриг бывший капрал-кавалерист. Он стоял у стола секретаря и до прихода начальства говорил с умудренным годами служителем. – Заботится о вас котище!
– Добрый вечер, – кивнул епископ обоим. – Да, заботится.
Он почесал Дымка за ухом и пошел дальше. Кот шагал следом.
Брат Бертран потянулся было погладить мохнатого красавца, но Дымок заподозрил покушение на добычу и опасно рыкнул – не трожь, это епископу крыса. А ты кто такой?
– Ладно-ладно! – отдернул руку служитель и вернулся к прерванному разговору.
– Вот, смотрите, – зажурчал профессионально-терпеливый голос секретаря, – в эти строчки, столбиком, вносите, что из казенного имущества испортилось во время ареста подозреваемого. Понятно? А сюда – подлежит ли предмет восстановлению.
– Ну, я доспех латать не умею… – удивленно пробасил брат Бертран. – Там дырень в кулак… Его выкинуть надыть.
Отец Георгий грустно усмехнулся. Бертран был старым воякой. Ему непросто осознать, что финансирование охранителей – совсем не то, что в армии. «У Императора много» – это не про Официум.
В последнее время императорская канцелярия требовала от Священного Синода подробных отчетов о расходе казенных денег, а Официум охранителей с момента создания получает финансирование лично от Императора, а не только из церковных средств, что создает дополнительные сложности. Провинциал-охранитель прекрасно понимал недоумение своего подчиненного. Но что поделать, такая служба.
Совсем недавно отец Георгий лично расследовал дела, искоренял колдунов и вступал в бой с нечистой силой. Божьим словом, пистолетом, егерским тесаком… Бывало – и доской от забора.
Те старые добрые времена, увы, прошли.
Задача Провинциал-охранителя – обеспечение работы отделения. Руководство службами, разбор сложных случаев, взаимодействие с другими ведомствами и тысяча других, не менее важных дел, о которых он раньше даже не подозревал. И – годовой бюджет. Самая, пожалуй, противная обязанность.
Пока отец Георгий не сомневался в том, что Император – живой Святой, Благословленный потомок Мстислава, он и не думал роптать даже на такую тяжелую ношу. Но сейчас…
«Кто платит, тот и заказывает музыку». Поговорка мирян не совсем уместна в данном случае, но другой отец Георгий не знал.
Александр хочет заменить право Благословленного приказывать Церкви на контроль за финансированием? Право Помазанника Божьей Волей на право помещика, владельца доходов с земли?
Провинциал-охранитель прикрыл дверь в свой кабинет, хрустнул суставами, привычно поморщился и сел за рабочий стол. Дымок положил крысу к его ногам и выжидательно посмотрел – ну? Где моя награда?
Епископ достал из стола кусочек вяленого мяса – любимого лакомства Дымка, еще раз погладил кота и устало откинулся на стуле.
Глава 6. Заложники чести
На следующий день после снятия домашнего ареста Элиза кинулась выяснять, что с ее отцом. Жив, казнен, можно ли похоронить?
Тщетно.
В имперской канцелярии на нее непонимающе посмотрели. Дамочка, вы о чем? Спросите в приемной Корпуса… Там Элизу отправили на архиерейское подворье, но церковники тоже были не в курсе. Элиза полдня металась между приемными, секретариатами и службами. Никто ничего не знал. Где-то ей сочувствовали, где-то неприкрыто хамили, но результат везде был одинаковым.
Отчаявшись, она поехала по высокопоставленным друзьям отца. Ее не впускали. Давно знакомые люди делали вид, что никогда ее не видели. Самый дружелюбный прием она получила у той самой старой графини, с которой говорила на своем последнем балу.
«Пойми, девочка, ты теперь прокаженная, – грустно сказала старуха, напоив ее чаем. – Покушение на канцлера – страшный скандал, никому не хочется иметь к нему хоть какое-то отношение. Мне жаль…»
Элиза вытерла злую слезу и побыстрее уехала, чтобы не разрыдаться в голос.
Ее встретил пустой дом. Родной, знакомый до последнего камешка особняк показался ей еще более чужим, чем когда в нем было не протолкнуться от охранников.
Она может жить здесь еще месяц. А потом… Куда идти? Что делать? Ей хватит образования разве что на работу гувернанткой, но кто допустит к своим детям дочь преступника? Ее личное наследство, то, что оставила тетушка Елизавета, не конфисковали (интересно, почему?), но его хватит только на очень скромную жизнь… Да и хватит ли?
Элиза замерла перед портретами фрейлин. Мама, тетушка, помогите! Я не знаю, что делать! И спросить некого!
Вошел дворецкий, встал поодаль, ожидая, когда Элиза повернется к нему.
– К вам господин Румянцев, барышня. Прикажете пригласить?
Она еще пару секунд смотрела на нарисованных дам.
Милые, это – ваш ответ?
Сил удивляться уже не было. Она не сомневалась, что жених пропадет, как друзья, как воздыхатели, как весь мир… Видимо, пришел официально расторгнуть помолвку. Что ж, пусть.
Он бросила взгляд в зеркало – прическа в полном порядке, а что глаза чуть покраснели… Не важно. Он и не заметит.
– Пригласите, пожалуйста, – негромко ответила Элиза. Постаралась изобразить самую светскую из своих улыбок, но безжалостное отражение показывало только натужную гримасу.
Петр Румянцев никак не мог служить прообразом героев на обложках рыцарских романов. Невысокого роста, немного сутулый, не худой, не полный, скорее, какой-то невнятный. Как когда-то Элиза жаловалась подружкам – Пьер был воплощением частицы «не». «Не красавец», «не урод», «не мечта», не…
Пренебрежительно подшучивать над женихом было привычно.
О свадьбе семьи сговорились, когда Элиза еще была в колыбели, а Пьер катал на веревочке свою первую лошадку.
Знакомство с ним для семилетней Элизы стало жутким разочарованием. Она ждала прекрасного принца, а перед ней был нескладный (снова «не»!) мальчишка старше ее на два года. Жених честно пытался быть галантным, но постоянные взгляды украдкой на гувернера выдавали всю неловкость ситуации. Он явно тяготился своей ролью.
В карете по дороге домой Элиза разрыдалась, уткнувшись лицом в мамину юбку. Елена Лунина гладила дочку по голове и уговаривала, что лет через десять, когда придет время свадьбы, Пьер-лягушонок обязательно станет долгожданным принцем. Просто его надо будет полюбить, и тогда – ты ведь помнишь сказки? – любое чудовище станет красавцем.
Отец тогда усмехнулся непонятно: «Я же стал». А брат – вот зловредина! – добавил, что было бы неплохо сначала Элизе научиться быть принцессой, а уж потом…
Брат… Мама…
Теперь и отец.
Господи, за что?!
Пьер вошел почти бесшумно. Ботинки служащих министерства иностранных дел – это вам не подкованные сапоги военных.
Еще одно «не…». «Не военный». Еще и «не герой», «не возлюбленный»…
– Здравствуйте, Лизанька, – Пьер продуманно, выверенным, многократно отрепетированным движением поклонился ей. Прядь русых волос идеальной стрижки чуть качнулась. Как всегда. С точностью до миллиметра.
Если бы не светские манеры, Элизу передернуло бы от отвращения.
Ей почему-то вспомнился фон Раух. Если бы они познакомились – Пьер получил бы образец недостижимого идеала.
– Здравствуйте, Пьер, – она присела в реверансе, – нам нужно поговорить. И прошу вас, в который раз прошу – не называйте меня так! Я Элиза!
– Вы моя будущая жена, я буду называть вас так, как мне захочется, – спокойно ответил он. – Я пришел сказать вам, что венчание в кафедральном соборе отменено. Дочь государственного преступника не может выходить замуж в главном храме Империи. Нас ждут в церкви Святого Петра в моем имении. Собирайтесь, выезжаем завтра.
Элиза задохнулась от удивления.
Весь мир разбился, как ваза о гранитную мостовую, осколки не собрать, а он… Хочет организовать свадьбу? С ума сошел?!
Она была готова к чему угодно. Стать нищенкой, уйти в монастырь, замаливать отцовский грех, найти работу подавальщицей в какой-нибудь лавке, но замужество? Сейчас? С ним?!
– Прошу вас, выслушайте меня! – взмолилась Элиза, кое-как уняв дрожь в голосе. Она сняла с пальца кольцо и подошла к нему вплотную, стараясь не дышать. Парфюмерная вода, которой от него пахло, вызывала у нее тошноту. Когда-то похожим запахом пользовался ее брат, и он казался даже приятным, но от Пьера…
Жених бесстрастно смотрел на ее запрокинутое лицо.
– Вам не нужно жениться на мне, Пьер! – быстро говорила Элиза. – Это повредит вашей карьере! Союз с семьей преступника… – ее голос сорвался, но Элиза постаралась взять себя в руки. – Откажитесь от брака! Никто вас не осудит, наоборот! Вы были помолвлены с дочерью одного из самых древних родов Империи, а не с отпрыском несостоявшегося убийцы. То, что я не под арестом – странное упущение, но его, скорее всего, исправят в ближайшие дни, – слукавила она. – Зачем вам этот скандал? К тому же я теперь бесприданница, отец был полностью разорен, не осталось ничего… Только наследство тетушки, но оно ни в какое сравнение не идет с тем, на что вы рассчитывали!
Пьер мельком глянул на искрящийся камень кольца. Взял ее за руку – Элиза попыталась вырваться, дернулась в сторону, налетела бедром на угол стола и покорно замерла. На ее глаза снова навернулись слезы, когда ободок из белого золота с проклятым бриллиантом снова оказался на пальце.
Пьер отпустил ее руку и отошел на пару шагов.
– Лизанька, избавьте меня от мелодрам. Да, я тоже не рад предстоящему браку. Еще больше меня огорчает то, что мои дети будут потомками семьи Луниных. Ваш папенька – идиот и бездарность. Он не только не понимал, насколько канцлер Воронцов полезен Империи, так еще и не сумел довести покушение до конца. Ничего, я обдумаю все вопросы правильного воспитания своих сыновей. Насчет ареста не переживайте, Кавалергардский Корпус оплошностей не допускает. Какую опасность может представлять для Империи глупая девочка? Зальет слезами тронный зал?
– Это самая длинная фраза, которую вы мне сказали за все время нашего знакомства, – вздохнула Элиза.
– Сейчас скажу еще одну, и закончим на этом. Много лет назад я дал слово на вас жениться. Не в обычаях фамилии Румянцевых отказываться от обещаний. Завтра к полудню я пришлю за вами карету. Доброй ночи, сударыня.
«Пока вы были завидной невестой, я бы воспринял ваш отказ с восторгом. Сейчас – поздно», – без слов поморщился он, коротко поклонился и пошел к двери.
– Но ведь вы меня даже не любите! – воскликнула Элиза ему в спину.
Пьер раздраженно покачал головой на ходу. Остановился. Обернулся к Элизе и сказал как о чем-то, само собой разумеющимся:
– Не люблю, и наши чувства взаимны. Это ничего не меняет.
Он вышел прежде, чем Элиза придумала хоть какой-то ответ.
Элиза замерла в центре комнаты. Казалось, она стоит в куске прозрачного стекла, не в силах шевельнуться. Медленно, через силу, подняла к лицу руку с кольцом. Вздрогнула, вглядываясь в грани бриллианта.
Горячей волной запоздалого ужаса пришло понимание – она только что чуть было не осталась совсем одна в жутком, враждебном мире, полном ненависти и презрения.
Отец бросил, все знакомые исчезли в мгновение ока, остался только нелюбимый жених.
На грани сознания мерзким червячком шевелилось удивление. Надо же – такой… не-герой и не отказался от меня? Готов испортить карьеру ради данного слова?
Элиза обернулась к портретам фрейлин. Они не ответят, но… Что бы вы сказали, прекрасные дамы?
«Ты точно хочешь именно этого, милая?» – всплыл в памяти ласковый мамин голос. Мама тогда говорила о другом. Элиза не смогла вспомнить, о чем именно. Так ли это важно?
– У меня все равно нет выбора, – тихонько сказала она портретам. – Не только Пьер верен данному слову…
Но нарисованным лицам прекрасных дам пронеслась тень. Сомнение? Жалость? Вряд ли. Просто ветер качнул легкую занавесь на окне – так же, как когда Элиза пыталась разглядеть единственного визитера за время ее ареста. Тогда она не узнала его, но теперь поняла.
Это был Пьер.
– О дите Божием Петре и дите Божией Елизавете, ныне обручающихся друг другу, и о спасении их Господу помолимся!
– Господи, помилуй!
Мощный, протяжный голос дьякона. Запах ладана, от которого чуть кружится голова. Рука в руке…
Невеста должна трепетать от радости, предвкушения счастливой семейной жизни, может быть, от страха неизвестности. Наверное. Подруги – пока у нее еще были подруги – что-то говорили об этом…
Элизе было все равно.
Красивая кукла в расшитом платье, преданная всеми, кого любила. Заложница чужой чести.
Она на секунду прикрыла глаза и представила, что нет ни свадьбы, ни богатого поместья, зато отец рядом.
Богоматерь грустно смотрела на Элизу с иконы.
Мужчины не спрашивают нас, когда идут на смерть за свои идеалы. Даже не считают нужным ничего объяснить. Они уверены – так будет лучше для всех. Нам остается только подчиниться…
Элиза сморгнула слезу.
Прости, Дева. Ты мудрая, а я никак не могу смириться. Пришла ли отцу в голову мысль, хоть на секунду – как я буду жить? Что случится с барышней Луниной, когда его казнят? Думал ли он о презрении? О косых взглядах? О том, что я стану прокаженной?
Вряд ли. Было что-то поважнее девичьей судьбы.
Элиза опустила глаза, смотреть на Деву Марию было слишком тяжело. Теперь она видела только дрожащий огонек свечи в своей руке.
Руке с фамильным перстнем Луниных. Красное поле и клинок. Она настолько привыкла к нему, что давным-давно не замечала. Это последний фамильный перстень. И она – последняя. Второй такой же был на отрубленной руке отца.
Холодным ударом в сердце, болью и страхом пришло понимание – кое-что ты все-таки унаследовала. То, что не стереть никакой гражданской казнью.
Долг и честь.
Она не принесет тебе счастья, как не принесла ни отцу, ни Пьеру, стоящему рядом с каменным лицом. Обещание о браке давала не ты, но тебе его исполнять. Свобода? Счастье? Что это такое?
Их придумали не для тебя, Елизавета Лунина.
Для тебя – долг и честь.
– Имеешь ли ты, Петр, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль – пребывать в законном браке с женою Елизаветой, которую видишь здесь перед собой?
– Имею, отче.
– Не обещал ли ты ранее иной жене?
– Не обещал, отче.
…Тебе кажется, или в его словах есть заминка? Крошечная, незаметная, едва различимая?
– Имеешь ли ты, Елизавета, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль – пребывать в законном браке с мужем Петром, которого видишь здесь перед собой?
– Имею, отче, – негромко, но твердо ответила Элиза. Это был бросок с обрыва, отказ от всего – ради долга. Ради семьи. Пусть и предавшей семьи, но это ничего не меняет. Честь. Остается только честь.
– Не обещала ли ты ранее иному мужу?
– Не обещала, отче. – Этот ответ прозвучал громче и тверже первого.
… Оказывается, у него очень нежные губы…
Когда они вышли из церкви и, по обычаю, раздали милостыню, Элиза – теперь уже госпожа Румянцева – взяла мужа под руку и едва слышно прошептала:
– Простите меня, Пьер. Простите за все. Я постараюсь быть вам хорошей женой.
– Хорошо, Элиза, – так же негромко ответил он, – и я постараюсь быть вам хорошим мужем.
Запах его парфюма уже не казался таким противным. Но она все равно решила завтра же отправиться в лавку, перенюхать все флаконы, предназначенные для мужчин, и подарить Пьеру что-нибудь более подходящее.
Свадебный обед вышел коротким и скомканным. На нем присутствовали только сестра Пьера Ангелина и его дядюшка и бывший опекун Густав Дмитриевич. Старший Румянцев произнес пару тостов, посетовал, что родители Пьера не дожили до этого дня и не могут порадоваться за молодых, и откланялся. Ангелина злобно зыркнула на Элизу засобиралась вместе с ним.
Уже смеркалось, а дорога до Гетенберга займет минимум часа полтора.
Пьер отправился их провожать, а Элиза поднялась на балкон второго этажа. Она стояла у ограждения, увитого разросшимся плющом, смотрела на яблоневый сад и пыталась представить, что здесь теперь будет ее дом.
Когда они подъезжали к имению, Элиза видела за широким лугом синюю крышу длинного одноэтажного здания. Над воротами перед ним красовалась вывеска из чугунного кружева: «Румянцевский фарфоровый завод». Кажется, Элиза когда-то слышала легенды о блюдечках, по которым можно катать румяные яблочки из местных садов. И что фамилия ее жениха произошла от тех, кто сумел вырастить те яблочки…
В запущенном парке вокруг старинного дома таилось какое-то очарование, но Элизе он показался чуточку жутковатым. Может быть, из-за налившихся яблок, темно-алых в лучах закатного солнца?
Яблони здесь были повсюду. Элиза с утра прогулялась вокруг дома и видела, что у дорожек деревья иногда подпиливали, а ближе к ограде они разрослись настоящей чащобой, впору заблудиться. Свежий кисловатый запах спелых яблок окутывал все поместье, тяжелые ветви гнулись к земле, казалось, прошепчи: «спаси меня, яблонька, от бабы Яги!», и ветки наклонятся, скроют от всех напастей.
Ветки нависали и над балконом. Элиза сорвала яблоко и с хрустом откусила кусочек. Брызнул неожиданно сладкий сок.
«Так, наверное, девица в лесу лакомилась яблочком от колдуньи…» – грустно усмехнулась Элиза. Но в глазах не темнело, засыпать мертвым сном она не собиралась, а яблоко было просто вкусным. Очень вкусным!
Хотя что-то ей подсказывало – не все так просто с румянцевскими наливными яблочками. Таилось с них… нечто.
Неважно. Скоро она все узнает. Если и есть какая-то чертовщина в роду ее мужа, так это дело привычное. У кого ее нет?
Тень Гётской империи – древнее Тридевятое царство. Оно повсюду: в семейных легендах, в соломенных куколках, в привычно воткнутых в притолоку ножах перед отъездом в дальнее путешествие… Церковь осуждает предрассудки, охранители карают за магию (ах, да, сейчас – только за зловредную магию!), но старые обычаи давно прикинулись суевериями и остались на своей земле. Они в крови у потомков Серых Волков, Иванов-дураков, премудрых Елен и прекрасных Василис. Как ни рядись в платья по последней моде, где-то в тебе жива память о пра-пра-бабушке, выпускавшей лебедей из широких рукавов.
Вот только это совершенно не важно. Не поможет Сивка-Бурка, не утешит ученый кот, у них хватает своих дел. Ты была самой завидной невестой столицы, ты воротила нос от жениха и считала, что ему незаслуженно повезло с тобой. Теперь получается, что это тебе повезло с ним.
И – вот оно, самое ужасное! – незаслуженно повезло.
***
Внизу, на дорожке от ворот, послышались шаги.
В синих сумерках, сгустившихся в саду, были видны две фигуры. Пьер и кто-то невысокий, в шляпе с пером. Это точно был не дядя Густав, тот повыше ростом… Сама не зная почему, Элиза спряталась за колонну, в гущу разросшихся листьев плюща.
Сквозь шелест деревьев от вечернего ветерка она с трудом различала слова. Да что там – они были слишком далеко, чтобы услышать хоть что-нибудь. Но Элиза все равно замерла, затаив дыхание.
Посторонние звуки смолкли для Элизы. Как будто кто-то погрозил пальцем ветру – не мешай! Она не стала задумываться, что случилось. Просто замерла, стараясь не пропустить ни звука, произнесенного смутно знакомым голосом:
– Поздравляю со свадьбой. Извини, заходить не стану – это неуместно. Зато я привез тебе роскошный подарок.
– Спасибо. Признаться, я удивлен. – Это уже Пьер, в голосе слышны нотки недоумения.
– А я-то как удивился… – хмыкнул гость. – Будь ты нервной барышней, предложил бы тебе присесть. Но ты выдержишь, – неведомый визитер чуть помедлил и отчетливо произнес: – Ты угадал во всем, как в воду глядел. Это была действительно блестящая грязная интрига ради короны Эзельгарра. Джакомо Трескотти счастлив, как мартовский котяра – Кроска сильно потеснили с торговых путей. Барон Кордор в дерьме, Кошицкий герцог прохлопал ушами, Гнездовский князь с умным видом стоит в сторонке, зато Альград весь в белом. А Виктор фон Берген, дурной чистоплюй, строчит протоколы в гнездовской Страже. Шлет всех в разные места и делает вид, что никакой он не императорский кузен3. Нашим проще, честно-то говоря.
– Подробнее! – взмолился Пьер.
Элиза с трудом сдержала удивленный вскрик. Пьер что, способен на эмоции?! Так бывает?
– Успеется, – усмехнулся гость. – Парень, ты либо пророк, либо лучший аналитик из всех, кого я видел. А видел я вас немало.
Пьер нетерпеливо дернулся было что-то еще сказать, но осекся. Оба недолго помолчали.
Визитер повернулся боком к Элизе, на его плече сверкнул серебряный аксельбант. Одновременно горячей волной пришло воспоминание: «Примите мои соболезнования…»
И слишком легкая пустота в руке – там, где должен был быть пистолет.
У фонтана в парке с ее мужем разговаривал кавалергард Георг фон Раух. Убийца на службе династии. Меч Императоров…
Элиза вздрогнула, зажмурилась, пытаясь унять внезапную резь в глазах, и бесшумно перевела дыхание. Когда-нибудь она отомстит. Позже. Пусть блюдо окончательно остынет.
«За что мстить собираешься? – грустно спросила она сама себя. – За то, что он предотвратил убийство? Исполнял свой долг? Спас канцлера?»
Злость на элегантного господина чуть отступила, подернулась серой пылью, как остывающие угли. Они готовы разгореться в любой момент, если будет хоть одна сухая веточка. Но пока нового топлива нет – понемногу тускнеют.
– Спасибо, – чуть поклонился фон Рауху Пьер, – это действительно самый роскошный подарок из всех возможных.
– Кстати, о пророках, – резко сменив тон на интонации светского пустослова, сказал фон Раух, – может быть, все намного проще, и ты действительно в воду глядел? Налил нужной водички, – кавалергард кивнул на фонтан, – в нужную плошечку из вашего знаменитого костяного фарфора? Такого, в который вместо костной пыли со скотобойни добавляют совсем другую, из человеческих костей?
Повисло тяжелое молчание.
– Мне нужен ответ, – жестко потребовал кавалергард.
Воздух, наполненный ароматом яблок, как будто замер. Утих ветерок, замолчала пичуга в ветвях, даже фонтан, кажется, стал журчать немного тише.
– Нет, – четко ответил Пьер. – Я не пророк. Никаких, как вы выразились, «плошечек» у меня нет. Я аналитик.
Элиза только сейчас заметила у ног Пьера огромного черного кота. Зверь обошел вокруг ее мужа, вернулся к фон Рауху и потерся головой о его сапог.
– Верю, – кивнул кавалергард, потрепав кота за ухом. – За проверку не извиняюсь, сам все понимаешь.
– Да уж, – мрачно отозвался Пьер. – Понимаю.
– Но в этом ведре счастья есть для тебя и ложка дегтя, – развел руками гость, снова возвращаясь к беспечному тону. – Медовый месяц отменяется. Ты переходишь в мое непосредственное подчинение и должен прибыть в Гетенберг через неделю.
– Готов приступить завтра.
Фон Раух хохотнул:
– Нет уж. Проведи время с молодой женой, все не настолько горит. И еще, – он добавил в голос нотку официальности, – господин Румянцев, как вы знаете, обычно жениху это говорят отец или брат невесты. Но у Луниных нет такой возможности. Так что это буду я.
– Это потому, что именно вы Павла Лунина зарубили при попытке покушения? – в голосе Пьера послышалась странная ирония. – Точнее, не стали опровергать слух, что зарубили. Кровь веером по стенам и потолку, как не поверить в мгновенную смерть преступника…
– Какой умный мальчик, – покачал головой гость. – Но не отвлекайся. Юноша, если ты обидишь свою жену, я лично оторву тебе голову. Считай, что я ее опекун.
– Так я женился на тайной подопечной кавалергарда? Или брать выше – Императора? Вы в форме и при исполнении, можете говорить и от его имени, – ирония в голосе Пьера стала явной. – Так кого именно мне не нужно сердить?
– А есть разница? – оборвал дискуссию фон Раух.
Пьер в упор посмотрел на него и сказал очень четко, не оставляя ни тени многоточий или недоговоренности:
– Я очень ценю свою голову, господин фон Раух. И буду счастлив с вами работать. Но наша с Елизаветой Павловной семейная жизнь никого не касается. Ни вас, ни Императора.
Фон Раух с сарказмом хмыкнул и изобразил пару хлопков в ладоши. Молодец, мол, умный мальчик.
– Да, кстати, – продолжил кавалергард. – Вот тебе еще задачка. Скажи-ка мне, зачем Лунин кинулся на канцлера? Ни в каких тайных обществах убийца-неудачник не состоял, никто ему магией голову не дурил, а выгодно его дурацкое покушение было одному-единственному человеку… Догадаешься, кому?
– Нет, – покачал головой Пьер.
– Тебе, – веско сообщил фон Раух.
Пьер охнул. Элиза на балконе до боли закусила костяшки пальцев, чтобы не вскрикнуть.
Повисло молчание. Элиза ждала, что Пьер начнет оправдываться, но вместо этого он грустно спросил:
– Вам точно нужен идиот на службе?
– Поясни, – потребовал кавалергард.
– Я – идиот. Не догадался сразу… А Павел Николаевич, похоже, гений, – Пьер досадливо поморщился. – Он был разорен, так? Долги многократно превышали все, что у него осталось. Еще чуть-чуть, и пришлось бы отдать и приданое Елизаветы… А после свадьбы его обязательства перешли бы на меня, как на ближайшего родственника. Гражданская казнь отменила долги. Он их стер – вместе с собой. Нашел роскошную дыру в имперских законах и пожертвовал жизнью и честью ради дочери.
– Молодец, – хмыкнул кавалергард. – Похоже, я не прогадал с твоим назначением. Лунин сказал то же самое.
– Простите, – Пьер провел рукой по лицу. – Мне нужно поговорить с женой. Прямо сейчас.
