Алексей Келин
Семейные обязательства
Глава 2. Светские беседы на месте преступления
Отец Георгий шагнул в сторону. Снова чуть быстрее, чем пристало епископу, но сейчас это можно объяснить заботой о раненом. Знак охранителя – намоленная святыня, рядом с ней магические артефакты работают плохо, а жизнь канцлера, похоже, на волоске.
Да и самому охранителю спокойнее стоять чуть поодаль от бешеного кавалергарда… и поближе к кочерге.
Покушение на канцлера – слишком важное событие. Не избежать толкотни начальства самых разных имперских контор. Все, кто имеет хоть какое-то отношение к обеспечению безопасности, набегут демонстрировать запоздалое рвение, пресекать и не допускать впредь. Хорошо, что кавалергарды уже здесь, выгонят особо энергичных, не придется ссориться. Еще неплохо бы не дать себя выгнать, дело серьезное, без магии не обошлось. Ох, интересно начинается служба в новой должности!
– Здравствуйте, Георг фон Раух, Меч Императора, – невпопад торжественно сказал епископ, только чтобы не молчать.
– И вы здравствуйте, Ваше Преосвященство отец Георгий, охранитель по прозвищу Жар-Птица, – в тон ему отозвался кавалергард.
– И что?! – ехидно поинтересовался канцлер. – Власти светская и духовная не подерутся над моим остывающим телом? А я-то уж понадеялся на тризну на манер далеких предков. Хотя вы, скорее, духовная и абсолютная… Георг – именем Императора, а он глава и государства, и Церкви… Двуглавый наш, – канцлер хихикнул. – А охранитель, ох-рааана от сил магических-зловредных и прочих демонов – тот духовный. Или следственный? Кто ж вас разберет… Зато как осень – так бюджет вам подпиши и не жадничай…
– Отто, помолчите, – перебил его фон Раух. – Вам кажется, что все хорошо, но это иллюзия.
– Да уж… Х-хорошо… – снова хихикнул канцлер. Получилось больше похоже на бульканье.
– Помимо исцеления, артефакт дает анестезию, – пояснил отец Георгий тоном лектора, – по действию сходную с эффектом некоторых наркотических веществ. Вы, господин Воронцов, как говорится, закумарены. Также можно употребить модные в богемной среде термины «обдолбаны» и «угашены». Вам действительно лучше не тратить силы на беседы.
Канцлер от таких слов ошарашенно икнул. Кавалергард приподнял бровь.
Пока они переваривали епископскую эрудированность, отец Георгий мысленно поздравил себя с маленькой победой (ошеломить возможного противника – полдела) и подошел к нападавшему. Убийца-неудачник упал затылком на резной угол низкого столика. Ему повезло всего лишь потерять сознание, а не проломить себе череп.
Повезло ли? Все равно на плаху, а так бы умер мгновенно.
– Господин фон Раух, этого вы тоже магией лечили? – поинтересовался епископ.
Кавалергард подошел поближе, пристально посмотрел на культю.
– Крови должно быть намного больше, – пояснил епископ. – Она фонтаном била, брызги веером по потолку, а на ковре совсем немного, как будто жгутом перетянули. Но жгута я не вижу.
Кавалергард пожал плечами:
– Ну не давать же ему так просто умереть. Мне с ним еще поболтать хочется.
Ответ получился сомнительным, но отец Георгий не стал уточнять. Быстро осмотрелся, снял шнур с гардины и на всякий случай перетянул культю. Так, как когда-то перетягивал солдатам – кому повезло дожить до прихода лекарской команды. Оглянулся, прикидывая, из чего можно сделать бинт…
– Гоша, сгинь, – услышал епископ знакомый женский голос от двери.
Охранитель обернулся с улыбкой. Воспоминания не ходят одни.
На лице Георга фон Рауха на полсекунды мелькнуло выражение удивления, недоумения и, кажется, обиды? Этот момент стал для отца Георгия еще одной наградой за страхи.
Полная пожилая дама в мундире кавалергарда на них уже не смотрела – встала на колени рядом с канцлером, положила руки на его грудь и полностью погрузилась в магическое лечение. Воронцов снова булькнул, но говорить больше не пытался.
Пришедший с ней лейб-медик молча поклонился отцу Георгию, осмотрел однорукого, уважительно кивнул епископу и приступил к перевязке.
Во время Войны принцев отец Георгий успел поработать в лазарете. Где застала беда – там и пригодился. Тогда он и познакомился с Викторией Бельской, ментальным магом-медиком высочайшего класса, последним спасением для безнадежных.
Законы о магии тогда только что изменили. Личный приказ Александра о «полезных колдунах» до войск довели, но случалось всякое. Бывший сержант, а теперь – охранитель, он стал для мага-врача гарантом безопасности, личным охранником и ассистентом. Пригодились и Знак охранителя, и умение качественно дать в морду, и какой-никакой опыт полевой медицины, подзабытый с рогенской кампании.
Глядя на то, как Бельская вытаскивает раненых с того света, отец Георгий благодарил Господа за возможность ей помочь. А что дамочка – колдунья, резковата и не всегда соблюдает приличия в разговоре (проще говоря, ругается хуже обозников) – так все мы грешны.
Колдовать рядом со святынями охранителей было сложно, и «Гоша, сгинь» стало паролем: «Отойдите, отец Георгий, подальше, пожалуйста. Когда закончу, сделаете перевязку».
Сейчас, после всех перемен, кто-то мог счесть оскорблением такое обращение к Провинциал-охранителю Гетенбергскому. «Оскорбленный» рисковал получить от отца Георгия весьма пламенную отповедь, возможно, с превышением полномочий.
И не важно, что там пристало, а что не пристало епископам.
– Не беспокойтесь, тезка. Это она мне – «сгинь», – сообщил охранитель кавалергарду. Отец Георгий даже сумел не улыбнуться, глядя на каменное лицо Георга фон Рауха.
Епископ ненадолго вышел, отдал распоряжения, кратко расспросил нескольких гвардейцев и вернулся. Хорошо, что место преступления было довольно большой комнатой, а то пришлось бы ждать за дверью.
– Итак, господин фон Раух, – миролюбиво сказал охранитель, – совершено покушение на канцлера. Я обязан провести расследование, есть ли здесь магический или потусторонний след. Официально предлагаю вам содействие.
– Спасибо, – безупречно-светски кивнул кавалергард, – буду иметь в виду.
– Я уже вызвал эксперта по магии, – сообщил отец Георгий. – Еще одного вашего тезку.
Почему-то для охранителя было очень важно подколоть самого жуткого из кавалергардов, носителя массы прозвищ – и Цепной пес, и Палач, и Меч Императора… И Голос Императора – но это уже должность, их всех так называют.
«Он меня напугал, – признался сам себе отец Георгий. – До сих пор страшновато, вот и куражусь».
– При всем уважении, – ледяным тоном ответил фон Раух, – это дело Кавалергардского Корпуса. У нас есть свои эксперты.
Дверь открылась, по комнате пронесся шепоток множества людей – в коридоре собралась толпа гостей бала, и все жаждали новостей. Кто-то даже пытался прорваться, но гвардия не пустила. Работает Корпус, все под контролем, а вы, уважаемый, кто будете? Генерал? Так войны нет. Освободите проход, будьте любезны.
Вошел слегка растерянный гвардеец.
– Господин фон Раух, тут Его Преосвященству епископу кота принесли. Прикажете впустить?
Отец Георгий не стал ждать ответа. Вышел и вернулся с мохнатым серым зверем на руках.
– Позвольте представить, – чуть поклонился охранитель. – Кот Дымок, лучший эксперт по следам магических воздействий.
Георг фон Раух1 фыркнул и иронично ответил на поклон:
– Рад приветствовать достойного представителя котов Святого Официума.
Кот спрыгнул на пол. Осторожно, стелящимся шагом прошелся по комнате. Шагнул было к кавалергарду, но из-за кресла к ногам фон Рауха вышел еще один котяра – черно-белый, в цветах Корпуса, умопомрачительно элегантный, с серебряным ошейником из аксельбанта.
– Господин Курфюрст, – кивнул кавалергард на своего кота. – Наш эксперт.
– К-котоферма! – хохотнул канцлер и продолжил, несмотря на шиканье Бельской: – Так драка-то будет? Хотя бы кошачья?
Воронцова снова проигнорировали.
Серый котик обогнул кавалергарда, повел носом, чуть прянул ушами и двинулся дальше, сделав вид, что Курфюрст тут совершенно не при чем. Кот-кавалергард мурлыкнул, улегся у сапога фон Рауха, но продолжал следить за Дымком.
Рядом с Бельской Дымок задрал хвост трубой, громко заурчал и потерся мордочкой о ее ногу.
– Вы нравитесь зверю, Виктория, – на удивление мирно, без подколок, улыбнулся канцлер. Его лицо порозовело, ушла синева с ногтей, и в целом Воронцов выглядел уже совсем неплохо.
– Хотела бы я отнести это на счет своего обаяния, но дело в профессии, – ответила Бельская, заканчивая перевязку. – Животные просто любят ментальных магов. – Она завязала последний узелок и повернулась, держась за поясницу. Протянула руку к Дымку – кот тут же ткнулся головой ей в ладонь.
– Да ты киса, ты хорошая киса… Ты умничка, ты всю нечисть сейчас переловишь, красавец. Еще и ласковый, не то что некоторые…
Канцлер опять нетактично фыркнул, и тут же сморщился от боли.
– Осторожнее, Ваше высокопревосходительство, – в голосе фон Рауха трещинкой звучала усмешка, – действие анестезии проходит, не растревожьте рану.
– Господин канцлер, – вкрадчиво спросил отец Георгий, мягко переступив поближе к Воронцову, – вы можете рассказать, что случилось?
Охранитель встал между канцлером и кавалергардом, всем видом показывая – от меня не отвязаться. Придется ответить на вопросы.
– Понятия не имею, – пожал плечами Воронцов, досадливо поморщившись. – Это Павел Лунин, мы с ним лет двадцать не говорили, – канцлер хмыкнул, но уточнять не стал. – Он окликнул, я обернулся – а из живота уже нож торчит. Спасибо Георгу, не дал психу меня дорезать. – Канцлер мотнул головой в сторону кавалергарда и замолчал на несколько секунд, справляясь с тошнотой. – Простите… Мне сейчас очень странно. Я ведь и без этого вашего магического зелья призрака
видел. Думал – все, пришла за мной костлявая.
– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, – вкрадчиво попросил епископ. – Призраки по моей части.
Канцлер отвел глаза.
– Лиза. Лунина. Покойная сестра этого… убивца дерганого. Моя первая любовь. На старости лет да перед лицом смерти, – канцлер перешел на пафос дешевой пьески, – такое вспоминаешь отчетливо, особенно, когда видишь во плоти…
– Вынужден разочаровать, – вклинился кавалергард. – Это был не призрак, а вполне живая племянница Лизы, прибежала на вопль папеньки. Изумительное фамильное сходство, но никаких привидений. Ваше Преосвященство, опрос потерпевшего закончен.
Там временем кот Дымок обходил оглушенного Лунина. Зверь двигался аккуратно, будто перетекая, осторожно ставил лапки так, чтобы не испачкаться в крови.
Рядом с забинтованной культей Дымок снова поднял свой роскошный пушистый хвост.
Отец Георгий скосил глаза на кавалергарда. Тот пристально смотрел на Дымка, но охранителю показалось, что мысли господина фон Рауха витают где-то очень далеко от залитой кровью гостиной.
***
Возвращаясь на подворье, отец Георгий чувствовал не утонченные запахи разбитых на бульваре клумб, а тошнотворную вонь канализации. В памяти оживала его первая встреча с кавалергардом фон Раухом. Это было почти четверть века назад, в правление императрицы Изольды, но воспоминания остались отчетливыми, как будто та драка была вчера. Или длится до сих пор.
В катакомбах смердело – смесь испражнений, разложившихся тел, гнили и слизи. Разгром логова людоедов в залитых нечистотами подземельях под Гетенбергом после стали называть «Дерьмовой бойней». Что, вообще-то, полностью отражало суть.
Кровь мешалась с грязью, от невыносимой вони резало глаза, факелы шипели и гасли, когда из вязкой темноты вырывались нечеловечески быстрые твари, родившиеся людьми. В тоннелях старой канализации полег почти весь отряд охранителей.
Твари защищали свои гнезда и право жрать людей.
Сержант Михаэль Фальке (отцом Георгием он станет спустя год) нес в заплечном мешке фляги с освященным лампадным маслом. Два гнезда уже сгорели синеватым огнем, осталось еще одно.
«Не дай жить тому, кто убивает людей ради своей утробы», – коряво объяснял он намного позже. Михаэль никогда не отличался особенным красноречием. «Жги людоедов!» – и ткнуть факелом. Пусть корчатся.
Пламя занялось мгновенно. Окутало синим облаком с рыжими сполохами последнее гнездо, похожее на кучу гнилого тряпья. Что-то зашевелилось в нем, взвыло, белесая тварь размером с трехлетнего ребенка, оглушительно визжа, вылетела из кучи. Рядовой Гришка пинком отправил ее обратно – гореть. Повернулся к сержанту, открыл рот – сказать что-то…
С темного свода тоннеля на него прыгнул монстр. Раздался влажный хруст, зазевавшийся Гришка осел в вонючую слякоть, сержант отпрыгнул к осклизлой стене – на то место, где он только что стоял, приземлилась вторая тварь.
Над щегольским кружевным воротником с оборванной тесьмой отделки скалилась жуткая, удлиненная морда.
«Придет серенький волчок…» – невпопад вспомнилось сержанту.
Твари и правда немного походили на волков. Только не на лесных хищников, вечную беду пастухов, а на хитрых разумных тварей, способных сожрать бабушку, нацепить ее одежду и дождаться внучки.
Охотники ведь не каждый раз приходят…
Сержант увернулся от когтей, провел обманную атаку, целясь в живот твари. Чудом удержал равновесие на размокшей грязи, покрывавшей пол тоннеля, но сумел не уронить факел. Делая вид, что поскользнулся, дождался от противника следующего замаха когтями и провел точный укол в подмышку.
Зубастые уродцы когда-то были людьми, крупные сосуды у них расположены почти по-человечески.
Рядом орал кто-то из отряда. Хрипела, подыхая, разрубленная другим охранителем тварь. Скрип когтей по каменной кладке мешался с чавканьем нечистот под сапогами.
Гнездо горело уже без голубых отблесков. Столб дыма уходил вверх, в квадратную дыру в потолке – на счастье людей, здесь сохранилась вентиляция. Пока еще огонь потрескивал, но становился все тусклее. Еще несколько минут – и останутся только свет факелов да тлеющие угли.
– К стенам! – рявкнул сержант, скорее почуяв, чем увидев, как из дыры выбираются новые твари.
Нестройный залп пистолетов. Заряжать снова нет времени – весь мир стал чередой ударов, блоков, финтов и уколов. Сержант был бы рад возможности пользоваться двумя руками, но берег факел. Остаться без света в катакомбах – верная смерть.
Рядом, заковыристо ругаясь, рубил тяжелым тесаком брат Вильгельм. Там, где только что был Славка, самый молодой из отряда, шевелилась невнятная булькающая куча. Парень сумел повалить нападавшего монстра и размозжить ему череп о камни, но в этот момент второй вцепился ему в плечи и попытался вгрызться в затылок сквозь кольчужный капюшон. Не сумел порвать тонкое плетение, фыркнул и разинул пасть неожиданно широко, сминая шею вместе с кольчугой. Последним усилием Славка скинул с себя людоеда, добил поваленного, но тут же сам осел на его тело.
Сержант не мог сосчитать, сколько тварей сейчас нападало на охранителей. Гнездо погасло, из пяти оставшихся на начало боя факелов светило только два. Что стало с остальными – неясно.
Уклонение – защита – удар. Визг, треск, хлюпанье грязи под ногами, шипение, вой, чавкающий шлепок – еще одна тварь сложила свою зубастую голову. Снова удар…
Грохот выстрела, почти сразу за ним – второй. Взмах факелом вырвал из темноты новую, незнакомую фигуру – невысокий человек в кожаной куртке, из-под нее блестел край кольчуги.
На его спину прыгнул очередной людоед. Неожиданный союзник извернулся, схватил его за когтистую лапу и швырнул головой в стену. Череп людоеда раскололся, как гнилой орех, мозги разбрызгались по шляпкам растущих в камнях грибов.
Удивляться некогда. Уклонение – удар – защита. Полумертвая тварь схватила за ноги, скользила бессильными когтями по толстой коже сапог, пинок, хруст, визг…
Боль в левом плече. Факел почти упал, но кисть сжалась еще тверже – зуб твари повредил какой-то нерв, разжать руку невозможно. Последний факел еще горел. Слава Тебе, Господи!
Сержант воткнул острие тесака в мутный глаз вцепившегося в руку монстра, провернул и стряхнул себя труп, почти не чувствуя боли. Вскинулся, ожидая новой атаки…
Вокруг были мертвые людоеды. Разрубленные, простреленные, заколотые твари в истрепанной, а когда-то дорогой и красивой одежде.
Брат Вильгельм привалился к стене, опустил свой тесак и тяжело дышал. Гришка выползал из-под кучи тел, тряся головой. Неожиданный помощник помог ему встать, и Гришку тут же стошнило на оторванную руку – лапу, прокрытую жесткой шерстью.
Остальные охранители не шевелились.
– Спасибо за помощь, – проскрипел сержант, с трудом сдерживаясь, чтобы не зашипеть от боли. Факел начал падать, он перехватил его правой рукой и обессиленно сел в грязь.
– Ты кто, спаситель? – невежливо, но с большим чувством спросил брат Вильгельм нежданного союзника.
– Дворник, – ответил тот, брезгливо разглядывая разодранный рукав куртки. – Прибираюсь я тут. Вы бы сержанта перевязали, что ли, а то он скоро геройски истечет кровью.
Пока брат Вильгельм наскоро обрабатывал рану, «дворник» стащил трупы монстров на тлеющие угли гнезда. Их было вроде бы четырнадцать, но из-за мутной пелены перед глазами и накатившей боли сержант не был уверен, что посчитал точно.
Кажется, странный господин прекрасно видел в темноте. По крайней мере, обошелся без факела.
Потом «дворник» подошел к охранителям, забрал последнюю бутыль с маслом и облил останки. Факел снова не понадобился – пламя взметнулось мгновенно.
Незнакомец несколько секунд смотрел на дело рук своих, потом усмехнулся и перекинул через плечо стонущего Гришку.
– Сами дойдете? – бросил он сержанту и брату Вильгельму. – До выхода минут десять ковылять. Там подвал бани.
– Дойдем, – прокряхтел сержант, с трудом поднимаясь на ноги.
От известного охранителям спуска в катакомбы они шли сюда около часа.
Когда они выбрались в пахнущую мылом, березовыми вениками и ароматическими маслами подсобку бани, неожиданный союзник аккуратно сгрузил Гришку на лавку. Коротко, светски поклонился сержанту и вышел в коряво вымазанную белой краской дверь.
Через пару минут в подсобке был лекарь и все работники бани, имеющие хоть какое-то отношение к медицине.
Семерых погибших охранителей похоронили с почестями через два дня.
Отец Георгий редко вспоминал те времена – зачем? Было и прошло. Мало ли драк случилось и до, и после? Хотя, можно сказать, людоеды обеспечили епископу карьеру. Он, Гришка и отец Вильгельм получили личное благословение Архиепископа, ордена из рук императрицы Изольды и повышение в звании.
Рассказ о «дворнике» начальство почему-то проигнорировало. И им посоветовало помалкивать.
Во время вручения орденов за левым плечом Императрицы стоял элегантный кавалергард Георг фон Раух. Угадать в нем «дворника» можно было только при очень большом напряжении фантазии.
Сразу после церемонии новоиспеченный лейтенант Михаэль Фальке попросил о постриге и послушании охранителя. Ему не отказали.
Так появился отец Георгий. Прозвище «Жар-птица» он заработает позже.
Глава 3. Осколки разбитой жизни
Бриллиант на пальце Элизы издевательски сверкал. Играл гранями, разбрасывая острые, злые блики. Брось взгляд – порежешься.
Почему камень в твоих глазах расплылся праздничной радугой? Ты плачешь, девочка? Ты поранилась о кольцо? Тебе больно?
Некому утешить… И защитить некому.
Твой мир рассыпался осколками кривого зеркала. Никакие маги не соберут.
Элиза была под домашним арестом. Привычный, любимый дом стал чужим. Тюремщики не показывались на глаза, но арестованная точно знала – они здесь. У главных ворот и подъезда к кухне, на первом этаже… Везде. Даже пахло в доме теперь иначе, добавились нотки ваксы от надраенных сапог, влажного сукна мундиров после короткого дождя, сыромятной кожи ремней и еще чего-то пугающе – чужого.
Это был запах опасности, страха и беспомощности.
Впервые в жизни рядом с Элизой не было никого, кто сказал бы, что делать. Ни матери, ни отца (за что ты меня бросил?!), ни строгой няньки или монашки-учительницы.
Разрыдаться? А кто станет тебя утешать? Конвоиры?
Профессионально-вежливый следователь поговорил с Элизой еще в день покушения. Это было похоже на игру «Барыня прислала сто монет» наоборот. Там – «да» и «нет» не говорите, а здесь – сплошное «нет».
Отец никогда не обсуждал с ней канцлера. Нет, она не знает, кто еще участвовал в покушении. Нет, никто, не видела, даже предположить не могу, не догадывалась, не собирался, не верю, отец не стал бы, нет, нет, нет!!!
Следователь выслушал, покивал, скучнея с каждым ее словом, дал Элизе подписать протокол, окончательно потерял к ней интерес и больше не появлялся.
Заезжал Провинциал-охранитель Гетенбергский. Новый глава Официума искал магический след в действиях Павла Лунина. Элиза сначала кинулась к пожилому епископу с надеждой – ведь это так логично! Отца околдовали! Но никаких следов магии ни он, ни его роскошный кот в доме не углядели. Охранитель отечески посочувствовал Элизе, предложил обращаться к нему за любой помощью, если потребуется (скорее, чуть неуклюже соблюдая этикет) и удалился.
За неделю одиночества Элиза чуть не сошла с ума. Днем она чаще всего сидела в кабинете отца – из него были видны ворота во двор дома. Элиза надеялась, что кто-нибудь хотя бы помашет ей рукой от забора, покажет, что она не одна!
Но нет. Приезжал только один человек в штатском, смутно знакомый, но он не поднял головы на окна, и Элиза не смогла рассмотреть лицо под полями шляпы. Он о чем-то поговорил с охраной и уехал, не обернувшись.
Элиза гадала – почему? Зачем отец покушался на жизнь канцлера? Что случилось с господином Луниным, всегда спокойным, до предела мирным человеком? Какой морок на него нашел? Почему он не только свою жизнь загубил, но и обрек ее, единственную дочь, на судьбу арестантки?
Не было ответа.
Когда темнело, Элиза спускалась в гостиную и до ночи читала книги, сидя в кресле напротив двух парадных портретов. Привычная жизнь казалась счастливой, недоступной сказкой, но хотя бы они – пусть нарисованные! – остались прежними.
Мама и тетка, сестра отца. Обе давно умерли, но Элиза иногда разговаривала с ними. Шептала тихонько краске на холстах о своих бедах и радостях, просила совета – больше не у кого. Отец только отмахивался…
Казалось – становилось легче.
Вы ведь стали ангелами, правда? Присматриваете за мной, прекрасные фрейлины Императрицы Изольды?
Мама оставила службу, когда вышла замуж, а тетка так и умерла «под шифром». Заболела, выполняя какое-то поручение – и все. Только и успела завещать маленькой племяннице все свое состояние. Теперь оно стало приданым для грядущего замужества. Жаль, что Элиза так с тетушкой и не познакомилась. Отец рассказывал, что они с мамой очень дружили…
Говорят, Элиза – вылитая тетушка Елизавета. Внешне – может быть, лицо и правда похожее, только глаза не прозрачно-синие, а невнятно-карие. Но такой улыбки, осанки и уверенности в себе, как у этих дам, Элиза и раньше достичь не могла, а уж теперь…
«Помогите мне, пожалуйста! – беззвучно взмолилась она. – Посоветуйте, как быть!»
Дамы едва заметно улыбались. Как всегда.
Ободряюще? Отстраненно? С сочувствием?
Брось, девочка, это всего лишь краска на ткани в позолоченных рамах. Они не спасут.
Но Элиза все равно надеялась. Пусть случится хоть что-нибудь!
В то утро она устроилась с книгой в кабинете отца. Замерла, как в полусне, глядя на статуэтку на камине. Очаровательная пастушка кокетливо наклонила голову. У ее ног стояла такая же миленькая овечка.
Фарфоровые улыбки и ожидание – не тронут? Разобьют? Переставят в чулан? Ты можешь только ждать, красивая куколка. Почитай старую книгу, скрась одиночество…
По брусчатке двора простучали копыта. Элиза кинулась к окну.
Всадник уже спешился, она увидела только, как конюх уводил в сторону конюшен потрясающей красоты гнедую кобылу. Тонконогую, звонкую, быструю норовистую лошадку под черным седлом с серебряной отделкой. Кобыла фыркала, косила глазом на парня – а ты достоин водить Меня за уздечку? Посмотрим еще, как справишься…
Вряд ли на такой лошади прибыл кто-то из сторожей. И вряд ли так быстро пропустили простого посетителя.
Элиза спустилась вниз. Арест так арест. Уже все равно.
В гостиной стоял элегантный невысокий господин в черной форме с серебряным аксельбантом и смотрел на портреты фрейлин. Они, кажется, виделись…
«Стоять!» – эхом прозвучало в ее памяти.
Шаг Элизы стал тверже, внезапно для нее самой. Стук каблуков по паркету звучал громче, чем прилично для девушки из общества – но при чем тут приличия?
В ней поднималась незнакомая, жгучая, клокочущая ненависть.
Я не звала тебя. Ты здесь не гость.
Прекрати смотреть на МОИХ дам!
Господин обернулся к ней. На доли секунды Элизе показалось, что вокруг него растекается рваное облако темноты, окутывает залитую солнцем комнату, течет в ее сторону…
Элиза моргнула, и наваждение пропало. Никакой тьмы, просто в глазах потемнело от злости. А перед ней – совершенно обычный человек. Почти обычный.
Темные волосы уложены в идеально ровную прическу, лицо чисто выбрито, на мундире ни пылинки, сапоги блестят, как будто секунду назад по ним прошлась щетка чистильщика. Такой безупречности не мог добиться ни один из известных Элизе светских львов. Ее визитер был скорее парадным портретом, чем живым существом.
Говорят, врачи считают чрезмерную аккуратность тревожным симптомом.
Господин вежливо поклонился Элизе.
– Здравствуйте, сударыня, – мягко поздоровался он хорошо поставленным глубоким баритоном, – я Георг фон Раух, кавалергард Его Величества. Примите мои соболезнования.
«Предотвратил попытку покушения… Зарубил на месте… Цепной пес Императоров…» – эхом отдались в ее памяти перешептывания слуг.
И черное на алом. Запах крови, бой часов, закат.
Они были почти одного роста. Элиза смотрела на него в упор, не моргая. Ее взгляд – ненависть, вызов, отчаяние, разбивался об утонченную вежливость.
Элиза молчала.
– Я пришел сообщить, что с вас сняты все подозрения, сообщил фон Раух. – Павел Николаевич действовал один. Гражданская казнь совершена. Все его имущество подлежит конфискации, подробный перечень в уведомлении. Бумаги и личные вещи Павла Лунина вам вернут.
Он протянул Элизе длинный плотный конверт, коротко поклонился и направился к выходу.
Проходя мимо, кавалергард снова бросил взгляд на портреты.
Элиза остро пожалела, что в руке нет пистолета. Очень хотелось выстрелить в затылок, точно в основание короткой косички его щегольской прически. Она и не знала, что может – вот так. Ярко, до мелочей представить звук выстрела и отдачу пистолета. Брызги крови и мозги разлетаются по стенам, попадают на портреты, становясь языческой жертвой прекрасным мертвым дамам… И фрейлины довольно улыбаются искусно прописанными лицами.
Фон Раух не обернулся, только чуть дернул головой, как будто на затылок села надоедливая муха.
Секунд через десять после его ухода Элиза с трудом разжала сведенные судорогой пальцы, заломившие край конверта.
На официальной бумаге не было ни слова о том, что теперь с Павлом Луниным. Гражданская казнь – лишение дворянства, переломленная шпага над головой, казненный становится никем. Даже не смерть, мертвого можно вспоминать, его имя остается в сословных книгах, есть могила в фамильном склепе, есть день поминовения. После гражданской казни человек стирается целиком, не «был – и нет», а просто «нет». Так стерли старшего сына Императрицы Изольды за попытку покушения на царственную матушку… Теперь и Павла Лунина стерли, как мел с доски.
Элиза была уверена, что отец не умер там, в залитой кровью комнате. Когда ее выводили, она чувствовала – жив, и у него хватит сил справиться с раной. Элиза не знала, почему, но была убеждена, что все так и есть. Может быть, она просто очень хотела этого? Могло, конечно, случиться что угодно. Но если бы отец был мертв, ей бы отдали тело. Тем не менее, она не получила ни сообщения, ни приказа явиться за покойным, ничего.
Или письмо просто задержалось?
Всплеск ненависти встряхнул Элизу. Ей больше не хотелось сжаться в комок в кресле перед портретами, ждать и на что-то надеяться. Нужно было жить дальше.
Как? Неизвестно.
Но сначала нужно выяснить, что с отцом. И понять, что заставило его кинуться с ножом на канцлера.
Из открытого окна она услышала, как по двору простучали копыта сразу нескольких лошадей.
– Барышня, – поклонился вошедший дворецкий, – неужели все закончилось? Уехала охрана, только коробку с бумагами вам оставили.
– Да, – медленно проговорила Элиза. – Это – закончилось.
Она поднялась обратно в кабинет отца. Велела принести туда же все бумаги, отпустила слуг и еще раз очень внимательно перечитала уведомление.
Казна конфисковала имения, дом в Гетенберге и счета в банках. Суммы…
Что?! Писарь ошибся? Не может быть!
Элиза крепко зажмурилась, потрясла головой и снова посмотрела на аккуратные строчки.
На отцовских счетах не было денег. Совсем. Если собрать все жалкие гроши остатков, хватило бы, наверное, на ужин в узком кругу. На два уже вряд ли.
Отец зачем-то вывел все деньги из банков перед тем, как совершить покушение? Он кому-то за что-то заплатил? Его шантажировали?!
Почему он ничего не рассказал ей, своей единственной дочери?
«Это скучно для юной барышни, – вспомнила она слова отца. – Не забивай свою красивую головку сложными цифрами…». И жесткий смешок: «Волос долог – ум короток».
Отец никогда и ничего ей не говорил. Отмахивался на вопросы, высмеивал наивный интерес, не воспринимал всерьез. Она заказывала платья, шляпки и букеты, составляла меню обедов, рассылала приглашения на свадьбу, изводила ювелиров требованиями подобрать камни нужных оттенков и никогда не спрашивала, хватит ли денег заплатить по счетам. Казалось, их богатство – что-то само собой разумеющееся, вечное, как фамильный герб, как галерея портретов предков, как имения и замки, как имя!
У отца больше нет имени. И замков нет.
Еще надеясь на что-то, Элиза вытряхнула на стол документы из коробки. Схватила первый, попавшийся под руку. Это оказалась закладная на одно из поместий. Крайний срок выплаты – десятое сентября, через неделю. Она отбросила бумагу, взяла следующую…
Примерно через полчаса ей стало окончательно ясно – отец был разорен. Полностью. Долги превышали все возможные доходы, и к концу сентября он оказался бы на улице, если не в долговой тюрьме.
***
Пять лет назад скончалась Императрица Изольда. Умерла во сне, тихо, совсем не так, как жила. Ее старший сын и наследник всего-то пару лет не дождался трона, попытался совершить переворот и был казнен. Младший. Ульрих, задолго до смерти матери отрекся от всех прав и пропал. Говорят, постригся в монахи. Наследниками остались его дети.
Императором должен был стать старший внук Изольды Константин, но перед смертью она объявила последнюю волю – отдать трон Александру.
Потом кто-то говорил, что завещание было подлогом, а кто-то клялся в его подлинности. Правду так никто и не узнал.
