Алексей Доброхотов
Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»
* * *
Формальности много времени у опытного милиционера не заняли, и, спустя минут десять, забрав из кладовки свои полосатые сумки, незадачливые торговцы уже спешили к железнодорожной станции, пытаясь нагнать упущенное время.
Шли быстро и молча, почти бежали. Николай, то и дело, ругался, наступая разутой нагой в холодную слякоть, или напарываясь на острый, торчащий из земли камень. Несмотря на то, что сумки стали существенно легче своего первоначального веса, они неимоверно давили на плечи и всё время цеплялись за какие-нибудь ветки, словно нарочно мешая быстрому продвижению к спасительной электричке. Однако, успели. Только-только вскочили в вагон сквозь закрывающиеся двери.
– Ничего себе съездили, – оценил черную грязь на своих носках Николай, поудобнее устраиваясь на скамейке среди тучных пассажиров, обосновавшихся в этом купе.
– Поучительная прогулка, – согласился с ним Дмитрий Кириллович, скромно пристроившийся напротив.
– Из-за какого-то урода вляпались в такое дерьмо. Всё. Хватит, – парень стянул с себя грязный промокший насквозь носок, – Хватит заниматься ерундой, – начал выкручивать из него воду прямо на пол, не стесняясь присутствующих, – Правильно, ты, тогда сказал, пора браться за ум и выходить на серьезный уровень. Пока шли, я всё решил, – расправил носок и снова натянул его на ногу, – Займемся строительством.
– Чем?
– Стройкой, – тряхнул он своими кудрями, – Это же позитивно, – занялся вторым носком, – Это прибыльно, – снял его и начал выкручивать, – Наберём бригаду. Начнём брать подряды. Ты, видел, сколько у нас молдаван без дела шатается? – расправил носок, брезгливо на него посмотрел, но одел на ногу, – Я это ещё там, в гроте, сообразил, – добавил, поморщившись, – Как можно всё это устроить, – посмотрел, куда можно поставить ноги, но ничего кроме большой, грязной лужи, набежавшей с носков, возле себя не обнаружил, – Чёрт, – оценил отсутствие чистого, сухого пространства, – Тут всё дело в цене, – критично обозрел сдержанно сидящих возле него пассажиров, – Пойдем отсюда, – поднялся с места, осторожно переступил лужу, взял поставленные в проход сумки, – Пойдем, вон, туда, – кивнул головой в другой конец вагона, заметив там свободное место, – Главное первоначально получить хорошую цену, – обернулся к своему маленькому напарнику, вставшему вслед за ним, – Если закрепим цену контрактом, то дальше уже дело техники.
– Слушай, Коля, а, ты, не хочешь сначала обсудить это с профессионалами? – поинтересовался его спутник, следуя за ним по проходу.
– А я, по-твоему, кто? – обернулся он на колкую, как ему показалось, реплику, – Думаешь, я мало, что тут понимаю? Ошибаешься. Я уже всё продумал. Как приедем, скинем это барахло, – качнул полосатыми сумками, – И начнём набирать команду. Ты, толковый договор сможешь составить?
– Я? – в удивлении остановился Дмитрий Кириллович.
– А то кто? Юриста нанимать будем? – одарил его сиятельной улыбкой напарник, устраиваясь на новом месте, где действительно оказалось больше свободного пространства в виду отсутствия у попутчиков излишнего багажа и телесной массы, – Что тут такого? Найди где-нибудь нормальный шаблон и составь, пока я буду команду собирать, – бесцеремонно приткнул сумки под окно вагона, поставив одну на другую, – Ты же сможешь. Это же, как раз по тебе. Ты, главное, пойми, что это совершенно другое дело. Это тебе не спекуляция мелким товаром. Это уже оборот. Перспектива. Масштаб. Хватит фигней заниматься. Хватит по мелочам размениваться. Брать дело, так стоящее. Всё, решено. Завтра же начну действовать. Работы предстоит много.
– Знаешь, Коля, мне почему-то так кажется, что, ты, там, в пещере, башкой стукнулся, – сдержанно заключил маленький человечек.
– Что, так, похоже? – удивился его рослый товарищ.
– Похоже, – сочувственно вздохнул малыш.
– Точно. Не думал, что, ты, об этом так быстро догадаешься. Неужели заметно?
– И очки надевать не надо.
– Ладно. Так и быть. Скажу. Но только тебе, – Николай подозрительно покосился на пассажиров, сидевших с ними вплотную, – Только, смотри, никому, – предупредил друга, сидящего напротив, доверительно склонился к нему и перешёл почти на шепот, – Там, в пещере со мной кое-что было. Ты, это правильно заметил: я не просто так решил бросить торговлю. Тут, знаешь ли, и объяснить это толком довольно сложно…, – задумался на минуту, словно подбирая нужные по выразительности слова, – В общем, я как вошёл туда, так сразу, как бы на поле оказался. В общем, на лугу. На зеленой траве. Стою, а прямо на меня девушка идёт. Тебе не передать какая. Я таких в жизни не видел. Обалденная в общем. Красавица. Подходит ко мне, прямо так, смело, обхватывает руками за шею и говорит, прямо в глаза: «Здравствуй, Коленька». Представляешь? «Как давно, – говорит, – Я тебя здесь ждала». Я офигел просто. Сказать ничего не смею. А она берет меня… в общем… в оборот, и мы с ней прямо там, понимаешь… того…
– Что переспали? – усмехнулся маленький собеседник.
– Ну, типа, этого… Офигенно было! Я такого… никогда не имел. Это было просто что-то… Тебе не передать… А потом, когда всё закончилось, она встаёт, берет меня за руку и говорит: «Пойдём». И тут мы с ней оказываемся на крыше высоченного небоскреба. «Посмотри, – говорит, – Как красиво. Узнаёшь город?» Я только головой мотнул. Типа: не узнаю. Слова вымолвить не смею. Дыхание перехватило. «Как же, ты, не узнаешь его? – рассмеялась она, – Вон, посмотри, здание университета на Воробьевых горах виднеется. Там Кремль. Это же Москва». И, правда, гляжу – Москва. Река синей лентой вьётся. Домишки маленькие вдоль улочек выстроились. Машинки, снуют, как игрушечные. Только дом этот, на крыше которого мы стоим, удивительный, не реальный какой-то. Я просто обалдел. «Нет в Москве дома такого», – говорю. «Конечно, нет, – смеется она, – Ты, же его построишь. Построишь, Коленька? Сможешь?» «Смогу», – отвечаю, а сам про себя думаю: «Какое, нафиг, смогу. Я же нифга в этот не шарю». А она, словно, услышав мои мысли, говорит мне: «Не бойся, Коленька. Ничего не бойся. Я помогу тебе. Всё сможешь сделать. И дом этот построить и много других ещё лучше этого». «Да, кто же, ты?» – наконец, спрашиваю. «Мечта твоя, – отвечает она, – Мы с тобой теперь всегда будем вместе. Ты, избран мною. Ты теперь мой. Навеки. Согласен?» «Согласен» – отвечаю ей. «Будешь со мной, – говорит она, – Всё у тебя будет. Всё тебе дам. Только слушай меня и делай, как я говорю. Понял меня?». «Понял, – киваю я головой, – Как звать мне тебя?» – спрашиваю. «Зови меня Марой. Я теперь ступай, – легонько толкает меня к самому краю, – Воспари над городом. Расправь свои крылья, орёл мой. Лети и помни: ничего не бойся». Как завороженный шагнул я вперёд и оказался снова в пещере. Во, как! Вот, как тебя, её перед собой видел.
– Вечно тебе бабы мерещатся, – категорично определил Дмитрий Кириллович.
– Дурак, ты, – обиделся Николай, но продолжил, – Я такую никогда в жизни не видел. Даже после дури. Помнишь, мы тогда пробовали? Реально. Знаешь, насколько реально? Вот, как тебя сейчас вижу. Так, что… это не глюк. Далеко не глюк.
– Ну, да, – скептично усмехнулся товарищ.
– Вот после этого я и понял, чем нужно заняться, – вернулся в исходное положение собеседник, – У меня прямо в голове всё прояснилось. Дома надо такие строить. Как она мне сказала. Всё у нас тогда хорошо. Нет, – предупредил реплику, готовую сорваться с уст коротышки, – Даже не думай меня отговаривать. Это решено. Как сказал, так и будет.
Глава 2. Восхождение в бездну
Иван Иванович очень любил стричься. Но волосы его росли не так быстро, чтобы он мог получать это удовольствие каждый день, или даже раз в неделю или хотя бы раз в месяц. Волосы его росли так, что ему удавалось повторить эту приятнейшую для него процедуру только через полтора – два месяца. Ему чрезвычайно нравилось, когда теплые пальчики парикмахерши, а это должна быть непременно молоденькая девушка, касались его пролысоватой головы и шустро бегали по ней, цепляя прядки реденьких волосёнок, легонько их вытягивали, подцепляя расческой, и подрезали острыми ножницами. В эти моменты он зажмуривал глазки, и ему представлялось невесть что, но чаще всего что-нибудь эдакое озорное и, конечно же, в отношении этой молоденькой парикмахерши. То будто бы он чрезвычайно понравился ей, настолько, что она, наконец, не смогла больше сдерживать нарастающую внутри страсть, пригласила его к себе домой на чашечку кофе, где после легкого ужина набросилась на него, как дикая кошка, и овладела им раз десять подряд, не меньше. То будто бы он, наоборот, вдруг, произнёс такое, что она сразу же согласилась посетить его скромное жилище, в то время, конечно, когда супруга находилась на даче. И вот он уже балует её всевозможными удовольствиями, купает в джакузи, угощает ликёром и вообще приятно проводит время, исполняя все её маленькие прихоти. Ведь он мужественный и сильный, как Аполлон, а она страстная и ненасытная. Но, настает утро, пора расставаться. Она плачет, не желая покидать его, а он поглаживает её по головке, целует и отеческим тоном, полным мудрости и благородства говорит: «Ничего, скоро снова увидимся. Возможно, сегодня же, вечером». Она успокаивается и уходит, полная желания моментально вернуться по первому его зову.
На самом деле, Иван Иванович никогда даже не пытался заговорить с мастером во время сеанса. Он просто сидел и, молча, воспринимал приятную для него процедуру. Как кот, которого слегка почесывают за ушком. И пока он вот так представлял себе что-нибудь эдакое, стрижка неожиданно заканчивалась, по причине отсутствия чего-либо ещё, что можно было бы как-то подцепить и подрезать. Тогда он вставал с кресла, сухо благодарил, и с видом, выражающим явное недовольство, расплачивался точно по счету. После чего уходил отращивать волосы с тем, чтобы вернуться.
Два месяца пробегали незаметно. День за днем, как один день: работа, дом, телевизор, магазин, ужин, завтрак, работа, дом, сон. И всё. Ничего примечательного. Можно даже не задумываться, что делать завтра. Заранее известно. Встал, умылся, поел, оделся, поехал на работу. Вечером вернулся, разделся, умылся, поел, посмотрел телевизор, лег спать. И только когда волосы немного подрастали, в душе возникало легкое волнение от предстоящей встречи с той, что шаловливыми, смелыми пальчиками пробегала по его голове, отрезая от неё маленькие клочочки.
Никто из обширного окружения Ивана Ивановича даже не догадывался о том, что в этом успешном и уважаемом человеке живет такая маленькая, неказистенькая страстишка. Настолько ничтожная и смешная, что о ней даже стыдно кому-нибудь рассказывать. Хотя, казалось бы, что может быть проще? Иван Иванович обладал достаточно большим капиталом для того, чтобы иметь возможность в любой момент пригласить молоденькую девицу в свой кабинет, поставить её позади себя и заказать ей на весь день почесывание головы. Так нет. Не приглашал. Не смел. Стыдился. Боялся признаться даже себе самому в такой пустяковой слабости. Предпочитал пережидать эти два месяца, пока не отрастут волосы достаточной длины, дающие пристойный повод для получения такого маленького удовольствия.
А тем временем, пока росли волосенки, вокруг его головы кипели поистине нешуточные страсти, куда масштабнее какой-то там косметической процедуры. Дело в том, что Иван Иванович, вот уже двадцать лет, возглавлял один из крупнейший строительных трестов Санкт-Петербурга. И даже почти на половину являлся его собственником. Так уж случилось, что он занялся этим делом еще до пресловутой «Перестройки». Сначала стал директором государственного предприятия, затем успешно поучаствовал в его приватизации, да так и остался на своем месте, продолжая заниматься тем, что лучше всего умел делать – строить типовые панельные дома для жителей города.
Иван Иванович считал себя человеком достаточно солидным и порядочным. Он не являлся приверженцем какой-либо религии, ибо вырос и получил воспитание в атеистическом духе в эпоху развитого социализма, однако определенные представления о морали и нравственности, почерпнутые из «Кодекса строителя коммунизма», помнил и пытался в меру сил и возможностей их придерживаться, почитая за общечеловеческие, непреходящие ценности. Поэтому он не позволял себе никаких непристойных глупостей, предпочитая хранить физическую верность своей жене Екатерине Павловне и, тем самым, правильно воспитывать единственную дочь, переживавшую бурный период девичьего становления в окружении грехов и соблазнов, хлынувших на Россию из развращенной Европы. Правда только этим обстоятельством и ограничивалось его воспитание. На большее у него не хватало ни времени, ни сил, ни большого желания. Остальным, как говориться, занималась жена. Потому как это её женское дело заниматься детьми. Его же, мужское, работать и приносить пользу обществу. Иначе говоря, дома строить, деньги зарабатывать и в семью давать, сколько надо.
* * *
В этот майский день в пятницу тринадцатого числа Иван Иванович вошёл в свой рабочий кабинет позже обычного. Желудок с утра прихватило. Видимо, что-то съел на ночь недоброе, из того, что залежалось в холодильнике с праздничного стола в честь Дня Победы. Иван Иванович вообще любил много и разнообразно покушать. Не стеснял себя в этом удовольствии и практически ничем не ограничивал. Мог очесать пять полновесных блюд в ресторане и после этого плотно поужинать дома перед сном. Поэтому такое досадное обстоятельство как пищевое отравление иногда у него случалось, и жена к этому всегда заранее приготавливалась. Она припасала соответствующие таблетки, микстуры и даже большую спринцовку. Так что пока Иван Иванович с утра прочищал пищеварительные каналы, принимал таблетки и собрался с силами, перевалило за полдень.
Утреннее производственное совещание провел первый заместитель. Не в первый раз такое случалось. Да и не намечалось в этот день ничего необычного. Налаженный механизм стройки работал исправно. Материалы подвозились. Прорабы руководили. Башенные краны оживленно крутились.
– Зеленого чайку? – тихо осведомилась секретарша, опытным глазом оценив зеленоватый оттенок лица шефа.
– Да. Пожалуй, – тяжело пропыхтел Иван Иванович, следуя к своему широкому, дорогому кожаному креслу.
Он основательно утвердил в нём своё пышное тело, пробежал беглым взглядом лежащие на столе бумаги и с тоскою посмотрел на висевшую на стене напротив картину художественно изображавшую прорубание окна в Европу Петром 1. На ней великий русский царь залихватски крутил колесо корабельного штурвала, народ, стоя на набережной Адмиралтейства, что-то кричал, а вдаль уплывала стайка парусных судов с Андреевскими флагами на фок мачтах.
– Да-а, натворил дел… – глубокомысленно произнёс Иван Иванович.
К чему именно относилась эта фраза: к деяниям царя или к утреннему происшествию, осталось неясным.
Вошла секретарша Люба, серьезная замужняя дама лет сорока, с большой белой чашкой горячего чая на подносе. Молча, поставила напиток на стол и встала в ожидании указаний.
Никаких указаний Иван Ивановичу давать не хотелось. Они просто ещё не образовались в его голове. Почему-то захотелось пончика. Румяного, поджаренного, круглого, такого какие давали на Невском проспекте. Но его не принесли. Хотя, если бы он отдал такое распоряжение, то исполнительный шофер Вася моментально смотался бы к Дому Ленинградской Торговли и прикупил бы там пару десятков. Остыть не успели бы, как оказались бы на столе прямо перед ним. Но он такого распоряжения не сделал. Потому что понимал, что это сейчас, после утреннего промывания и прочего, весьма вредно. От чего настроение у него образовалось пасмурное. Взяв в руки чашку горячего, крепко заваренного зеленого чая, он стал шумно отхлебывать, сдувая пухлыми губами клубочки медленно понимающегося пара.
– Что-нибудь ещё? – поинтересовалась Люба.
– Спасибо. Не нужно.
Секретарша направилась к выходу, но возле самой двери остановилась.
– Там, вас с утра молодой человек дожидается. Пригласить?
– Кто?
– Да этот. Из новых.
– Минут через пять.
– Хорошо.
«Новыми» назывались те, что неведомо откуда вылезли и набросились на строительный рынок, давно и правильно распределенный среди ответственных, опытных, знающих свое дело строителей. Неуёмные, жадные, молодые они волнами накатывали на строительный трест, заваливая его предложениями от бессчетных дурацких кооперативов купить какой-нибудь материал с откатом, провести зачет или передать им часть строительных работ в субподряд. А под «этим» имелся в виду тот самый парень, что в последний раз пытался продать по сходной цене бригаду строителей, состоящих не то из молдаван, не то из украинцев, якобы весьма опытных, но очень дешёвых. Тем не менее, от встречи с ним в памяти Ивана Ивановича осталось довольно приятное впечатление. Он не показался таким уж бестолковым, как прочие, и в отличие от своих сверстников не пытался сразу купить старого директора, внимательно выслушал его мнение, не настаивая на своём, и больше говорил о возможности достижения общей для всех пользы, чем о прямой денежной выгоде. Кроме всего прочего он оказался высок, светел лицом, кудряв, симпатичен, энергичен, вежлив, приветлив и явно не глуп. Из такого со временем вполне мог бы получиться хороший работник.
Иван Иванович попробовал вспомнить содержание последнего с ним разговора, но у него не получилось. Осталось только общее впечатление, детали стерлись. Хотя о чём-то они всё же, видимо, договорились? Но о чём? Впрочем, какая сейчас разница. Всё равно тресту от него ничего не нужно: ни его дешёвых строителей, невесть откуда прибывших, ни чего-либо ещё. Тогда зачем он снова пришёл? И как его там зовут… Имя тоже куда-то запропастилось. Хотя какая разница, как его там зовут. Пришёл, ушёл, как говориться: с глаз долой – из сердца вон.
* * *
Этот молодой человек нарисовался на пороге кабинета ровно через пять минут, как и пожелал Иван Иванович. Вот что значит выученный секретарь.
– Разрешите? – поинтересовался он.
Директор молча указал рукой на одно из двух кресел приставленных для посетителей к фасадной части массивного деревянного письменного стола старинной работы. Тот стремительно преодолел расстояние от двери до места, пройдя не менее двадцати кресел, выстроенных вряд вдоль длинного стола, предназначенного для производственных совещаний.
– Здравствуйте.
Иван Иванович кивнул в ответ головой.
– Я снова к вам и вот по какому вопросу. Вы оказались совершенно правы. Они действительно никуда не годятся.
– Кто?
– Молдавские рабочие. Только вы, с вашим большим опытом, смогли сразу это определить. Нет, конечно, где-нибудь на лесоповале, они вполне могут сойти за нормальных работников. Но только не на стройке. Строительных рабочих нужно специально готовить. Это очень не простое и очень ответственное дело, – решительно заявил посетитель.
– Да, – согласно кивнул директор. Общее направление разговора ему понравилось. Он даже слегка улыбнулся.
В это момент дверь в кабинет решительно распахнулась и вошла молодая девушка, худенькая, бледная, взволнованная. Её большие черные глаза, казалось, занимали половину лица и горели, как у настороженной кошки в легком обрамлении аккуратно уложенных светло-русых волос.
– Папа, я больше так не могу, – завила она с хода, – Пусть он или уходит, или больше не занимается своими киосками. Зачем, ты, ему дал денег?
– Лиза, я занят, – сердито глянул на неё Иван Иванович.
– Ах, простите. Ты – занят. Значит, я могу свободно катиться куда угодно, – всплеснула девушка тонкими ручками, – Ко всем чертям, – уточнила, разворачиваясь к выходу.
– Зачем, ты, так!? Постой. Сядь. Лиза! – директор выбрался из-за стола и двинулся грузным телом к дочери, с трудом преодолевая пространство большого кабинета. Ему удалось настичь её возле самой двери. Впрочем, она и не спешила его покинуть.
– Сядь и успокойся, – схватил он девушку за руку, – Извините, – кивнул посетителю, – Сядь, я говорю, – подвел к длинному столу и усадил в крайнее кресло, – Что у тебя снова случилось?
– Ничего. Всё нормально, – передернула она угловатыми плечиками, – Ему до меня ровным счетом нет никакого дела. Ему нужны только его киоски. Больше ничего. Ради них он бросил институт. Представляешь? Связался с какой-то шпаной. Не вылезает из ресторанов. Приходит пьяный. Говорит только о машинах. Я для него кто? Никто. Пустое место. Он на меня смотрит и не видит. Слушает и не слышит. Я всегда могу подождать. Сколько угодно. Главное – это киоски.
– Ладно. Я поговорю с ним. Обещаю. Сегодня же, – отец сдержанно погладил дочь по тонкому плечику, – Чаю хочешь?
– Уже несу, – раздалось со стороны двери.
Опытный секретарь принёс на подносе стакан холодной воды и чашку горячего крепко заваренного, черного чая.
– Вы, не могли бы немного подождать? – обратился директор к посетителю, внимательно наблюдавшему происходящее со своего места возле рабочего стола.
– Конечно. Конечно, – с готовностью вскочил тот на ноги.
– Я угощу, вас, чаем, – любезно улыбнулась ему секретарша, устанавливая возле девушки стакан воды и чашку чая.
– Спасибо.
Вместе они и вышли.
Оставшись без посторонних, дочь Ивана Ивановича почти расплакалась.
– Представляешь, он даже книжек никаких не читает. Ему это не интересно. Смотрит только свои дурацкие кассеты. Эти ужасные боевики. Где все время кого-то убивают, – взволнованно рассказывала она, запивая близкие слезы холодной водой, – У меня уже голова болит от этих его боевиков. Всё время пальба. Он ничем не интересуется. На уме одни цены. Цены на всё. Что бы у него не спросили. Он всегда всему знает цену. Как же так можно?
– Я поговорю с ним. Обязательно поговорю, – пытался успокоить её отец.
– Что толку с ним говорить. Ему нужно вернуться в институт. Забери у него деньги.
– Как, ты, себе это представляешь?
– Возьми и забери. Ты же можешь? – с мольбой в глазах посмотрела на него дочь.
– Он достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что делать. И потом… это же работа. Это же ради вашего будущего. Вспомни, как нам было трудно пока я не… Впрочем, ты, этого помнить не можешь. Ты тогда была очень маленькой. Мужчина должен уметь обеспечить свою семью, – Иван Иванович чувствовал себя крайне неудобно. И не потому, что дочь неожиданно примчалась к нему на работу в расстроенных чувствах, а от того, что случилось это в присутствии совершенно постороннего человека, да ещё в такое неподходящее для семейных разборок время. Не могла вечера подождать? Он вообще не любил смешивать работу с семейными проблемами и всячески старался избегать подобных ситуаций. И вот не получилось. Вырвалось. Полетело. Теперь начнут обсуждать на всех перекрестках, обсасывать, смаковать, ставить оценки. Трепать его доброе имя. Скверно. Очень скверно получилось. И не то скверно, что у дочери никак не могут сложиться отношения с её молодым человеком. А то, что его маленькие семейные тайны стали вдруг достоянием широкой общественности. Да ещё этого парня, неизвестно откуда, вдруг, взявшегося. Хотя, может он ничего и не понял. Это же совершенно его не касается. Может не стоит вообще обращать на него внимание?
– Ладно. Всё образуется. У нас с твоей мамой тоже не сразу всё сложилось. Но, как видишь, ничего, живём. И у тебя сложится. Надо только немного потерпеть. Я с ним поговорю. Понимаешь, сейчас время такое. Все бизнесом занялись. Стараются денег заработать. Это же хорошо, когда в доме достаток. Он человек энергичный, занятой. Пять киосков – это не шутка. Времени на них надо много. Он ещё два собирается поставить. Возле рынка. А как работать? Ни на кого же нельзя положиться. Кругом мошенники и воры. И мне надо работать. Люди ждут. Давай. Потом поговорим. Уладим всё. Успокойся, – утешал он, прекрасно понимая, что не всё так просто, как кажется, но искренне надеясь, что всё само собой как-нибудь сложится, или мать, как обычно, устроит. Устроила же она это знакомство. Стало быть, ей и разруливать теперь образовавшуюся ситуацию. В конце концов, не он сосватал дочери этого человека, а она. Пригласила общих знакомых, что называется «на чай», людей приличных и состоятельных, свела в перспективную, по её мнению, партию, вот теперь пусть и разбирается.
– Но ведь это же не нормально, – не успокаивалась никак девушка, – На уме одни деньги. Только деньги. Ничего кроме денег. Все разговоры о них. Все интересы вокруг них. Так же с ума сойти можно.
– Так ведь это и есть работа. Я тоже всю жизнь работаю. У мужчины должно быть своё дело. Я строю, он торгует. Раньше у нас в стране план был. Так мы всё время о плане говорили. А теперь плана нет. Теперь вместо него деньги. Теперь это такой новый показатель работы, понимаешь? Вот и всё. У кого денег много, тот и успешен. Тот, так сказать, выбился в лидеры.
– Нет. Ты, не понимаешь. Это не показатель. Это мировоззрение. Это тупик. Один большой, тёмный тупик. Он же, как ненормальный.
– Да нет. Это период у него такой. Становления. Организации и становления дела. Естественно оно отнимает много времени и сил. Вот как только всё сложится, наладится, так он сразу же станет другим. Вот увидишь. Дай, ты, ему возможность наладить всё. Не дергай. Это же серьезное дело. Ладно. Давай. Иди. Успокойся.
Сбросив внутреннее напряжение, девушка, и правда, немного успокоилась, выпила чай и покинула отцовский кабинет, унося с собой слабую надежду на возможные перемены.
* * *
Молодой человек вскоре вернулся и снова занял оставленное ненадолго место возле рабочего стола Ивана Ивановича. С видом многозначительным и серьезным он заявил:
– Не буду отвлекать много времени. Перейду сразу к делу. Я подумал и решил: я готов все риски принять на себя. Взять на себя, так сказать, всю ответственность.
– Какую ответственность? – удивленно взглянул на него директор треста.
– Полную. Материальную. За всех, – уточнил посетитель.
– Простите. Не понял. Что, вы, от меня хотите? – поставил вопрос ребром хозяин кабинета.
– Я хочу получить субподряд, – прямо ответил молодой человек.
– У вас есть строительная контора с лицензией?
– Пока нет. Но я надеюсь получить её в ближайшее время. И я очень надеюсь, что, вы, мне в этом поможете.
– Вы с ума сошли. Это невозможно.
– Почему?
– Потому. Я, вас, не знаю, – ответил Иван Иванович так же прямо и точно, как давно уже никому не отвечал.
– Но… я не прошу много. Дайте мне шанс. Вы, ничем не рискуете. Я даже не прошу денег. Заплатите мне потом, если устроит качество нашей работы. Мы согласны работать по самым минимальным расценкам.
Нахальство и самоуверенность молодого человека начинали переходить всякие границы. Иван Иванович даже слегка оторопел, что случалось с ним не так часто. Видимо, наслоилось болезненное состояние и недавняя неприятная беседа с дочерью. Но он быстро собрался с мыслями и спросил:
– Вы представляете себе, что такое строительство?
– Вполне.
– Нет. Вы не представляете себе, что такое строительство. Строительство – это не кирпич на кирпич за хороший магарыч. Строительство – это, прежде всего, сроки. Время. Понимаете меня? – Иван Иванович даже наклонился в сторону молодого человека, настолько сильно охватило его желание втолковать этому недотепе, куда он пытается влезть со своей самоуверенностью, – Время, – повторил он, – И только потом деньги. Не уложишься в отведенные сроки, потеряешь всё.
– Ну, я понимаю, – закивал головой собеседник, с видом преданного ученика, воспринимающего мудрость своего учителя.
– И что прикажете мне делать, если, вы, в отведенные, вам, сроки не уложитесь? Или напортачите? На переделку времени у меня не будет. Мне его никто не даст. Мне придется отвечать перед заказчиком. Мне, а не вам. С вас взятки гладки. Пришли, напортачили, ушли. Свищи вас потом, как ветер в поле. А я не уйду. Мне уходить некуда. Я останусь. Останусь отвечать перед всеми за все ваши косяки и недоделки. И не важно, заплатил я вам что-то или нет. Мне это все обойдется гораздо дороже.
– Ну, дайте нам для начала что-нибудь простое. Не такое ответственное. Например, канаву копать, – предложил молодой человек, вытянувшись на стуле, как по стойке смирно, готовый немедленно приступить к выполнению любого задания, – Я вас не подведу. Всё будет сделано на самом высоком уровне.
– Послушайте, молодой человек, зачем, вам это всё надо? – поинтересовался директор.
– Хочу заняться стройкой, – тут же ответил тот.
– Почему именно стройкой? Других занятий вам не нашлось? Вон, ставили бы киоски. Торговали. Чем плохо?
– Я торговал, но это не интересно. Тут нет позитива. Размаха, так сказать, для созидания. Всё примитивно и пошло. А я хочу созидать. Строить, – горячо выпалил соискатель фронта работ, – Надо же не просто так чем-то заниматься. Надо же заниматься тем, за что потом не будет стыдно в глаза людям смотреть.
– Вот как? Вы что действительно так думаете?
– Конечно. Только так. Я для себя решил твердо: стройка – это мое призвание.
– Что ж… я подумаю над вашим предложением, – несколько смягчился Иван Иванович, – Можете идти. До свиданья.
– Спасибо, – подскочили на месте будущий строитель, словно получил согласие на заключение контракта, – Вы ещё не всё знаете. Я собираюсь не просто работать. Я собираюсь строить быстро и дёшево. Я всё подсчитал. Я буду использовать ту самую иностранную рабочую силу. Это сейчас они иностранцы. Но раньше они все были нашими. Работать они умеют. Я говорю об украинцах, а не о молдаванах. Я специально наберу бригаду строителей. Это будет огромная экономия по фонду оплаты труда. Кроме того, им можно вообще платить просто наличными мимо кассы. Это ещё более выгодно. Никаких налогов. Никаких трудовых споров. Никаких контрактов. Это всё я полностью беру на себя. Вам достается только выполненный объем работ. Вот, – выпалил он и сел в ожидании бурных оваций.
Но оваций не последовало. Иван Иванович смерил его усталым взглядом утомленного удава и молвил:
– Такие выгодные предложения поступают мне три раза на дню. Я уже сказал вам, что я подумаю.
– Когда можно будет, вас, побеспокоить?
– На следующей неделе. После вторника. Нет. В четверг, после обеда. Позвоните секретарю. Она, вас, соединит.
– Надеюсь на успешное, долгосрочное сотрудничество, – протянул руку молодой человек, вставая, желая, видимо, скрепить, тем самым, достигнутую договоренность. Но рукопожатия не последовало. Директор треста явно до конца ещё не проникся масштабностью предложенного проекта и не бросился обнимать перспективного партнера. Выскакивать из-за стола и провожать его он тоже не собирался. Вместо этого он взял в руку оставленную на столе чашку и углубился в созерцание остывших остатков зеленого чая.
