Алексей Будищев
Ворон

Полная версия

Вукол снова смерил глазами березу. Если бы с ним был топор, он срубил бы ее под корень и нащепал бы из неё лучин.

Он двинулся в путь, беспокойно озираясь и думая о жене: «Я убил ее, потому что она клятвопреступница. Убил и люди простили меня».

– А Бог?

Вукол ясно услышал, что это шепнул орешник, росший сбоку, около дороги, дигилястый и чахоточный, как приезжавший на лето к о. Серию семинарист. Вукол круто повернул от орешника в сторону, но старая растопыренная ветками сосна преградила ему дорогу. В то же время молодая березка, вся осыпанная снегом, как снегурочка, беспокойно затрепетала и стала ласкаться к веткам сосны, как испуганный ребенок. Казалось, ее испугал вид Вукола, и она просила у старой сосны защиты.

Вукол прошептал:

– Заговор! – и дикая злоба наполнила его сердце. Он, как кошка, прыгнул на середину дороги, поближе к орешнику и, злорадно сверкая глазами, переспросил побелевшими губами:

– А Бог?

Орешник шевельнулся, посыпал инеем, и Вукол снова услышал:

– А Бог?

– Бог! – Вукол подпёр кулаками бока. – Бог!

Вукол чувствовал, что злоба владеет всем его сердцем, и он еще силен. Это его обрадовало, и он вызывающе бросил взор к небу.

– Бог! – крикнул он, сияя всем лицом: – Бог… – И он выпустил из своих уст нечто ужасное, богохульное, сверхъестественное.

И тогда туча, закрывавшая месяц, прорвалась, как истлевшая бумага. Серебристая тени метнулись с неба на землю, лес весь просиял, и вместе с тем отдаленные кусты повторили исступленный вопль мужичонки: «Мало тебе, живорез окаянный, что жену загубил!»

Вукол задрожал; серебристые тени ослепили его глаза, и ужас вошел в его сердце. Он почувствовали, что весь лес стал на него. Вукол пустился бежать. Он бежал долго с искаженным от ужаса лицом и трясущимися губами; но злоба еще не покидала его сердца и только пряталась в самый темный угол. Он бежал долго, широко размахивая руками и тяжело дыша, и очутился внезапно около трех сосен, где упала под топором жена Вукола.

Вукол опустился около одной из сосен, обнял её корявый ствол рукою и завопил, вздрагивая плечами. Он обнимал старую сосну, прижимался к ней мокрым лицом и жаловался ей на жену.

– Ока-янная! Я с малых лет без ласки жил; встретил ее, и сердце словно оттаяло и полетело на ласку, как на огонь птица! Окаянная!..

Вукол всхлипывал и утирал мокрое лицо о ствол дерева. Старая сосна безучастно стояла над ним и слушала его вопли. Вуколу хотелось, чтобы она ниже склонилась над ним и пожалела его. Но сосна не шевелилась и стояла посеребренная инеем, как старая, седая старуха, уже безучастная к жизни.