«Ну, и убил жену, и судился, и по суду оправдан, – и никому до этого дела нет! Убил не из корысти, а из ревности; об этом даже на суде адвокат говорил. Убил, потому что жену с полюбовником накрыл, здесь же, в этом самом лесу, на поляне промеж трех сосен. В ту пору обход делал и с топором был; увидал и задрожал весь, как дуб под бурею, а в голове кровавый туман пошел. Ну, и что же? Парень лататы задал, а жена под топором упала!»
Вукол остановился и, внезапно вспушив слова мужичишки, вслух передразнил его.
– Святая ночь! Какая такая святая, почему святая, в каких смыслах святая?
– Христос родился!
Вуколу показалось, что это шепнула за его спиною березка, росшая одиноко, несколько на отшибе, стройная и гибкая, как молодая девушка. Она даже шевельнулась от взгляда Вукола, и с её коричневых прутьев посыпался иней. «Ишь ты, – подумал Фадеев, видно, у меня в ушах звенит!» Он снова двинулся в путь. Странная тревога наполняла его сердце. Он чего-то ждал с минуты на минуту и беспокойно сверкал глазами.
С Вуколом давно уже творится что-то неладное: с того момента, как жена упала под его топором. Ночью в избе ему часто грезятся странные сны: какие-то черные птицы клюют его тело или над ним издеваются диковинные существа с головами женщин и с туловищами хитрых лисиц. И тогда Вукол бежит из избы искать утешения у леса. И лес утешал его. Лес пел ему, что и он дик, и бурен нравом и не любит, когда над ним издеваются осенние бури. А нынче Вуколу казалось, что и лес настроен против него враждебно. Если же и лес станет против него, к кому пойдет тогда Вукол?
Вукол вскрикнул и шарахнулся в сторону. Сильная ветка старой березы больно ударила его по голове; должно быть, он зацепил за нее ружьем, но Вукол не сообразил этого и смерил старую березу с макушки до корня. Его глаза загорелись:
– Драться? за что, про что? – прошептал он злобно.
Вукол вспомнил и побледнел. Под этой самой березой три года тому назад он плакал и валялся в ногах жены. Он уже тогда подозревал жену в кое-чем и вымаливал у неё любви. Вукол говорил ей.
Он с малых лет не видел ласки и всю жизнь только и делал, что чеканил деньги. Из двух тысяч, доставшихся ему после отца, он начеканил двадцать. Он не брезговал никакими средствами, и люди презирали его. И он презирал людей. Купцы не пускали его дальше передней, и он допускал мужика только к себе на крыльцо. Но ему стало холодно, его сердце запросило ласки, и тогда он встретился с девушкой, у ног которой сложил свою буйную головушку.