Алексей Будищев
Портсигар
Утром, умываясь за широким умывальником, он опять думал:
– Впоследствии можно будет даже подарить Юхванцеву вместо похищенной безделушки что-либо вдвое дороже по стоимости…
И опять улыбался.
Через несколько дней после этой ночи Адонин поехал к Юхванцеву, чтоб пригласить его ехать вместе в цирк посмотреть какую-то необычайную укротительницу львов. На улице было морозно и, поднимаясь в квартиру Юхванцева по лестнице, Адонин все еще прятал озябшее лицо в поднятый воротник шубы. На площадке лестницы он увидел камердинера Юхванцева старика Григория. Уткнувши нос в повешенную на гвоздь шубу, тот старательно оттирал кляксы засохшей грязи на ее рукавах, и так был углублен, видимо, в свое дело, что не обратил на проходившего мимо Адонина решительно никакого внимания. Очевидно даже, что он его совсем не заметил.
Между тем Адонин, поднявшись до двери в квартиру Юхванцева, нашел ее полураскрытой. Он вошел в прихожую и разделся. И по особо напряженной тишине, царившей здесь, между онемевших стен, сразу же он догадался, что дома сейчас нет ни души. В нем что-то вдруг неприятно всколыхнулось. Однако он прошел в кабинет, чтоб написать записку на письменном столе Юхванцева. Он подошел к столу. И тут в его глаза сразу же бросился золотой украшенный двумя рубинами портсигар Юхванцева. Ласково и мягко блеснув Адонину, он точно сказал ему что-то очень для него существенное, и тут же Адонин ярко вспомнил и свой последний спор с Юхванцевым, и ночь без сна, и все картины, грезившиеся ему в ту ночь. Боясь оглянуться и чувствуя в себе острый и жгучий укол, Адонин вдруг протянул руку, и взяв золотой портсигар, поспешно спрятал его в свой карман. Никакой записки он Юхванцеву после этого не писал, а тотчас прошел в прихожую и стал одеваться, ощущая у сердца неприятную пустоту и тонкий щекочущий холодок. А одевшись пошел вниз по лестнице теперь уже более старательно кутаясь в свою шубу. Прошел за спиною Григория, так что тот даже и не оглянулся на него. На подъезде всей грудью втянул воздух. Губы улыбнулись, но точно как-то неловко, вдруг высохнув как от лимонного сока, немножко точно одервенев. Через два дня Адонин продал этот портсигар на окраине города в лавке старьевщика и все деньги отдал нищенке, женщине с грудным ребенком на руках, тут же на углу улицы. Ошалевшая та ткнулась лицом в грязный снег и долго плакала, почти вопила, что-то выкликая, тупо мыча, как раненная корова. А еще через два дня Адонин внезапно уехал в Одессу. Получил письмо от тетки, просившей его устроить ей продажу дома, и уехал, обрадовавшись поручению, как спасению от скуки.
