Алексей Будищев
На страшной доске
– Ну, – сипло, между тем, закричал Марк, – двигайся ко мне на два шага, чтобы стать ровно на середину! Тебе говорят! Чтоб тебе было труднее утечь от меня! Понял? Ну! Живо! – опять закричал он, угрожающе подымая ногу как бы для того, чтобы сбить доску с борта котла. Лязгушин передвинулся так, как ему приказывали, сразу деревенея, возвращаясь почти в манекена.
– За что ты меня так? – сорвалось с его языка жалобно и расплывчато.
– За что? А ты сам не знаешь? – перепросил Марк насмешливо. – А за что ты меня по сердцу отцовскому ножом полыснул? За что ты девочку мою обездолил? За что Людку обидел? Или скажешь, она сама виновата? Да ведь ей и семнадцати лет не исполнилось еще, а тебе пятьдесят который? Эх, эх, изгадил ты ее легкими деньгами, соблазнил посулами, развратил подачками. Обрадовался, что матери у неё нет, и что мне рабочему человеку доглядеть за ней некогда было! Эх, эх, – вытянул с сожалением Марк, – и еще спрашиваешь: «За что ты меня так?» А ты меня за что? Не знаешь? Молчишь? Отвиливаешь? – совсем задохнулся Марк. – Стой! Ни с места! – завопил он совсем страшно. – Цыц!
Лязгушин окоченел. Его колени подгибались и беспрерывно тряслись кончики пальцев.
– Так ты не знаешь «за что ты меня так», – заговорил снова Марк, – а я хорошо знаю. Вот за что. Потому что ты за своими деньгами чувствовал, что можешь творить эти своя бесстыдства вполне безнаказанно. То есть до ниточки безнаказанно. Стой! Молчи! Ни шагу! А я сейчас тебе мщу тоже только потому, что могу мстить тебе вполне безнаказанно! Что, например, мне стоит сварить тебя сейчас вот в этой кашице? Сширнул я, например, тебя вместе с доскою в прорву, прибежал, в усадьбу и завопил во все голоса: «Ай, ай, ай! Какое несчастье!»
Барин благодетель поскользнулся и в котле сомлел. И полторы кружки слез вылью! Только и всего! И кто меня за это осудит? Чего-с? Стой! Ни с места, тебе говорят! Вот то-то и есть: мне это решительно ничего не стоит, и даже совсем без всякого риску. Даже совсем!
Ни полвершочка риску! И только в одном тут маленькая зацепочка. Очень маленькая и вот именно в чем. Догадываешься? Марк поднял лохматые брови, вглядываясь в белое лицо Лязгушина. Тот молчал, поджимая синеватые губы, изнеможенно дыша.
– Вот в чем. – заговорил опять Марк. – то я, рабочий человек, равняться с тобой не хочу! И потому ты иди с своей доски спокойно, и если ты только это и умеешь, то и впредь блуди, как, пес! А я рук своих рабочих о тебя марать не стану! Ну, что же, иди! Разве не видишь, что я тебя только хотел постращать! Иди же, тебе говорят! Или ты замерз на своей доске!
