Алексей Будищев
На страшной доске
Слесарь Марк, высокий, сухой и бородатый, с узловатыми, сильным и руками, вышел из своей избы и сделал несколько шагов по направлению к господскому дому. Ветер раздувал на его спине распоясанную синюю блузу, закрапанную черными пятнами машинного масла.
Людка, тонкая и проворная, как молодая змейка, бегала тут же возле и загоняла в хлев непоседливую утку, чтоб посадить ее снова на яйца, и сердито кричала:
– Кшишь! Кшишь!
Пучок ярких полтавских лент, подвязанный к её русой косе и раздуваемый ветром, метался и мигал за её спиной, как разноцветное пламя. Задорно перезванивали бусы на её груди, совсем девической, еще чуть намечавшейся, – малиновые, граненые, очень крупные и круглые, поменьше, – пламенно-алые, похожие на ягоды рябины.
– Людка, – сказал Марк дочери, – погляди за щами, кабы не ушли, а я к хозяину по делу иду!
Людка мотнула головой, звякнула бусами, сверкнула прозрачными, радостными и мягкими глазами, в которых уже начинала сказываться женщина, и опять неистово закричала:
– Кшишь! Кшишь!
А утка раскрывала клюв и топырила свой толстый язык, хлопая крыльями.
Марк обошел чугунную изгородь сада и приблизился к балкону.
Более чем тщательно выбритый, причесанный и одетый Лязгушин, с коротко подстриженными усиками, с безукоризненным пробором в матовых черных волосах, всегда старавшийся походить на англичанина, сидел, развалясь в кресле, курил сигару и читал газету. Слесарь Марк на первой нижней ступени балкона кашлянул. Лязгушин отстранил газету и спросил:
– Что скажешь?
– Опять сипит, – выговорил Марк досадливо и развел длинными, узловатыми руками.
Ветер слегка косил его бороду и шипел в подстриженных акациях. Качался, шелестя, плющ по стене дома. И в такт качалась тень на верхней ступени балкона.
– В котле сипит? – опять спросил Лязгушин.
– В котле, – сказал Марк. – Видимо, свищ там. И может быть изрядная течь. Уходить будет спирт, пожалуй…
Лязгушин досадливо отбросил газету.
– Я это чувствовал еще вчера, утром, и поэтому послал за тобой. Обидная штука! – воскликнул Лязгушин и хлопнул по газете выхоленной рукой.
Марк сказал:
– Котлы старые, все может быть!
Лязгушин пыхнул сигарой несколько раз подряд, втягивая и раздувая щеки.
– Да я тебя и не виню, – сказал он, пожимая плечами, – но дело в том, что сейчас мне очень невыгодно прервать курение. Я связан неустойкой и должен выкурить в этом месяце еще пять тысяч ведер спирту. Небольшая потеря пожалуй для меня выгоднее. – Этакая все-таки, чёрт возьми, незадача! – опять досадливо воскликнул Лязгушин.
