Алексей Будищев
Была ночь

Полная версия

– Истинно, истинно говорю тебе: скоро, скоро будешь со мною…

Он поднял глаза скорбные, но такие ясные, и узнал рыжеволосого Иуду.

И замолчал, оборвав речь.

И опустит глаза долу.

– Равви, – закричал Иуда, весь колеблясь простирая вверх обе руки, – сжалься надо мною, Равви!

И, судорожно дергаясь, он упал ниц, выдвигая вперед рыжеволосую голову, томительно желая припасть к ступне Учителя лобзанием.

Но судорога, скрутив шею, толкнула его в бок. И губы Иуды, пересохшие и кривящиеся, прикоснулись лишь к каменистому полу двора.

Принимая и это за бунт своих мышц, он завопил:

– Равви, Равви!

И очнулся. Он по-прежнему сидел в тени, бросаемой башней Антония. И он не знал, было ли только что виденное им явью или бредом.

Но в его руках чернела свитая в жгут веревка. Как толстая, уснувшая змея.

И по звукам, тоскливо улавливаемым им, он догадывался о том, что творилось у караульни. Сбив кулаками с ног, Учителя били теперь ногами, с дикими выкриками, с звериными стонами, с довольным урчаньем объевшихся вкусной пищей животных.

Иуда зажал уши и хотел было приподнять свое точно застывшее туловище и вдруг робко задрожал, увидев темно-серые большие и выпуклые глаза Фомы Близнеца, которого еще звали Давидом. Как будто Иуда хотел скрыться глубже в тень, но Фома уже увидел его. Сбросив с круглой, в коротких завитках головы коричневый плащ, он подскочил к Иуде, быстро согнувшись, схватил его под локти и гневным швырком поставил его на ноги.

– А, вот ты где, собака! – еле выговорил он, задыхаясь. – Ты вот где!

Иуда молчал, пятясь, робко вздрагивая. Фома, весь согнувшись, все напирал на него со стиснутыми кулаками, со вспыхнувшими глазами.

– Пришел любоваться Его пытками? – спросил он Иуду. – Да? Посмотрим, как-то ты будешь любоваться через два дня, когда Царя иудейского, пригвоздят к дереву как разбойника богохульные ратники Рима! Посмотрим! – выкликал Фома запальчиво, сердито жестикулируя.

– Фома! – закричал и Иуда, поднимая руки, как бы для того, чтобы защищаться ими от удара. – Фома! Я ли стою за Рим? Я ли слуга Рима? Фома! Фома!

– Посмотрим, – повторял Фома.

– Вспомни, Фома! – опять крикнул Иуда. – Вспомни! Еще не высохла на дворе храма кровь тех семидесяти галилеян, убитых стражею Пилата! Или ты сам не из Галилеи, Фома!

– Я-то галилеянин! – закричал Фома, – а вот ты – поломойка в римских казармах. Ты!

Нос Иуды обострился как у покойника, а его щеки втянулись.

– Врешь! – крикнул он исступленно. – Я – против Рима. Это ты за Рим! Я с первосвященниками и синедрионом! Я за Иерусалим!

Он весь задергался, волнуясь.

– У синедриона бельма на всех глазах! – горько воскликнул Фома. – Сегодня он распнет Царя иудейского, а завтра – весь Иерусалим и всю Иудею! Иуда, Иуда! – стоном вырвалось у Фомы. – Зачем ты это сделал? Зачем?

Он хрустнул пальцами рук, и из его выпуклых глаз вдруг покатились слезы.

Иуда совсем прилип к стене и потерянно, сквозь спазмы в горле, зашептал:

– Я хотел с синедрионом. Я хотел за Иерусалим… Я – верный сын Галилеи… Я – не ветошка в руках римского легионера…

И глубокие складки бегали поперек его втянувшихся щек. И эти судороги мук Фома принял почему-то за едкий смех.

– Собака! – завопил он, не помня себя. – Собака!

Кистью правой руки он ухватил Иуду за локоть левой и, напирал на него всей грудью, грузно бросил его наземь.

– Вот!

– Он ткнул его подошвой ноги в грудь и угрожающе выставил к его лицу оба кулака.

– Вот! Вот!

Иуда остался сидеть, как его посадила тяжко бросившая рука. Его ресницы не дрогнули, однако, перед мелькавшими кулаками.