Алексей Будищев
Бедный паж
– Зоя, бедная Зоя! Что только тебя ожидает! Бедность, почти нужда! – выговорил он.
Он опять всхлипнул, закрывая ладонью оба глаза, засопел носом, и на его губы неряшливо потекли слезы и слюни.
«Пьян он немного», – подумал о нем Володя.
– Зачем только ты замуж за меня вышла! – совсем слезливо промычал между тем Протурьев и стал искать платок по карманам пиджака, а потом отмахнулся рукой и пошел с балкона в дом, стуча сапогами, хлюпая носом и закрывая ладонью глаза.
– И в комоде ни одного носового платка нет, – послышался бабий голос, – я весь комод перерыла!
– Мы скоро даже сморкаться будем в старую газету! – горестно воскликнул голос Протурьев.
Зоя Ипатьевна развела руками и вздохнула.
– Вот видите, Володечка, какая у меня приятная жизнь, – оказала она с печальной гримасой.
И опять вздохнула. Иволга закричала в саду. В вершине тополя зашумел ветер.
Зоя Ипатьевна встала с своего места, будто в задумчивости прошлась по балкону и остановилась рядом с Володей.
– Бедный паж мой, видите какая моя жизнь? – опять спросила она и, вскинув руки, вдруг крепко обняла Володю за шею.
Ее губы нежно коснулись щеки Володи. Он сразу же задохнулся и в его глазах все потемнело, точно заволакиваясь угарными туманами. Он слабо простонал. Но тут же мягкое и теплое объятие расторгаюсь. Володя сразу увидел и небо, и солнце, и зеленые вершины тополей. Протурьев стоял в дверях и, неистово размахивая хлыстом, зевал.
– Вы-ы мне писс-а-а-ли! не а-а-тпирайтесь!..
Розовые туманы все еще ходили в глазах Володи.
Зоя Ипатьевна стояла близко и задумчиво смотрела в сад. Володя остро ощущал теплоту ее ласкового тела, казавшегося таким податливым, мягким и благодатным. Были грустны ее глаза.
– Не а-а-тпирайтесь, – неистово орал Протурьев, дикими взмахами хлыста пытаясь изобразить весь оркестр.
«Идиот», – думал о нем Володя, краснея.
II
Деревенская девочка, топоча босыми ногами и придерживаясь руками за перила, вошла на балкон.
– Барыня дома? – спросила она. – Или, бишь, вон она! Мамка сказала, – перевела она глаза на Зою Ипатьевну, – иди, скажи барыне, Петруньку, мол, лошадь убила!
– Моего крестника? Петрушеньку? – горестно воскликнула Зоя Ипатьевна.
Так и вспыхнули ее красивые глаза.
– У нее полдеревни крестников, – пояснил для Володи Протурьев.
– Да, – кивнула девочка хорошенькой мордочкой, – твово крестника, Петрушеньку, лошадь убила… сивый мерин…
– До смерти? – опять горестно воскликнула Зоя Ипатьевна.
– Нет, помирает он вот четвертый день, – сказала девочка. – Лежит на печке и помирает… Плачет…
– Ты знаешь их манеру выражаться, – повернулся Протурьев к жене. – Не убила, а ушибла Петруньку лошадь… только и всего…
– Постой, я сейчас, – сказала Зоя Ипатьевна девочке и исчезла с балкона.
Девочка закусила губами указательный палец и стояла, потупив глаза.
Протурьев, раздувая щеки, напевал что-то себе под нос. Володя глядел в небо, точно недоумевая о чем-то. Иволга все еще кричала в саду.
– Ваш Сильвачев не умрет, если он получит свою тысячу рублей на несколько часов позднее, – сказала Зоя Ипатьевна, вновь появляясь на балконе и ласково кивая Володе. – Ведь так? А поэтому вы должны проводить меня и вот эту девочку в деревню Березайку.
– Конечно, вы должны проводить, – прогудел и Протурьев, – конечно!
– Я с охотой, – пожал плечами Володя.
Пепельные пышные волосы Зои Ипатьевны были накрыты сейчас ситцевым белым платком, и она казалась теперь еще миловиднее и моложавее. Совсем походила она теперь на чистую девушку.
– Я с большой охотой, – опять повторил Володя, чуть краснея.
Зоя Ипатьевна передала ему небольшой дорожный сак.
– Здесь – все необходимое для перевязки, – оказала она. – Я, ведь, – опытный хирург!
– А когда же обедать? – жалобно простонал Протурьев.
– Вот когда мы вернемся с операции. Не умрешь, – прикрикнула на него Зоя Ипатьевна.
И, тронув локоть Володи, добавила:
– Ну, идем же. Ведь до Березайки и версты нет.
Когда шли тенистым садом, между старыми липами, где так сладко и отрадно пахло молодыми побегами, девочка заговорила с серьезными глазами и с жестами взрослых:
– Петрунька-то, конечно, волосы драл из хвоста у сивого мерина Лагуновского, на удочки ему волос понадобился, а мерин-то его и приспичил прямо под правую скулу. Кабы в висок, помер бы Петрунька.
Через узкую веселую речку с низкими радушными берегами прошли по зыбкому переходу в две тесины. Володя хохотал и дурачился, раскачивая ногою тесины и пугая Зою Ипатьевну. Та отбивалась рукою и кричала:
– Слышите, Гофманка! Я и вас с собою в речку втащу, когда падать буду!
Хохотала и девочка, хотя глаза ее были по-прежнему строги и серьезны.
За речкой прошли мимо муравьиных куч, а потом – мимо огородов, от которых свежо и вкусно пахло огуречной кожицей. И тут же увидели Березайку, крошечную, тихую деревеньку, приткнувшуюся у подножия плоского холма, поросшего чахлым кустарником. Босоногие, с ковыльными волосами, ребятишки увидели и закричали, хлопая в ладоши:
– Барыня, барыня! Барыня нам конфет принесла! – и окружили приближающихся шумной, болтливой ватагой.
Грозя им рукою, Петрунькина сестренка сурово брюзжала на них:
– Никаких вам конфеток не будет, пра, стрешные, чтоб вас! Барыня нашего Петруньку идет лечить! Ванюшка, – неистово затопала она ногами на кудлатого, бесштанного мальчонку, – куда под ноги лезешь! Запорю тебя хворостиной!
– Конфеты в воскресенье, – смеясь, сказала Зоя Ипатьевна, – а сейчас только еще четверг! Очень вы уж рано проголодались! Вот сюда, Володенька, – указала она Володе на избу в два оконца. – Вот сюда, голубь мой, – добавила она, сверкнув зубами.
«Как она хороша, – жарко думал Володя, – как хороша»!
Теплое приветливое плечо ее озорковато толкнуло его в узких дверях избенки.
– Ну, поворачивайтесь живее, мешок! – прикрикнула она на него с притворной грубостью.
Баба, худая и костлявая, встала навстречу Зои Ипатьевны и восхищенно забормотала:
– Пришла, добрая наша, красавица наша, сердце золотое! Глазоньки твои чистые!
Баба всплеснула руками, хлипнула носом и стала вытирать фартуком глаза.
– Не надо этого, Аксинья, не надо, не надо, не надо! – закричала на нее Зоя Ипатьевна. – Покажи лучше, где Петрушка,!
– Петруня, – крикнула девочка с серьезными глазами, – Петруня! Ишь барыня тебя кличет!
– Гофманка, а вы живее распакуйте мой сак. Вот здесь на столе. Достаньте спринцовку; вот эту, так, – быстро расположилась Зоя Ипатьевна, помогая распаковывать сак и доставая оттуда самые разнообразные предметы: ножницы, нитки, пакетик с борной кислотой, аптекарский бинт. – Вот так, Гофманка! Учитесь, быть ласковым и быть там, где вы нужны. Петрунь, ложись вот сюда! Вот так, милый, хороший! Будь терпелив и умница, дорогой мой, я побалую тебя конфеточкой и пряником. Э-э, да у него кость, слава Богу, целехонька! Володечка, прыскайте вот сюда водою! Вот так! Еще и еще! Миленький, работайте проворнее! Э-э! Аксинья, Аксинья, у него уже прикинулись черви! Как можно запустить язву до такой нечистоты! – восклицала Зоя Ипатьевна, проворно работая возле больного – Как не стыдно!
Петрушка лежал на лавке под светом окна, чуть морщился от боли и спокойными, ласковыми глазами глядел в глаза Зои Ипатьевны, а та тонким пинцетом выбирала червей из его глубокой раны, черневшей под правой скулою.
