Алексей Будищев
Алая зыбь
– Тучка моя милая, – говорила она нараспев, все поглаживая его по волосам, – бедная моя, больная Тучка, хочешь, мы сыграем с тобой партию в крокет? ты с Павликом в одной партии, а я одна двумя шарами? А то ты все один, мой бедненький! Хочешь, моя несчастная Тучка?
Она нежно поцеловала его в темя. Туча-Лихонин сердито поморщился и с выражением досады пожал плечами.
– Но у меня же на сегодня доклад у морского министра, – сказал он сердито. – Мне нужно подготовить целый ряд выкладок. Голова идет кругом даже! Нет, ты уж иди одна с Павликом! Как вчера и третьего дня! Как всегда! – вдруг добавил он с раздражением. – Иди! А я займусь делами. Я уже не от мира сего!
Татьяна Михайловна опять поласкала его и, выдернув из букета несколько маков, приложила их к губам.
– «Клянусь цве-е-та-ами, – пропела она высокою трелью, – я в-вас л-л-любл-л-ю»… Павлик, – сказала она затем, вдруг прерывисто вздохнув каким-то особенным двухэтажным, глубоким-глубоким вздохом, – Павлик, хотите, пойдемте погуляем в саду?
Павлик прижал обе руки к сердцу и заговорил оперным речитативом:
– «Изволь-те-е! Принцесса! Вол-ше-бница! Бо-о-о-ги-иня! Я – р-раб ваш! р-р-а-аб!»
Туча-Лихонин поморщился, лицо его почти перекосилось, и с прыгающими губами он воскликнул:
– Чёрт знает, кто у вас строит корабли, чтобы вас дьявол побрал!
Но Татьяна Михайловна и Павлик уже шли липовой аллеей. Она беззаботно играла лиловым зонтиком, а он срывал листья липы и посыпал её голову и плечи, и грудь…
Туча-Лихонин остался один на балконе. Его сознание точно сотрясалось жесточайшей бурею и пронизывалось острыми судорогами. Он вдруг проворчал:
– Сегодня Павлик, вчера Павлик, третьего дня Павлик. Какое множество Павликов! Две недели Павликов!
