Алексей Будищев
Агашка

Полная версия

Камера молчит и тяжело дышит.

– И вы, вы тоже верите этому? – глядит начальник на Пестравочкина.

Тот слегка изгибается перед начальством и отвечает:

– Нет, я этому не верю; человек в зверя перекидываться не может.

Лицо земского начальника несколько оживляется.

– Ну, вот видите, – восклицает он – есть же среди вас такой, который не верит.

– Человек в зверя перекидываться не может, – продолжает между тем Пестравочкин, – но зверь в человека может. Был у нас в селе Пенжове баран…

У земского начальника опускаются руки, лицо его сразу как-то худеет. С минуту он молчит и затем мрачно продолжает допрос:

– И вы давно бьете так свою жену? – спрашивает он парня.

– Третий год учу, не выучу, – отвечает тот, – люди говорят «брось», не могу, потому жалко. Извольте хоть сами ее спросить: зря я ее пальцем не трогаю, а за это учу, потому не балуй!

– А она где? – спрашивает земский начальник.

– В санях лежит, вместе со мной приехала. Извольте ее спросить.

– Сотский, позовите Агафью Дудырину, – говорит земский начальник и умолкает, зажмурив глаза. Ему страшно глядеть на камеру.

Через минуту в камере появляется Агафья. Лет ей не более двадцати, лицо худое и бледное, с подтеками около ушей, а в ее больших глазах ужас и тьма. Идет она как-то неестественно, как бы вся извиваясь, и точно помимо всякого участья собственной воли. По этой походке, по глазам, полным ужаса, и по крепко сжатым губам видно, что она измучена вся, до последней степени. Подойдя ближе, она внезапно падает на колени и начинает истерически всхлипывать.

– Судья праведный, милостивец! – бормочет она, тряся головою. – Не вели казнить, ни в чем я перед ним неповинна… Тетка у меня была… Это правда… не утаю, та свиньей перекидывалась, все видели, а я… напраслина это… зря болтают…

Она всхлипывает. От судорожных движений платок с ее головы сползает, обнаруживая белую шею, исполосованную до крови чересседельником.

– Напраслина эта… зря болтают… не срами перед людьми, судья праведный!.. – исступленно вскрикивает она и истерически рыдает, припадая лицом к заплеванному полу. Кажется, она уверена, что ее привели сюда для освидетельствования. Несколько минут она рыдает так, не поднимаясь с пола, и ее всю коробит, как тонкую ветвь на огне.