Парень умолкает, так как со скамьи у стены поднимается высокий мужик с лицом солдата и говорит:
– Знака, ваша бродь, быть не могло, так как он не по закону делал. Я ему говорю: Аган, слушай! Возьми ты от старой собаки клок, вымочи ты его в шкипидаре и этим самым клоком дробь пришыжи.
– Я шкипидара нигде не нашел, – вяло отвечает парень, – на барский двор ходил, нет, говорят.
– А вы кто такой? – опрашивает земский начальник солдата.
– Мы – полицейский сотский. Я понятым у Агапа был, Агафью ходили свидетельствовать, то есть.
– И вы по этому делу вызваны?
– Никак нет, мы на счет хомутов.
– Ну, так посидите и помолчите. Что же было потом? – добавляет земский начальник, обращаясь к парню, между тем как на его лице постепенно растет выражение боли и ужаса.
– Я ей говорю: скидавай, Аганя, сарафан, – отвечает парень, – а она бух в ноги: не срами, грит, перед людьми. Тут у меня в глазах потемнело, уцепил я ее за косы и по полу возить зачал. Учу, стало быть.
– Полицейский сотский! – вскрикивает земский начальник и в его глазах загораются огоньки, – сотский! И он смел в вашем присутствии истязать жену? Вы тут же были?
Солдат поспешно поднимается с лавки. Лицо у него умиленное, очевидно, он очень доволен, что ому приходится фигурировать перед публикою. С минуту он охорашивается и затем говорит:
– Никак нет, ваша бродь, в эту минуту нас в избе не было, мы за чересседельником бегали.
– Чересседельником мы руки Агане скрутили, – угрюмо поясняет парень.
– Чтоб не чаряпалась, – добавляет сотский с умиленным лицом, – мы тоже знаем, ежели эндакая женщина очаряпает, человек взбеситься должен.
– Мы тоже жалованье не даром берем, – добавляет он, самодовольно оглядывая мужиков.
Те глядят на него одобрительно.
Между тем, земскому начальнику кажется, что в камере расплывается какое-то темное облако и застилает собою все. Он с негодованием глядит на всю камеру и на его лице снова трепещет выражение ужаса.
– Послушайте, – начинает он, – неужто вы, все здесь присутствующие, верите, что человек может превращаться в зверя?