Александра Яковлева
Сказки для долгой ночи
– Вот зачем пришёл ты. Такой клеткой можно любую вещицу-сороку приручить да облика птичьего лишить. Переверни её – станет клетка мягким одеялом с драгоценными камнями, а обратно повернёшь – появятся прутья. Тогда сорока окажется под хрустальным куполом навечно, а её человеческий облик останется.
Перевернул Мужчина клетку, в мешок спрятал и отправился в обратный путь.
Снова запрыгало солнце от горизонта к горизонту, воздух теплел с каждым днём. Остановился как-то Мужчина в бескрайней степи, лук достал – захотелось руки размять. Увидел он в небе чёрную точку и выстрелил в неё – упала замертво первая весенняя ласточка, вестница тепла и жизни, красные капли оросили безлистный кустарник, набухли на нём бутонами. А Мужчина порадовался, что в цель попал, да и зашагал себе дальше, ни о чём не думая.
Вернулся он в родной лес, приосанился и громко топнул. Разлетелись и разбежались лесные звери и духи, гонимые силой, доселе неведомой. Перевернул Мужчина клетку мягкой шкурой вверх – засияли на солнце драгоценные камни, ожили чародейским, дурманящим цветом. Поставил он свою ловушку на опушке и стал ждать.
Только прозвенели зачарованные камни – прискакала из лесу сорока на тонких чёрных лапках. Вот стала она разноцветие рассматривать, ступила на мягкую волчью шерсть и застыла, не в силах сдвинуться с места. Выскочил тут Мужчина на поляну, схватил шкуру и перевернул – оказалась сорока в хрустальном заточенье.
Изменился Мужчина в этот миг, Человеком стал.
Обернулся он и увидел прекрасную деву на поляне, Младшую: взгляд в землю упёрла, руками себя обхватила.
– Домой пошли, девица, к сёстрам пошли, прекрасная моя!
Беспрекословно послушалась дева его и молча зашагала к дому. Шёл Человек следом и ухмылялся: всё-таки отыскал способ, воротился с победой! Гордо нёс он перед собой сияющую клетку с сорокой, и не кололо больше его сердце. Не замечал он, что звери его огибают, что берег реки у его дома отравлен ядовитой водой с севера, что лотосовые поля да кувшинки обратились в гниль.
Поставил он клетку у берега, сам повернулся к прекрасной девице. Хотел увлечь её разговорами, вопросы задавал, требовал ответов. Но дева стояла, обхватив тело руками, всё в землю-мать смотрела и оглушительно молчала. Начал Человек кричать на неё, про силу и умения рассказывать, объяснять, что главный он теперь по праву сильнейшего. Сесть ей сказал – она села. Подняться велел – поднялась. Покружиться попросил – закрутилась дева на месте. Словом ответить приказал – молчит. Что бы ни делал он, дева, как послушная кукла, оставалась немой и безликой. Посмотрел он на клетку, а из-за прутьев на него с укором глядела Младшая.
Вытянулась тут еловая ветка, смахнула клетку прямиком в реку – сам лес ожил, чтобы дитя своё защитить. Подхватила хрустальное птичье заточение резвая рыба, понесла на другой берег, хвостом махнула и выбросила на сушу. Тут из леса выпрыгнул серый волк, толкнул клетку на камень и разбил. Освободилась Младшая из колдовского плена. А из древесной темноты уже летят Средняя и Старшая. Помогли они сестре выбраться из осколков и вместе с ней скрылись в глубине ветвей.
– Стой! Куда? Воротитесь сейчас же!
Кричал Человек, плакал, топал грозно на берегу, но не было ему ответа. Вдруг услышал он хруст веток под чьими-то ногами, обернулся и увидел белоснежную женщину.
– Хозяйка тамарисковая, помоги!
– Не помочь тебе теперь. Только Человек мог испытания пещеры пройти да сестру свою пленить. А людям нет места в нашем лесу. Чуют тебя лесные звери, не слушают больше твоих речей ни озёрные мавки, ни леший. Нет тебе больше нашей защиты. Ступай к своим собратьям да улов законный забирай, – кивнула Хозяйка на деву, что стояла всё так же тихо. – Украл ты человечий облик у вещицы-сороки, да только это всего лишь маска, а суть её – вон, упорхнула с птичьими сёстрами. Будет эта дева слушаться тебя во всём, главным тебя считать, как ты и хотел. А теперь ступай к своему народу. И прощай навсегда.
Исчезла Хозяйка, будто не было её, и остался Человек с девой да луком один на берегу. Делать нечего – повернул к людскому селению, а деве наказал следом идти.
С тех пор жил Человек среди людей: работал, рыбачил, ходил на охоту. Слова волшебные стал забывать и только во снах на родную опушку возвращался. Плакал он после тех снов, но обратного пути не находил. А дева, которую с собой привёл, с каждым днём истончалась, всё прозрачнее становилась и в один зимний день вовсе исчезла. Так и прожил Человек новую жизнь, пока не ухнула по нему ночью мрачная сова.
А сороки стали людей избегать, подальше от их селений дома строить. Постепенно лес забыл о Человеке, воды исцелялись от яда, берега вновь зазеленели. И только Младшая в вечном облике птичьем сидела порой на розовом тамариске и вспоминала с белоснежной зайчихой маленького Мальчика с чистым сердцем.
Замерший град
Нельзя смерть обмануть много раз – так говорят. Да не знает люд, что Смерть только рад, подыграть игроку, который слова подберёт, пусть и пять раз подряд.
У мистера Смерти день скучноват, каждый раз повторяет он тот же обряд. А если вдруг кто угадает секрет, как его обмануть, тот на шесть лет обретёт новый путь. Ну, или на четыре, тут как посмотреть – в каком настроении будет мистер Смерть. И правило, в общем-то, у него лишь одно: каждый раз новый способ. Так заведено.
И есть у Смерти, любителя юмора почерней, долгожитель-любимчик среди всех людей. Царевич этот уж и к ведьмам ходил, и к Кощею на чай, и каждый раз его кто-нибудь да выручал. Так и жил Царевич много лет, берёг свой народ, и никто не был против, ведь на границе стоит и вот-вот нападёт вражье войско на земли родные. Только Царевич знает хмельные баллады да речи колдовские, чтобы иродов изгнать. Но пора и честь знать.
Пришёл народ, стал просить чего нового да получше. Даже Смерть разнообразие любит, а народ чем хуже? Царевич взревел и рукою махнул, тайные речи сказал, подмигнул каждой тени от камня ли, человека. Отделились они, и теперь не помеха им ни солнце, ни блик, ни другая материя – обвили людей, обвили деревья, обвили колосья ржаные, берёзы глазастые. И замер навечно весь град в одночасье.
Люди терпели, люди смирились, от страха уж наземь все повалились. Царевич всё ждал – наконец-то взмолились. Так игры со Смертью ему все простили, лишь бы их дальше жить отпустили. «Ладно поёте, – Царевич сказал. – Но как смуту почую, так сразу в подвал». Ушёл он в покои и там пропадал, пока люд его тихо, смиренно ждал. Как Царевич уйдёт, народ сразу в пляс, как вернётся – тут уж все пас. Стоят, не шелохнутся. Не выделяются. За здравье не чокаются.
И не продвинуться больше ни взад, ни вперёд, коли Царевич смотрит на них да куёт то латы златые, то ладный крест, то плети плетёт, чтобы наперевес службе учёной селить в людях страх. Он его уважением зовёт, на свой лад.
Так дни и бегут. Усмехается Смерть. Больше не смею писать – Царевич вышел. Смотреть.
Бремя
Время Чи размеренно текло в ущелье судьбы. Оно неторопливо переливалось через последние валуны детства, суля вот-вот показать ему реку будущего. Жизни всех его соплеменников так или иначе впадали в глубокие спокойные озера, поэтому Чи полагал, что скоро и ему придётся оставить игры и погрузиться в прохладные взрослые воды. Он и радовался, и страшился того, что вскоре ему предстоит выбрать свою судьбу – дело, которому он отдаст всё оставшееся время.
Семья Чи была дружной и богатой, владела большим участком – хватало даже на торговлю с соседями. Двое братьев Чи слыли лучшими охотниками в долине, хоть им ещё не исполнилось и семнадцати лет. А старший брат, отец и мать после долгих разговоров под шумными ивами всегда находили новые пути ведения хозяйства. Пути эти не обязательно приводили к успеху, но многие задумки значительно облегчали быт. С каждым годом собранный урожай был всё больше, а силы, на него затраченные, – меньше.
Но существовали и вещи, которые никто в семье менять не хотел: общие ритуалы. По вечерам мать зажигала свечу в центре большой комнаты и шептала сказки о былых временах, когда люди покинули землю и унеслись ввысь, жить в серых коробах, подальше от грязи и опасности. Она рассказывала, как один за другим священные звери, посланные Богами на землю, преклоняли колени перед предками, подчиняясь их воле: и Огненная Лошадь, и Водяной Бык, и Сияющий Селезень, и даже дух лесной Зелёный Тигр. Только Прозрачная Лягушка, мастерица проноситься сквозь любые преграды, не давалась человеку. И вот, когда люди попытались обманом направить её гнев на своих неприятелей, великая Лягушка проскакала по всему свету. И там, где опускались её лапки, переворачивалась земля, вскипали реки и серый снег поднимался от земли к небу, закрывая Солнце. Наступила Чёрная Зима, полная болезней и голода. Все священные звери отвернулись от человека, бросили его в недрах иссушенных земель с углём вместо кожи. Прошло много лет, прежде чем вернулось Солнце. Тогда люди выбрались из-под земли, где ждали тепла, и попытались вновь приручить священных зверей. Но теперь они лишь изредка и нехотя делились своими дарами.
Закончив сказку, мать задувала свечу, возвращая огонь великой Лошади, прародительнице его, и вся семья устремляла взгляд в окно, за поля – и дальше, пока не ловила отблеск розового кварца на горизонте. Тогда они молились каждый о своём, обнимались и шли спать. Все, кроме Чи и его матери.
Чи не мог уснуть, пока ему не расскажут ещё о Великих Богах. Боги следили за людьми и знали, когда они в чём-то нуждались. Знали, но перестали помогать человеку: последним даром стали зелёные долины у подножия Кварцевой горы, где жила семья Чи. Но уже много лет никто не поднимался на гору: с тех пор, как среди вершин исчез последний смельчак, на небе погасли ещё четыре звезды – вот как давно это было. Мать говорила о божественном дворце из серебра и о пышных садах вокруг него, и Чи, глядя в чёрное небо с одинокой яркой звездой, наконец-то засыпал. Обычно во снах он гулял по ручью своей жизни в сопровождении Водяного Быка и играл с ним. Но в реальном мире над семьёй Чи нависла опасная тёмная туча.
Соседям не нравилась своевольная семья, нарушающая устои и традиции ведения хозяйства. Возможно, это была только зависть, а быть может, и страх, что новое, привнесённое этой семьёй, разрушит старое, которым жили все остальные в деревне. Последней каплей стало решение отца передать всё старшему сыну. Никто из соседей не хотел вести дела с мальчишкой, торговаться с ним, учитывать его голос на совете. Старики до последнего дня возделывали свою землю и только в смерти передавали её сыновьям и дочерям. Семья Чи подавала дурной пример, доверяя бразды правления юнцу. Злые языки пустили слух, что семья Чи лучше всех ладит с духами и даже поёт песни Прозрачной Лягушке. И уже через несколько дней в каждом доме шептались, будто семья Чи желает стать главной и навязать новые порядки всей долине. Эти истории так всех напугали, что втайне было принято решение: не дать случиться вероломству и новой Чёрной Зиме.
И вот однажды Чи ушёл в соседнюю деревню за редкой травой, а когда вернулся, увидел вместо своего дома лишь выжженную землю. Никто не смог бы спастись в таком пожаре. Ещё ничего не понимая, Чи бросился в деревню. Вместо каждого дома, каждой конюшни чернело пепелище, а на центральной площади Чи обнаружил устройство для заклинания Огненной Лошади. Соседи хотели обрушить на его дом божественный гнев, но, видно, не совладали с силой – и всё обернулось пеплом.
Три дня и три ночи Чи бродил по местам, где вырос, не узнавая их. Не встретил ни одной живой души. Одиночество обрушилось на Чи и норовило раздавить, похоронив вместе со всеми. Терять уже было нечего – у Чи осталась только одна жизнь: не много, не мало, а в самый раз, чтобы поторговаться с Богами.
Чи собрал на дальних холмах ягод, выловил в ручье выше по течению съедобные водоросли себе в дорогу и отправился к розовой Кварцевой горе. Душу Чи терзали обида и злость. Почему Великие Боги допустили такую катастрофу? Не так уж много деревень осталось у подножия их горы. Почему не помогли, не образумили, не предупредили? Смогут ли Боги вернуть его семью? Он был готов заплатить любую цену, только бы мать снова рассказала свои истории, отец потрепал по плечу, а братья, дурно пахнущие после охоты, крепко обняли.
Путь оказался не столь долгим, как думал Чи: его молодые ноги преодолели все холмики и ручьи за два дня. И вот на исходе второго он уже стоял у подножия, размышляя, как ему уцепиться за неровные выступы. Но тут кварц под его ногой превратился в ступень. Чи пошёл вверх, и каждый раз, когда он заносил ногу, под ней уже выстраивалась ступенька, складываясь в лестницу.
Поднявшись вместе с сумерками на вершину Кварцевой горы, Чи увидел тот самый серебряный дворец из маминых сказок. Металл потемнел и покрылся царапинами: песок, принесённый ветром на вершину, чертил свои узоры на стенах в течение долгих лет. Стебли причудливых растений обвили колонны, поднимаясь выше выси.
Чи увидел приоткрытые двери. Будь они заперты, ему бы ни за что их не сдвинуть. «Какие же могущественные исполины живут здесь, – подумал Чи, – и что они сделают с гостем, нарушившим их покой?» Впервые его сердце завернулось в страх, но всё же отступать было поздно.
Чи шагнул внутрь и оказался в длинном коридоре: стены были усыпаны драгоценными камнями, которые то вспыхивали, то гасли. Пройдя до конца коридора, он вышел в огромную залу с длинным столом, вдоль которого выстроились гигантские троны. Серебро и здесь почернело от одиночества: давно не прикасаясь к живому, оно помутнело и утратило былое величие. Да, все троны были брошены и пусты. По тёмным коридорам гулял лишь поднебесный ветер.
Боги исчезли.
Вдруг Чи увидел отблеск в оконном стекле и выглянул наружу. За дворцом раскинулся огромный сад, полный ночной синевы растений и благоухающий ароматами медовых цветов. На самом краю сада одиноко, но упорно сиял огонёк. Значит, кто-то здесь всё же есть. Чи сжал кулаки и помчался вниз по высоким ступеням, что начинались в другом конце залы. И снова повезло: дверь в сад была открыта настежь.
Теперь Чи казалось, что он бежит наперегонки с судьбой и чем быстрее доберётся до огонька и его владельца, тем успешнее будет его поход. Острые шипы садовых зарослей хватали его за одежду, щипали плечи, кусали лодыжки, но Чи всё бежал: среди ветвей он видел свет, и тот становился всё ярче и ярче с каждым шагом.
Выпав из зарослей кустарника, Чи увидел, что сияет не огонёк, а удивительное существо. Его перепончатые крылья были сложены за спиной, ноги, похожие на птичьи лапы, свисали с обрыва. Существо беспечно болтало ими в воздухе. Лица у него не было: когда оно повернулось, Чи увидел только два изумрудных камня вместо глаз. Существо сияло белым, ослепляя, но когда поняло, что причиняет боль, сияние чуть померкло. Тогда Чи сумел рассмотреть тонкие руки с множеством пальцев, на каждом – длинный белоснежный коготь.
– Зачем ты здесь, мальчик?
– Я пришёл из долины… Мне нужно проведать Богов. Задать им вопрос о жизни и смерти. Вернуть утраченное.
– А, вижу. Ты мальчик из южной деревни, – сказало существо. – Я знаю о твоём горе. Но помочь не в силах. Даже Боги не возвращают утраченное. Тем более людям.
– Может, у кого-то другого получится? Есть ли тот, кто попытается?
– Других Богов тут больше нет. Все давно ушли.
– Но… Я не понимаю… – Колени Чи задрожали, как и его голос, предвещающий слёзы. – Как же они могли нас оставить? Неужели… они не видели, что нужны нам?
– Правильно говорят: память людская коротка… Что ж, я расскажу тебе, почему так вышло, ты только слушай.
Чи сел на камень рядом с существом – нет, с Богом – и приготовился ловить каждое слово.
– Давным-давно, ещё до того, как люди приручили Огненную Лошадь, мы помогали вам. Мы вас учили, оберегали и направляли. Но вы не хотели учиться, оберегаться и направляться. Вы всегда хотели иметь выбор и совершать ошибки, какая бы цена за этим ни стояла. И вы отказались от нас. Но позволили нам наблюдать. В тот день, когда Боги поднялись на гору, человечество возложило на свои плечи бремя свободы, чтобы нести его долгие-долгие годы. Лишь однажды мы вмешались, указали вам путь после Чёрной Зимы. Но только вам решать, какими быть и по какому пути следовать, мальчик. Поэтому я ничем не смогу тебе помочь. Нет судьбы, нет божественного провидения и наказания. Только люди и их решения о том, какими им быть. Возможно, это несправедливо, но мир именно таков. Договор с твоим народом слишком древний, чтобы его нарушать. И всё же мы, Боги, знаем: у того, что имеет начало, обязан быть и конец. Мы хотели проводить человечество до его конца, поэтому ждали. Наблюдали, как далеко заведёт людей их алчность, жестокость, корысть. К какому концу она их приведёт. Но Богам было больно смотреть. В конечном счёте они устали от боли и ушли. Кто-то – громко хлопнув дверью, кто-то – бесшумно растворившись в ночи. Их сияние исчезло с небес. Они ушли в другие миры, чтобы создавать новое и познавать неизведанное.
– Но тогда почему вы ещё здесь?
– Мне не интересны ни алчность, ни жестокость, ни корысть. Я наблюдаю за другим, и моя надежда ещё не утрачена. Ступай своей дорогой, мальчик, и проживи эту жизнь, зная, что свобода не только дар, но и бремя. Проживи так, чтобы твоя свобода не обратилась болью для другого. Ну, а я продолжу смотреть. В конце концов, мне интересно, куда же вас заведёт… добродетель.
Последний Бог отвернулся и вновь опустил взор на расстилающиеся равнины. Тело его ослепительно засияло, как прежде, и Чи зажмурился. Когда он вновь открыл глаза, то обнаружил себя у самого подножия Кварцевой горы.
Чи зашагал в сторону ближайшей деревни и растворился в ночной темноте. Теперь он знал, что у него осталась не только жизнь, но и свобода её прожить.
Прошли годы. Чи вырос, выучился на резчика по дереву, обрёл возлюбленную и создал свою семью. Он никому не рассказывал о том, что произошло на Кварцевой горе. Но никогда больше Чи не роптал на судьбу и не винил Богов: полная свобода повязана с полной ответственностью перед ликом жизни, и каждый человек связан со всеми другими людьми.
Чи передал своим детям, а те – своим детям, и так на поколения поколений вперёд, волшебный секрет: пока горит на ночном небе одинокая звезда, можно смело встречать новый рассвет. Ведь это значит, что в мире ещё есть место для добродетели.
Александра Яковлева
Сенка и разбойничий конь
Смерть пришла в деревню глухой ночью. Её посланники посолонь объехали все дома, каждому подпалили солому на крыше, и тьма осветилась рыжим заревом. Когда ошалелые со сна крестьяне выбегали из своих домов, с красными глазами, задыхаясь от едкого дыма, в надежде глотнуть свежего воздуха, спастись от огня, смерть встречала их на пороге. Она обрушивалась молча и стремительно, одним широким взмахом топора.
Мужчины успевали заметить лишь чёрную тень, пронёсшуюся мимо со скоростью молодого жеребца, прежде чем голова их, отлетев от туловища, врезалась в землю, в мягкую траву, и катилась, стуча зубами о камни. Женщин была уготована более стыдная участь, которая в итоге всё равно оканчивалась гибелью, и тела их, уже бездыханные, измученные, укрывали собой мужей, отцов, сыновей. Насытившись, смерть устроилась на ночлег.
Единственным чутким глазом атаман наблюдал за пылающей деревней, подмечая любое движение: а ну кого упустили? И вот, когда его глаз, утомившись от бдения, почти закатился за веко, близ груды мёртвых тел что-то шевельнулось.
Сон как рукой сняло. Во тьме он увидел девку, которая чёрт-те знает где пряталась всё это время, а теперь осмелилась показаться. На ней была простая рубаха, подхваченная красным пояском. Нечёсаная копна волос, жёстких и красных, как медная проволока, скрывала лицо.
Оглушительно свистнув, атаман наудачу метнул в рыжую ведьму нож и попал точно в правое плечо – белый рукав рубахи вмиг потемнел. Девка вскрикнула и пустилась наутёк, оставляя за собой кровавый след. Вдогонку ей полетел второй нож – лезвие вошло точно промеж лопаток, легко, как в мягкое масло. Но беглянка и не думала падать, даже прибавила ходу.
«Живучая попалась!» – восхитился со злостью атаман и, вскочив на своего разбойничьего коня, пустился в погоню. Но как ни пришпоривал, как ни понукал животину, настичь шуструю огнянку не мог. Бесовская девка неслась со скоростью лошади, оставаясь на виду, будто заманивала атамана. Рукоятка ножа блестела в её спине, словно блуждающий огонёк.
«Ведьма, – думал атаман, погоняя, – настоящая ведьма».
Впереди блеснула река, дикая в этом месте, без броду, без насыпи, без мостков. Атаман обрадовался: «Реку-то небось не перемахнёшь, выпить придётся!» Но девку преграда не остановила: с разбегу прыгнула она щукой в воду и была такова.
Приблизившись к реке, атаман проскакал вдоль берега вправо, потом влево. Хотел разглядеть тело, но вода была будто сажа – ни дна, ни человека не видать. Плюнув, уже собирался повернуть коня, как вдруг берег реки озарился луной, да такой яркой, будто день настал. Вода в реке стала синей-синей, и атаман увидел вдруг ведьму, что притаилась на дне.
Обрадовавшись, он занёс топор – хотел разрубить её напополам. В тот же миг вода вскипела, поднялась столбом и обрушилась на атамана всей своею толщей. И такая чудовищная сила была в том потоке, что сбила атамана с его коня, пригвоздила к сырой земле, плоть его раздробила, размыла – только белые кости остались.
Когда река унялась, на берегу осталась только Сенка – так звали беглянку. Собрав кости своего врага, Сенка закопала их в земле, заговаривая мстительный дух, а череп, насадив на палку, обвязала травой. Тяжело опираясь на посох, поднялась с земли, вытянула из плоти ножи один за другим. Раны её сочились кровью, и там, где падали капли, где целовала их луна, прорастал бессмертник.
Разбойничий конь приблизился к Сенке и молвил человеческим голосом:
– Род наш неповинен в разорении твоей деревни и в гибели тех добрых людей. Помилуй меня и освободи моих сестёр и братьев. А чтобы исцелиться, залезь ко мне в одно ухо и вылезь через другое.
Так и сделала Сенка, и раны её затянулись, а силы вернулись сполна.
– Теперь полезай мне на спину, – сказал конь, – я тебя довезу.
Сенка так и сделала, прежде сняв с жеребца всю сбрую.
Когда забрезжил рассвет, разбойники засобирались в дорогу, чтобы скорее покинуть разорённую деревню навсегда. Опьянение ночной резни прошло, и теперь вид сгоревших домов и обезглавленных трупов, утопавших в утреннем тумане, вселял беспокойство: поскорей бы убраться, подумал каждый, иначе жди беды.
Но, оглядевшись, разбойники поняли, что нет среди них ни атамана, ни его коня. Стали они аукать и звать, и тут из тумана раздалась мерная дробь копыт. Решив, что это возвращается их атаман, разбойники развеселились. Но потом увидали, что верхом на чёрном жеребце едет вовсе не их старшой, а нагая дева – белый стан почти сливался с молочным туманом, только волосы горели огнём. Иным же показалось, что над жеребцом парит огромная жар-птица.
Потрясённые разбойники взирали на чудное видение, забыв обо всём. А дева вскинула руки, подняла высоко посох, увенчанный черепом – и туман заклубился, стал холодным и густым, так что собственных рук не видать. Попятились в страхе разбойники, крича и спотыкаясь, но туман объял каждого, заполз в рот, в уши и ноздри, выморозил изнутри. Головы раздулись, почернели – и попадали они замертво все разом.
Когда с разбойниками было покончено, Сенка спешилась. Конь ступал осторожно, обходя тела, Сенка же склонялась над каждым и протыкала сердца атаманским ножом, чтобы мёртвые оставались мёртвыми. Затем она расседлала и отпустила на волю всех разбойничьих лошадей.
Для своих односельчан Сенка сложила большой погребальный костёр и укрыла тела бессмертником, что вырос из её крови и лунного света. Вскоре огонь занялся, затрещали сухие ветки и бессмертник, и все погибшие обрели вечный покой. Тогда Сенка завернувшись в лохмотья, подожгла и общинный амбар, где разбойники мучили перед смертью женщин.
Тут с востока донеслось: «Держи ведьму!» Это мужчины из заречных, завидев ещё ночью огненное зарево, только к утру набрались смелости и пришли узнать, что приключилось с их соседями. Увидав посреди пепелища Сенку с факелом в руке, а за её спиной – горящий амбар и погребальный костёр, рассерженные крестьяне вилами и топорами преградили ей путь и, окружив, стали теснить к амбару, крича:
– В огонь! В огонь ведьму!
– Не сгорит, сама из огня! Лучше утопить!
Сенка не сопротивлялась – и её схватили, с гиканьем и криками потащили к реке. Кто-то нашёл тяжёлый камень, кто-то снял с портков верёвку: «Для угодного дела ничего не жалко». Сенку связали, повесили валун на шею и бросили в ту самую реку, только круги пошли.
– Если и правда ведьма – всплывёт!
– А ну как нет? Тогда что? Невинную топим?
– Да ты её видел? Какая там невинная!
– Не всплывёт, она же огнянка. Значит, в воде должна погибнуть.
– И то верно, всю деревню пожгла.
Так успокоив совесть, крестьяне ушли в родную деревню.
Сенка выбралась из реки, когда лунный свет коснулся воды. Чёрный разбойничий конь храпел неподалёку, ощипывая крутой речной берег. Знать, глянулась ему Сенка, раз не убежал с сородичами, а вернулся к ней.
– Как же звать тебя, друг милый? – спросила она, оглаживая вздрагивающий горячий бок.
– Зверь имён не знает, – ответил конь. – Атаман Стервой кликал. Ты же зови, как сердце подскажет.
– Я дам тебе сильное имя, – так решила Сенка, – но не теперь. Имя вяжет. Сроку тебе до новой луны. Как волос мой снова вспыхнет огнём и упадёт моя кровь тебе на чёрную спину, станешь навек моим. А до той поры, коли захочешь, сможешь уйти – неволить не буду.
– Добрый уговор, но кабы беда не разлучила. Знай же, что связан я со своим озёрным отцом неразрывной уздой.
– Я не страшусь озёрной воды.
– Ты не страшишься живой воды. Но что скажешь о мёртвом чёрном озере? То озеро захочешь – ввек не найдёшь, а побежишь от него – само под ноги бросится и затянет в бездну, словно болото. То чёрное озеро под моим копытом откроется в самую тёмную ночь, и пропадёшь ты, коли первая не сбежишь.
Кивнула Сенка, но ни словечком не обмолвилась, будто зажала тайну под языком. Так, в молчании, пустились они в странствие, и топь чуялась обоим под каждым шагом.
