Александра Птухина
Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 1
Итак, несостоявшийся магистр изящной словесности перешёл на службу его Величества Федерика Отважного.
И вот, около года назад (тут уж мы можем говорить более-менее определённо) незадачливому стражнику довелось (не по своей отметим воле) принять некоторое участие в судьбе принцессы Флоримель. В награду же её Высочество милостиво распорядилась вернуть господину Майнстрему Щековских место в университете. Более того, она же изъявила уверенность в том, что молодой человек столь прогрессивных взглядов непременно сможет внести весомый вклад в дело воспитания и обучения нации, а по сему, должен сам возглавить кафедру.
Но как бы не радовался назначению Майнстрем, его ликование и на сотую долю не ровнялось восторгу кузена Хемиша. Извести о том, что Майнстрем останется в Лупхоллене и даже не приблизится к новой кузне, буквально привело его в восторг. Руководствовался он, конечно же, исключительно благими побуждениями (неизвестно, правда, о чём Хемиш беспокоился больше, о судьбе кузена или о сохранности новой кузницы, предшественницу которой спалил будущий магистр), однако с этого дня начался отсчёт новым злоключениям Майнстрема.
Но, справедливости ради, скажем, что несчастия магистра проистекали в основном из его собственной несдержанности и пылкости. Так, принимая почётную должность из рук самой принцессы Флоримель, Майнстрем не упустил-таки случая уязвить самолюбивую напыщенность некоторых видных магистров университета, откуда, как мы уже говорили ранее, был изгнан за свои вероломные взгляды.
И вот, когда в парадной зале дворца её Высочество вручала Майнстрему Щековских почётный титул магистра изящной словесности, он не придумал ничего лучше, чем сказать, что надеется найти в лице принцессы Флоримель не только покровительницу наук, но и соратницу в борьбе барышень за право получать образование наравне с молодыми людьми.
Нечего и говорить о том, что магистры и в первую очередь Верховный магистр Триангулюр Эксесс, сжимая кулаки в беззвучном негодовании, вынуждены были согласиться. И тогда Майнстрем совершил роковую ошибку. Не умея остановиться во время, он вызвался стать первым магистром, кто примет на свой курс благородных девиц. Это была фатальная ошибка, расплачиваться за которую магистру предстояло дважды в неделю, по средам и пятницам.
Сегодня как раз была среда…
* * *
– Приветствую вас! – пробормотал, едва отдышавшись, Майнстрем.
Ответа не последовало, вместо этого первые ряды начали спешно прятать в многочисленных складках юбок зеркала, гребешки и флакончики самых разных форм и размеров, о назначении которых однозначно свидетельствовало удушливое облако разнообразных ароматов, повисшее в аудитории. Последние же ряды не отреагировали на появление магистра вовсе и продолжали беседовать, изредка обмахиваясь веерами всевозможных цветов и фасонов.
– Здравствуйте! – произнёс магистр несколько громче, и теперь смог наблюдать, как в движение пришли средние ряды.
– Итак, мы начинаем! – Майнстрем уже привык к тому, что последние ряды включались в работу только к середине (а то и к концу) его выступления (если, конечно вообще удостаивали магистра такой милости!).
– Сегодня мы с вами будем говорить о таком искусстве словесности, как риторика. Осмелюсь предположить, уважаемые, что само это слово мало что скажет вам, – Майнстрем окинул пёструю аудиторию взглядом и тут же внутренне содрогнулся…
– Ну почему же, магистр? – заулыбался пухлый розовощёкий юноша на первом ряду. – Риторика – это одна из древнейших наук, известных просвещённому обществу. Я где-то читал, что ещё древние мужи…
– Достаточно, Пенсбери, – прервал молодого человека магистр.
– Меня зовут Менсбери… Тюхтий Менсбери… – понурился студент.
Конечно, Майнстрем прекрасно помнил это имя. Впервые он услышал его ещё на собеседовании. В тот день, когда от череды пёстрых нарядов, вееров, шляпок с перьями, такими длинными, что они то и дело норовили пощекотать магистра по носу, а также калейдоскопа улыбок, жеманных поз и кокетливых взглядов, это имя прозвучало для Майнстрема подобно далёкому раскату приближающейся грозы, обещающей свежесть и прохладу. Однако магистр, по всей видимости, запамятовал, что с грозой приходит и молния, и ливень, и ещё масса всяческих неудобств…
До сих пор магистр Щековских не был уверен, что не совершил в тот раз очередной фатальной ошибки, приняв на свой курс этого выскочку. Менсбери постоянно заваливал несчастного преподавателя вопросами, ответить на которые тот нередко и сам затруднялся. А уж как внимательно он слушал! Так внимательно, что ни одна оговорка, ни одна неточность не могла остаться незамеченной. Это было сущее наказание. Всякий раз, поднимаясь на кафедру и видя неизменного Мейнсбери в первых рядах, магистр испытывал чувство, схожее вероятно с переживаниями висельника, поднимающегося на эшафот. Но, несмотря на всё это, присутствие молодого человека вселяло в Майнстрема некоторую уверенность, поскольку избавляло от неловкости, неизбежно возникавшей, когда магистр изящной словесности появлялся на собственных лекциях, в аудитории, полной барышень.
– Итак, – Майнстрем развернул записки. – Среди всех многочисленных правил риторики, которые сформулированы на сегодняшний день её теоретиками и практиками, можно выделить три, которые, на мой взгляд, представляются наиболее существенными: тезис, или лозунг, изящество и план.
Выходя на высокую трибуну, оратор должен полностью осознавать разницу между тем, что понимается в риторике под «тезисом» и «лозунгом»…
На этом, к ужасу лектора, первая часть записок обрывалась, а внизу страницы красовались какие-то каракули, отдалённо напоминающие женский профиль.
Майнстрем, стараясь сохранять невозмутимость, несколько раз оглядел все записи, вспомнил про очки и немедленно нацепил их на нос. Положение его от этого никак не изменилось – в проклятом пергаменте не только не появилось ни одной новой строки, но и те, что были, стали расплываться. Магистр откашлялся и налил воды из кувшина.
– Итак, тезис… – барышни продолжали заниматься своими делами, но треклятый Менсбери так и буравил магистра взглядом. – Тезис мы будем понимать как мысль, которую оратор намерен доказать…
Менсбери отложил перо, уставился на лектора и поднял руку. Майнстрем же предпочёл этого не заметить и продолжил:
– Другими словами, тезис есть мысль, которую следует доказать аудитории… Оратор, не знающий этого положения, не доказывает свои мысли, а только объявляет их, озвучивает с трибуны, поэтому нередко выступление оратора, мало подготовленного в риторике, сводится к выкрикиванию отдельных мыслей, слов, призывов при полнейшем отсутствии каких-либо обоснований или доказательств. Таким образом, мы с вами подходим к понятию «лозунг»…
Менсбери затряс рукой, Майнстрем видел это краем глаза, предпочитая не встречаться со студентом взглядом, поэтому просто перевернул лист пергамента. Строки по-прежнему плясали, но магистр всё-таки ухитрился прочесть кое-что.
– Следовательно, – продолжил он с важным видом, поправив очки, – Лозунг мы станем понимать, как своего рода призыв, краткую фразу, не требующую никаких доказательств…
Менсбери уже приподнялся на своей скамье и тряс рукой с такой одержимостью, что на лбу у него выступили капельки пота. Майнстрем опорожнил кувшин, ещё раз осмотрел свои жалкие листки и прочитал:
– Таким образом, правила риторики требуют, чтобы выступающий оратор…
Тюхтий Менсбери тем временем покраснел и начал задыхаться, но всё ещё не оставлял попыток привлечь внимание лектора. Игнорировать его далее было просто опасно. Майнстрем принял утомлённый вид и снял очки.
– Что вы хотели, Ленсбери?
– Я… Я… – студент шумно сглотнул. – Я Менсбери, магистр… Я хотел… пример, если возможно…
– Вы хотите пример? – Майнстрем закатил глаза, всем своим видом стараясь показать крайнюю степень скуки, хотя в тайне был рад, что на этот раз так легко отделался. – Извольте же, господин Сенсбери.
Магистр задумался на мгновение, протёр очки мятым носовым платком и начал:
– Итак, если тезис, это мысль, требующая доказательств, то звучать он будет примерно так: «Самые лучшие, роскошные диадемы делает господин Коко с улицы…» – магистр ещё не успел закончить фразу, когда почувствовал, что в аудитории стало непривычно тихо. Пугающе тихо. Майнстрем опасливо оглядел зал. В первый раз в жизни к нему было приковано столько заинтересованных женских взглядов. Однако магистр решил не останавливаться. – Тогда как лозунг – это лаконичное яркое высказывание, часто рифмованное – будет, в данном случае, примерно таким: «Стать красавицей легко с диадемой от Коко»…
Признанный мастер ораторского искусства, Марк Туллий Цицерон, определил хорошего оратора как человека «кто любой вопрос изложит со знанием дела, стройно и изящно». Магистр же Майнстрем смог бы кое-что добавить к этой формуле: «Следует всегда говорить о том предмете, какой интересен будет слушателям». Печально только, что к выводу этому магистр изящной словесности пришёл опытным путём…
Не успели последние слова господина Щековских отзвучать в непривычно гулкой тишине зала, как всё вокруг пришло в движение. Знатные барышни, эти изящные создания, каждая из которых вполне могла бы стать музой живописца или ваятеля, подобрав свои пышные юбки, бросились к выходу со скоростью, которой позавидовал бы и королевский скороход. Шелест платьев… нет! грохот упавших кресел и стульев, отброшенных с решимостью, не предполагающей возражений… Майнстрем не нашёл в себе сил встать на пути лавины (кроме того, это было бы просто самоубийством)… Пару минут, и аудитория опустела.
Когда стук каблучков, более напоминавший камнепад в горах, стих в коридоре, магистр отважился приподнять голову из-за кафедры, где укрывался всё это время. В аудитории царил хаос, какой мог бы оставить средних размеров ураган, если бы ему вздумалось пронестись в отдельно взятой комнате: столы были сдвинуты, стулья, кресла и лавки перевёрнуты.
– Менсбери? Менсбери, где вы? – неуверенно позвал Майнстрем.
– Я здесь, магистр Щековских… – бледный, словно полотно, юноша поднялся из-под перевёрнутой вверх ногами лавки.
– Менсбери, а что случилось? Почему все ваши сокурсницы так… Так… – Майнстрем не нашёл подходящего слова.
– Магистр, неужели вы никогда не слышали про ювелирный салон господина Коко, что на Площади Победителей? – спросил студент всё ещё дрожащим голосом.
– Не знаю… Возможно, я слышал об этом что-то, вот и привёл пример с первым, что всплыло в голове.
– Это новый ювелирный салон, магистр, а ваш пример… Простите, если говорю что-то лишнее, но пример ваш…
– …Не слишком удачен, – закончил за него Майнстрем. – По крайней мере, для нас, поскольку, похоже, я только что обеспечил господина Коко постоянными клиентами.
– Магистр, – Менсбери смотрел на него с нескрываемым восхищением. – Это и есть разница между лозунгом и тезисом, о которой вы говорили, да?
– Не вполне уверен, Тюхтий… Думаю, для этого явления названия пока ещё не придумали…
Через четверть часа, когда мебель в аудитории вернулась на положенные места, а Менсбери вполне оправился от случившегося и слегка переваливающейся походкой отправился восвояси довольный собой и временем, проведённым с магистром, Майнстрем задумался. Возвращаться в свой кабинет он не торопился, а потому специально выбрал самый длинный путь, через северное крыло. Во-первых, так он надеялся хоть отчасти скрыть от Боламбри своё фиаско на лекции (этот парень при всей своей незатейливости делал потрясающе точные выводы, что крайне раздражало магистра), во-вторых, магистр надеялся на то, что в его кабинете уже навели порядок, и он сможет ловко избежать уборки, ну а в-третьих… Майнстрем хотел насладиться моментом. Это был второй раз в его жизни, когда он ощутил реальную силу слова. (Впервые это произошло ещё на пепелище родной кузницы.) И пускай сегодня триумф его длился считанные секунды, но в этот миг он властвовал над залом, его слушали, нет! ему внимали! Да. Магистр Майнстрем Щековских наслаждался своим нечаянным успехом, и только одна назойливая мысль портила настроение: как бы ещё научиться управлять этой силой. Если он сможет властвовать словами, вкладывать в них свои желания, то всем его несчастиям придёт конец. Никто больше не посмотрит с насмешкой, не бросит в спину колкое замечание, а главное… она, наконец, будет рядом!
У дверей кабинета Майнстрем остановился и прислушался. Внутри царила тишина. Магистр осторожно приоткрыл дверь. Чуда, конечно, не произошло: книги лежали повсюду, только теперь некоторые оказались ещё и раскрыты. Боламбри видно не было. Магистр облегчённо выдохнул и даже усмехнулся самому себе – просто потрясающе, как быстро этот оболтус заставил его крадучись входить в собственный кабинет.
Майнстрем сел за стол и тут же заметил свои записи – вот они, все три пачки пергаментов, его потерянная лекция… И где они, хотелось бы узнать прятались час назад? По-видимому, их нашёл Боламбри, когда разбирался с книгами. Интересно, а он вообще разбирался или просто читал всё подряд? Магистр потянулся за листами и случайно опрокинул стопку книг на самом краю.
– Э-э-э! А можно полегче! – из-под стола, потирая затылок, вырос Бола. – А-а-а, это вы магистр. Что-то рановато… наверное…
– Боламбри? – почти испугался Майнстрем. – Я не заметил вас. Что вы делали под моим столом? И почему книги до сих пор не разобраны? Я же просил вас.
– Ну-у-у… Магистр, я тут типа книги разбирал и убирался…
– Да неужели? – перешёл в нападение Майнстрем. – Что-то не заметно!
– Ну, да… Сначала разбирался… Вот только зацепился типа за одну книжонку… Оч занятная, знаете ли…
– Это не извиняет вас, Боламбри!
– Не спорю, магистр, не спорю… Виноват…
– А что за книга? – любопытство взяло верх, и голос Майнстрема прозвучал куда как более дружелюбно. – Ну та, которая вас так заинтересовала.
– Да… Эт и не книга, а так, типа записки какие-то… Про куртуазность и всё такое.
– Дайте-ка взглянуть, – Майнстрем тут же посерьёзнел и надел очки. Но даже без них (а, возможно, и скорее без них) он узнал бы эти листы… – И что же? Вы нашли это чтение увлекательным? – нарочито небрежно поинтересовался магистр.
– Ну, эт вообще забавно… – почесал затылок Бола.
– Простите, вы сказали «забавно»?
– Ну, в смысле типа почитать, если скучно…
– То есть почитать? Почитать, если скучно?! И только-то? – не смог сдержаться Майнстрем. – Мне казалось, что это должно стать образчиком поведения в обществе для молодых людей. На вашем месте, Боламбри, я бы многое взял на заметку.
– Ну-у-у… Мне эт не пригодится. Тут типа прокол уже по первому пункту…
– А именно? – с вызовом спросил магистр.
– Происхождение типа не того… Не особо благородное, – хохотнул Бола.
Майнстрем и раньше подозревал, что первый же пункт правил отпугнёт большинство.
– А кто ваши родители, Бола? – уже осторожно поинтересовался магистр.
– Мой отец… Он типа шут.
– Как можно так говорить о собственном отце, Бола? Вам должно быть совестно!
– Вот-вот, и я о том же. Магистр, вы не поняли, – Боламбри потупился.
– То есть, вы имеете в виду… В смысле?..
– Да, магистр, именно. Мой отец – королевский шут.
– Понятно, – От возникшей неловкости Майнстрем начал теребить свой и без того пожёванный носовой платок.
– Да не, не надо так-то, – бола с усмешкой посмотрел на магистра. – Я своим папашей доволен.
– Что ж, – промямлил, наконец, Майнстрем. – Это многое объясняет… Теперь понятно, как вы оказались в университете.
– Я типа об этом и говорю… Вот, магистр, теперь вы и сами видите, что все эти правила… Эт всё не для меня. Щедрым может быть только богач, да и к расходам… Как бишь там сказано? К «расходам, достойным знатного человека» мой папаша не готов, а я и тем более.
– Но Боламбри, в пергаментах же есть ещё масса советов, которые стоит использовать! Например, вы можете быть честным и храбрым, можете хотя бы стремиться к изяществу обхождения и особенно речи!
– Не-е-е, магистр. Я, похоже, могу только развлекать… У меня это типа в крови… – Бола задумался, а потом растянул рот в широченной белозубой улыбке. – Мне другое гораздо больше понравилось, там где про дамочек сказано! Только я не всё понял…
– Что же там непонятного?
– Не-е-е, ну про то, что дамочки должны вести себя прилично: не сквернословить и не ругаться типа, одеваться красиво, быть женственными и всё такое, эт ясно. Там другое есть, про то, что типа молодая девица может переодеться пацаном, но только, если эт сильно нужно… Кому спрашивается? И потом, если она… (как там?) «сбежит к возлюбленному под видом трубадура»… Эт вообще ерунда какая-то! Она ж должна быть женственной. Какой к чертям трубадур?! И потом, получается, что и врать она может, если надо… Не понятно.
– Ну, Боламбри, – Майнстрем часто заморгал и поправил очки в надежде, что они скроют его глаза. – Знаете ли, бывают разные ситуации…
– Ага! Точно! Как типа наша принцесса со своей подружкой сбежали за принцем… Правила эти ваши прям как с них правила писали.
– Боламбри! Как вы можете! И с чего это вы взяли, что это мои правила? – магистр всё ещё надеялся, что Боламбри примет его раскрасневшиеся щёки за краску гнева. – Глашатаи уже давным-давно объявляли на площади, как всё было на самом деле.
– Не-е-е, магистр, я не против… Глашатаи и всё такое. Не всем надо знать, как было. И потом, принцесса у нас прикольная, а про то, как она спасла своего принца, мне цирюльник рассказывал. Мы тогда с ним здорово набрались в «Голодном селезне» и он…
– Прекратите, Бола! – Майнстрем окончательно стушевался. – В любом случае, в пергаменте, который вы читали, говорится совсем не об этом! И уж точно не о принцессе Флоримель.
– Да ну? Точно говорю, про них написано! А вы типа сами-то читали?
– Ну, я как-то раз пробежал глазами. Просто из любопытства, – соврал магистр.
– Да-а? А я тут посмотрел, на ваш почерк похоже… В смысле лекция ваша тем же почерком написана, – и Боламбри хитро подмигнул магистру.
– Вы забываетесь, юноша! И если вы и дальше хотите оставаться моим помощником, скажу больше, если вы хотите оставаться в стенах этого почтенного университета, то попрошу вас не делать впредь подобных предположений!
– О-о-о! Магистр, притормозите! Всё понял! Просто там на полях пометки такие, прям как будто вы писали.
– Боламбри, я, кажется, предупредил вас? – по тону Майнстрема стало ясно, что он вот-вот взорвётся.
– Не вопрос, магистр. В конце концов, какое мне дело, правда? Сейчас закончу с книгами, дайте только времени чуток.
– Времени у вас до вечера. А я пока намерен заняться поручением верховного магистра и отправляюсь составлять опись архивов кафедры ведьмовства, а когда я вернусь вечером…
– А вот эт вряд ли, – усмехнулся Бола. – Там дел на неделю, не меньше! Я-то знаю, что говорю, я типа помогал магистру Тамносу Диктуму.
– Если вы это делали с тем же усердием, с каким трудитесь тут, то я склонен усомниться, – буркнул Майнстрем.
Его реплика осталась без ответа, поэтому магистр продолжил:
– И что же, у вас есть уже какие-то материалы?
– Не знаю… Но магистр Диктум типа что-то писал… Вроде.
– Хорошо, Боламбри, – сказал Майнстрем совершенно примирительным тоном. – Полагаю, я воспользуюсь его наработками. А вас ещё раз попрошу навести тут порядок к моему возвращению.
* * *
А в этот же самый отрезок вселенского бытоисчисления (не удивляйтесь, но тут о времени говорить неуместно) в одном из возможно существующих пространств (место – также понятие весьма сомнительное) состоялся следующий разговор.
– Ты заставил себя ждать, Крцыфкр, – розовато-красное облако надвинулось ближе, расширилось, и пространство вокруг сузилось (если, конечно, возможно говорить о пространстве там, где его нет, не было и, вероятно, никогда не будет).
– Простите, владыка Шфорыфалмн. Я был… – голос дрожал.
– Меня это не интересует, ГДЕ ИЛИ КОГДА ТЫ БЫЛ ИЛИ БУДЕШЬ, Крцыфкр. но я обеспокоен…
– Чем же, владыка? – золотисто-бирюзовые искры заметались в пространстве, словно мухи, заточённые меж двух оконных рам.
– Склнужгл. Его нет. Я ТРЕБУЮ ЕГО РЯДОМ С СОБОЙ.
– Но, владыка, вы же сами… – бирюзовые искры взвились столбом.
– Не смей прерывать ход моей мысли, Крцыфкр! – облако стало лилово-фиолетовым. – Ты вернёшь его, НЕМЕДЛЕННО.
Искры осыпались, а бирюзовое облако приобрело серый оттенок.
– Что мучит тебя, Крцыфкр? – лилово-фиолетовая туча немного поблекла, а края её порозовели.
– Неужели Вы простили его, владыка?
– Нет. ОН ВСЁ ЕЩЁ В ОПЯЛЕ, Но он мне нужен. И ты вернёшь его. Ну-ну, Крцыфкр, серый оттенок ТЕБЕ НЕ ПОДХОДИТ.
– Владыка, позвольте ещё вопрос. Как же я попаду в…
– А Это УЖЕ не моя забота. я НЕ СОБИРАЮСЬ ТРАТИТЬ БЕСЦЕННЫЕ МГНОВЕНИЯ ВЕЧНОСТИ НА ПОДОБНЫЕ МЕЛОЧИ. но пока ты действуешь от моего имени, я даю тебе позволение на силу и НА забвение. Ты вернёшь Склнужгла.
