Александра Птухина
Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 1
– Прошу вас, присаживайтесь, магистр Щековских, – голос верховного магистра звучал на удивление ровно и спокойно.
– Премного благодарен, магистр Триангулюр, но я бы лучше… – мямлил Майнстрем.
– Повторяю, присаживайтесь, магистр, ибо разговор наш будет долгим…
Магистр Щековских, не чувствуя под собой ног, поспешно рухнул на предложенный стул.
Позднее Майнстрем ни раз возвращался в те мгновения, но, если половицы кабинета чётко отпечатались в его голове, то сам разговор всякий раз расплывался в какое-то подобие студня из фраз и впечатлений, которые то вспыхивали в его памяти с вящей ясностью, то гасли, словно предрассветные звёзды.
– Уважаемый магистр Майнстрем… Несмотря на… недопустимое, я подчёркиваю: недопустимое… Не держите… зла… Вы же понимаете, Майнстрем? Ужасающие события… Это вероломное, низкое предательство… Поймите, мы буквально вынуждены были… И никто из нас не был допущен к, так сказать, вещественным материалам кафедры, тогда как, учитывая специфику последней, это представляется крайне важным… Именно поэтому так важно очень, я подчёркиваю, очень аккуратно, можно сказать, даже педантично отнестись… А, кроме того, могут встретиться различные (как бы поточнее выразиться?) артефакты… Именно вы, с вашими знаниями в области языков и… А кроме того, вы, как человек передовых взглядов… И кто как ни вы должны… понимать всемогущую силу слова. Под силой я имею в виду… Вы же слушаете меня, магистр Майнстрем? Так вот, я жду от вас… Полный… Исчерпывающе полный отчёт, понимаете?.. Необходимо совершенно, абсолютно точно доказать… Поэтому список… и это крайне важно для всех нас, Майнстрем, чрезвычайно важно! И особенно… так сказать вещественные доказательства… Так вот, хочу спросить, могу ли я на вас положиться, магистр Майнстрем? Могу ли положиться на вас, как на своего соратника в борьбе с глупыми страхами и суевериями, в борьбе с мракобесием и невежеством? Могу ли я рассчитывать на вас, Майнстрем?
– Конечно, верховный магистр! Вы можете полностью довериться мне, – собственный голос показался Майнстрему чужим и далёким, словно он слышал его впервые.
– Я знал, что не ошибся в вас, магистр. Спасибо. И приступайте к работе завтра же.
– Простите, магистр Триангулюр, а как же?..
– Ах да, ваши занятия… Что же, от них я вас освобождаю! – верховный магистр сделал неопределённый жест рукой, который должен был, вероятно, показать Майнстрему, насколько ничтожны его лекции в сравнении с поручением верховного магистра.
– Но я же… – Майнстрем, должно быть, хотел сказать, что не считает себя достойным такого высокого доверия. Однако слова его, так и остались невысказанными, по сему, Триангулюр Эссекс истолковал их по-своему.
– Могли бы совмещать? Что ж, это похвально! Весьма похвально, молодой человек! Не часто в наши дни встретишь такое истовое рвение к науке! – Верховный магистр похлопал Майнстрема по плечу. – Так и быть, лекции оставлю за вами, но учтите, наша договорённость останется в силе.
– А как же мои сочинения?.. – Тут уж Майнстрем был совершенно уверен, что хотел объяснить невозможность совмещать всё и сразу. Но он недооценил верховного магистра: тот далеко не в первый раз говорил со своим подчинённым.
– Ох, да, ваши литературные труды… В этом я, к сожалению, вам помочь никак не смогу… Хотя… Не желали бы вы получать все, подчёркиваю, ВСЕ требуемые материалы с доставкой непосредственно к дверям вашего кабинета? Хотите? Я отдам соответствующее распоряжение библиотекарю.
– Это, безусловно, будет весьма кстати, но верховный магистр, я бы всё-таки…
Схема разговора, безусловно, отработанная годами практики, всякий раз работала исключительно в пользу верховного магистра.
– Вы хотели получить жалованье за два месяца вперёд? А вы делец, Майнстрем, делец! – Триангулюр деланно погрозил ему пальцем. – Впрочем, я не осуждаю вас, магистр, нет-нет! И кроме того, это тоже вопрос вполне решаемый. Более того, с сегодняшнего дня ваше жалованье будет увеличено на двадцать… Нет! На двадцать пять золотых в месяц! Ведь все мы когда-то были начинающими магистрами, все мы помним, каково это – возглавлять кафедру… Да ещё эти назойливые бывшие однокурсники… Ах, Майнстрем, – верховный магистр по-отечески потрепал его по угловатому плечу, – Это было словно вчера, но… как это было давно…
А далее последовали длинные красочные описания молодых лет господина Триангулюра. Магистр же Щековских утратил последнюю надежду, поэтому сидел, понурив голову, и только изредка поглядывал на Триангулюра в надежде, что его излияния скоро закончатся.
Если магистр растениеводства Папавер Сомниферум вытек из кабинета, то Майнстрем из него буквально выпорхнул. Сказать, что магистр изящной словесности не ожидал такого приёма, – значит, не сказать ровным счётом ничего! Он был принят! Да ещё так любезно и учтиво! Не просто учтиво, ему, скромному магистру захудалой кафедры изящной словесности, посулили прибавку, его похлопывали по плечу и ему говорили: «Вы же понимаете…» Верховный магистр обращался к нему на вы, а кроме того, на него полагались, на него рассчитывали!
Оставалось только два вопроса: рассчитывали НА ЧТО? и полагались В ЧЁМ?.. Дело в том, что весь разговор с верховным магистром словно рассыпался на миллион мелких осколков, собрать которые воедино не представлялось никакой возможности.
Едва дверь за ошарашенным Майнстремом захлопнулась, как к нему подскочил встревоженный секретарь:
– Как вы себя чувствуете, магистр? Голова не крузится? В глазах не темнеет?
– А? Господин Диподикарий? Это вы? – Майнстрем посмотрел на секретаря отрешённо, словно видел его впервые. – А у вас, оказывается лысинка! – магистр глупо хихикнул. – И ушки такие… такие…
– Ой-ёй! – секретарь скорчил озабоченное выражение лица. – Что-то вы бледненький немнозко… Посидите тут, просу вас! – Жакулюс с удивительной для такого крошечного существа силой повлёк господина Щековских за собой и усадил в огромное, обтянутое кожей кресло. – Вот, так-то лучсе будет… Сейчас всё пройдёт… Я полагаю…
– Господин Диподикарий, у вас лысинка и ушки такие врастопырку… Вы похожи на тушканчика! – Майнстрем снова захихикал, а потом закатил глаза и подавляя внезапно накатившую дурноту, процедил: – А кстати, что было в вашем чае?
– О, ничего особенного, магистр Майнстрем, ровным счётом ничего такого! Это всего лишь успокаиваюсий сбор магистра Сомниферума. Он всегда снабжает меня этим чудодейственным средством. Вот только…
– Любопытно… И что только?
– Ох, мне так неловко перед вами, магистр! Так неловко! Но вы зе сами сначала отказались от…
– Судя по моему самочувствию у нас очень мало времени, Жакулюс, – прервал его Майнстрем, сглатывая вязкий комок в горле.
– Я добавил в чай сбора чуть больсе обычного, магистр Щековских. Я всегда делаю себе тройную порцию, но я зе не предполагал, что вы… Что вас с непривычки так…
– Размажет. – закончил Майнстрем. – А насколько больше?
– По правде говоря, заварку я и вовсе не использовал… – секретарь потупился, от чего стал совершенно похож на тушканчика. – Но кто зе мог предполагать, что вы одним махом всё…
Окончания фразы магистр Майнстрем уже не услышал: комната расплылась в густом сизом тумане, а высокий сводчатый потолок полетел вверх с немыслимой скоростью, не забывая при этом врашаться вокруг собственной оси. Юноша лишился чувств.
* * *
Голоса доносились откуда-то издалека и казались знакомыми.
– Однако, это весьма любопытно, весьма… Так вы говорите уже целый час? Просто потрясающий эффект!
– Бозе мой, Папавер, какая разница? Сделайте узе хоть что-то! Долзен зе он в конце концов очнуться!
– Не надо так нервничать, господин Жакулюс. Никакого вреда мой сбор нанести не мог. Если только, конечно, вы не добавляли в него ничего особенного. Вы же не добавляли? Признавайтесь!
– Нет, конечно! Просто немнозко крепче заварил… И потом, вы зе знаете, что особенное у меня узе закончилось! Сами могли убедиться на последнем заседании совета! Господин верховный магистр, как мне говорили был словно громовержец небесный. Так говорят…
– Да-да… Я помню, Жакулюс, помню! Мне изрядно досталось и на совете, и после. Но на моём подоконнике слишком мало света, плоды никак не хотят вызревать. Придётся потерпеть ещё два-три дня. Всем нам придётся потерпеть. А вам, вероятно, более остальных.
– Ах, Папавер, я уже свыкся. Но вернёмся к насей проблеме. Магистр Сековских, с ним надо сто-то делать!
– Да-да, сейчас. Одну минуту. Вот этот сбор должен всё поправить, я сам его составлял и гарантирую результат. Вот только… Как его влить в господина Майнстрема?
– Э-э-э, магистр… Как бы можно взять воронку и через неё… – отозвался незнакомый голос из глубины кабинета.
– Воронку? Вы что издеваетесь?
– Не… Зачем же? Помните, мы так с крысами делали. Как бы, нормально же получилось, а?
– Но Бола, но он же не крыса! В конце концов это неловко как-то. Не этично…
– Ну не знаю. И потом, вы же сами говорили, что как бы нет принципиальной разницы. Как бы все мы живые существа и всё такое. А чем магистр хуже крысы?
– Ну ус нет! Это зе магистр изясной словесности, а не какая-то там парсивая крыса! Мозет, подоздём есё?
– Да не вопрос. Подождём. А потом возьмём воронку! А, магистр Сомниферум, согласны?
Наконец, Майнстрем вполне ясно осознал, что как бы это ни было трудно, но открыть глаза надо немедленно. Веки его были тяжёлые, а появившаяся картинка – мутная и расплывчатая.
– Бозе! Ну наконец-то! Как я сяслив, сто вы очнулись! Как зе вы нас напугали, господин Сековских!
Майнстрем был в своём кабинете и полулежал в собственном кресле. Над ним с озабоченным видом склонились магистр растениеводства Папавер Сомниферум и секретарь Жакулюс Диподикарий. Однако взгляд магистра изящной словесности, едва скользнув по их лицам, остановился где-то в дальнем углу.
– Как вы себя чувствуете, коллега? Какие ощущения? Дурнота? Онемение конечностей? Головокружение? – в голосе Папавера звучало искреннее участие и сочувствие.
– Галлюцинации, – едва слышно прошептал Майнстрем, не отрывая взгляда от угла. – У меня галлюцинации.
– Любопытно, очень любопытно. А можно несколько конкретнее? Что вы имеете в виду? – поинтересовался Сомниферум.
– Я, знаете ли, вижу нечто совершенно невообразимое… – пробормотал Майнстрем.
– А тоснее? Сто вы видите? – забеспокоился Диподикарий.
– В том дальнем углу, – указал Майнстрем дрожащей рукой, – сидит человек.
– И сто зе тут такого? – удивился секретарь.
– Ничего. Вот только он… Он чёрный… Совершенно чёрный. – ответил магистр.
– То есть? – переспросил Папавер.
– Э-э-э… Думаю, эт он обо мне, магистр Сомниферум! – отозвалась из угла галлюцинация.
От испуга Майнстрем судорожно схватил Папавера за руку:
– И он говорит! Он говорит со мной, Сомниферум! У меня говорящая галлюцинация!
– Э-э-э, прикольно… Он думает, что я типа глюк! Магистр Сомниферум, а можете и мне отсыпать вашего сбора? Я бы тоже так хотел! – белозубо рассмеялся глюк.
– Прекратите, Бола! Это не повод для веселья! – укоризненно бросил в ответ Диподикарий. – Неузели вы не видите, что магистр есё не присёл в себя?
– И вы? Вы тоже, Диподикарий? Тоже? – на лбу Майнстрема выступили крупные капли пота.
– Не понял. Что тозе?
– Вы тоже видите и слышите его, Жакулюс? – Майнстрем с мольбой взглянул на секретаря.
– Мы все его видим, – улыбнулся Папавер Сомниферум, похлопывая Майнстрема по руке. – И, к превеликому сожалению, слышим! Это Боламбри, бывший студент теперь уже бывшего факультета ведьмовства и алхимии.
– Но он же… Он же… – магистр Щековских не мог подобрать подходящего слова.
– Типа чёрный? Прикольно, да? – Боламбри улыбнулся ещё шире, обнажив два ряда идеально ровных ослепительно белых зубов.
– Магистр, – Майнстрем ещё сильнее вцепился в Папавера, – а так и должно быть или всё это результат воздействия на юношу ваших так называемых сборов?
– Не тревожьтесь, господин Майнстрем, – Сомниферум мягко, но настойчиво освободил свою руку, – Боламбри таким родился. Неужели вы не видели его в коридорах университета раньше? Странно. Он ведь у нас своего рода знаменитость!
– Нет… – растерялся Майнстрем. – Нам не доводилось ранее встречаться.
– Э-э-э… Да не, магистр, доводилось. И совсем недавно, – ответил Боламбри. – Вчера вечером вы типа шли из библиотеки и чихнули, а я такой говорю: «Будьте здоровы». А магистр Щековских посмотрел вокруг и как бы меня типа не заметил. Вцепился в свою книгу и такой бежать. Быстро.
– Странно, но я этого не помню… – смутился Майнстрем.
Магистр бессовестно солгал. Конечно, он помнил, как накануне в тёмном коридоре неизвестно откуда действительно раздалось пожелание доброго здоровья, но тогда это показалось господину Щековских настолько невероятным, что тот счёл бегство наилучшим исходом событий в сложившейся ситуации.
– Потеря памяти? Любопытно, весьма любопытно. – задумался Сомниферум. – Раньше мои сборы не вызывали подобных реакций у подопытных. Хотя…
– Кто знает, магистр, кто знает… Ведь крыс-то мы с вами и не опрашивали! – хохотнул в своём углу Боламбри.
– Ну что зе, друзья мои, раз вы сутите, то всё хоросо. А я позалуй поспесу в приёмную, пока верховный магистр меня не хватился, – засуетился секретарь.
– Одну минуту, любезнейший Жакулюс, – попытался остановить его Майнстрем. – Напомните мне, пожалуйста, о чём говорил магистр Триангулюр. Дело в том, что я совершенно ничего не помню. Видимо, всё дело в вашем чае.
– Ай-яй-яй, магистр Сековских! Как вам не совестно! Вы зе ясно дали мне понять, что не зелаете пить чай, а потом соверсенно бесцеремонно выпили целую крузку! Мою крузку! – Жакулюс явно почувствовал себя оскорблённым.
– Простите, господин секретарь, но я так разнервничался там, в приёмной… – Майнстрем покраснел.
– Я полагаю, разговор касался архивов кафедры ведьмовства и алхимии, – сжалился Диподикарий.
– И что с ними надо делать?
– Я полагаю, вам необходимо сросно заняться их описью, а через неделю магистр Триангулюр здёт от вас подробный доклад и список арефактов, которые, он уверен, вы обясательно найдёте.
– Как? Ещё и артефакты? И на всё это только неделя? Но же я не… – Майнстрем пожалел, что всё-таки открыл глаза.
– Верховный магистр любесно посаботился и об этом, – прервал Майнстрема секретарь. – С этой минуты Боламбри переходит в полное васе распорязение. А теперь простите, господа, я долзен безать!
– Но, господин Диподикарий! – магистр изящной словесности всё ещё не оставлял надежды. – Вы же понимаете, что одной недели мало! Должны же вы это понимать!
– Нет! – рассердился секретарь. – Понимать не долзен, а безать долзен! Моё постение!
– В самом деле, давайте отпустим господина секретаря! – прервал их Папавер. – Он сейчас куда как нужнее на своём рабочем месте. А вам пока лучше выпить вот это.
Майнстрем с нескрываемым недоверием посмотрел на мутную жижу в тонкой фарфоровой чашке.
– Пейте, не сомневайтесь! – подбодрил Папавер, протягивая сомнительный напиток к самому лицу юноши.
Майнстрем принюхался. Аромат, исходивший от чашки, также не вызывал доверия.
– Ну же, магистр, не будьте ребёнком! Смелее! – настаивал Папавер Сомниферум.
Майнстрем сделал глоток и почувствовал, как что-то тепловатое и тягучее сползло по его глотке вниз так быстро, что он даже не успел ощутить вкуса (чему, признаться, был даже рад).
– Хорошо! Очень хорошо! И ещё немного. Вот так, надо выпить всё до конца, – Папавер буквально влил в него оставшуюся дрянь. – А теперь вам лучше всего отдохнуть, магистр.
– Но я должен… – комната снова закружилась, и Майнстрем погрузился в глубокий тяжёлый сон.
* * *
Идея. Просто поразительно, какой силой обладает эта нематериальная, эфемерная сущность. Стоит только слабому отблеску её упасть на благодатную почву, как она спешит захватить своими корнями всё. Она тянется ввысь мощным стволом, ветвится предположениями, гипотезами и пробами, которые, к сожалению (или к счастью?), не всегда вызревают до материального и осязаемого плода. Но пока идея растёт, она успевает оплести своими побегами всю сущность, не даёт покоя ни днём ни ночью…
Прекрасна ты, как летней ночи дуновенье,
Ты манишь за собой, лишаешь сна.
Ты, словно райской птицы пенье. Ты – красота и вдохновенье,
Красива, также, как она. Ты – радость жизни, ты – весна!
– Нашёл! Наконец-то нашёл! Ура! – Майнстрем скакал по комнате, как сумасшедший.
– Э-э-э… Магистр? Всё как бы нормально, ага? – голос Боламбри сработал, словно ушат холодной воды в июльский полдень – моментально вывел магистра Майнстрема из состояния эйфории.
– Боламбри? Ради всего святого! Что вы тут делаете? – магистр поспешил обернуться простынёй.
– Э-э-э, как бы присматриваю за вами… – протянул молодой человек.
– Присматриваете? За мной? – Майнстрем вернул перо в чернильницу и изящно накинул на голую спину съехавшую простыню. – Для чего, позвольте полюбопытствовать?
– Ну, вы как бы вчера отъехали… то есть… вам стало нехорошо, и магистр Сомниферум велел за вами понаблюдать…
– Понаблюдать?! Я что, по-вашему, крыса лабораторная? – возмутился Майнстрем.
– Не-е-е. Не крыса. Точно. Крысы не вскакивают с постели посреди ночи, чтобы записать стихи… Но у них и постели как бы нет… Да и писать они типа не умеют. Я даже не уверен, что они в курсе, что такое стихи…
– Довольно о крысах, – прервал его Майнстрем. – Как давно вы тут?
– Типа с самого начала… Надо было посмотреть, не будете ли вы вести себя странно как-то и всё такое…
– И что же?
– Ну, эт я даже не знаю… Как бы для вас нормально говорить во сне, или как?
– Я что разговаривал во сне?! – смутился Майнстрем.
– Ну типа того…
– И что же я успел наговорить?
– Да так, ничего особенного. Стихи читали. Красивые… – Боламбри растянул рот в мечтательной улыбке. – А потом как вскочили и давай писать. Прикольно…
– И что же? – Майнстрем поднял бровь и выпрямился, приняв самый независимый вид. – Я имею в виду, вам понравилось? Стихи?
– Ага. Оч прикольно было. Да…
– Прикольно? я не очень… Впрочем, это неважно, – Майнстрем снова накинул предательски съехавшую простыню на плечо. – Который теперь час?
– Э-э-э… Мимо окна пролетела типа летучая мышь, но собаки ещё не лаяли… Думаю, типа часа четыре… Или около того, ага, – ответил Бола.
– Как странно вы исчисляете… – Майнстрем попытался связать полученную информацию в хоть какое-то подобие логической цепочки, но очень скоро осознал всю тщетность усилий. – Ах, не суть! В любом случае, давайте спать, Боламбри.
Майнстрем укутался в простыню, стараясь отогнать от себя мысли о том, каким образом и когда в его кабинете появился диван и почему на нём, магистре изящной словесности, нет верхней (и не только верхней!) одежды, и улёгся. Но сон так и не приходил. Через четверть часа магистр повернулся на другой бок, но и это не помогло.
– Боламбри, вы ещё не спите? – прошептал Майнстрем в темноту.
– Не-а… Не сплю.
– О господи! Подскочил от неожиданности Майнстрем, – голос прозвучал гораздо ближе, чем он мог бы ожидать.
– Что вам типа плохо, да? Принести водички?
– Нет, Боламбри, – продолжил, отдышавшись, магистр, – я хотел узнать, а что значит «прикольно»?
– Прикольно?.. Магистр, вы же типа тоже учились в университете? Типа тусили и всё такое?
– Типа учился, – не удержался от сарказма Майнстрем. Однако тон его остался без внимания и Боламбри продолжил:
– Знаете, как бы новичкам часто прикалывают что-то на спину? Какую-нибудь типа шутку, записанную на бумажке?
Знал ли об этом Майнстрем? Да он бы мог целый трактат написать об университетских оболтусах и влиянии их глупых шуток на судьбу человека. Что-то вроде: «Зануда Майнстрем или сто способов существования изгоя», а как вам: «Всезнайка или как стать любимчиком преподов»? А может, «Майнстрем, или книги – лучшие друзья неудачника». А вот ещё вариант: «Майнстрем – вонючка, или как безуспешно понравиться девушке». Но вместо этого магистр спросил:
– И что же? Это хорошо? Приколы?
– Ну, это как бы, когда зацепило… Бывает, послушаешь трубадура на дворцовой площади, а потом типа ходишь и напеваешь всё время. Не-е, не вопрос, песня – дрянь, но цепляет! Так и с приколами.
– Попробуйте объяснить ещё, – закатил глаза Майнстрем.
– Э-э-э… Ну, когда текст не несёт никакой смысловой нагрузки, изобразительные средства убоги, а музыкальное сопровождение ограничено тремя банальными аккордами, но сильные доли так удачно сменяются слабыми, что песня буквально впечатывается в память. Что-то сродни обрядовым песнопениям, в которых ритмическая составляющая речи… – тут Боламбри заметил, как магистр Майнстрем приподнялся с дивана и уставился на него округлившимися глазами. – Ну, типа того что-то. Зацепило типа. И прикол то же самое. Когда всё остаётся в памяти надолго, – добавил он неуверенно.
