– Ну вы же должны помогать, разве нет?! – с отчаянием и слезами в голосе снова и снова твердила молодая женщина, прикрывая руками едва выпирающий животик. – Помогать и защищать! Кто, если не вы?!
Ее выразительные глаза с ресницами, особо не нуждающимися в туши, покраснели от слез, щеки от многодневных переживаний запали.
– По-моему, я как раз и хочу тебе помочь, а ты упираешься, – с трудно подавляемым раздражением отвечал ей майор, чье слегка подрасплывшее тело с трудом умещалось в кресле. На разопревшем от жары лице пугающей краснотой горели свежие шрамы, складываясь на левой щеке в подобие креста, на правой – диагональю рассекая кожу. От этого его и без того неприятный облик приобретал и вовсе отталкивающий вид, еще больше пугая взволнованную посетительницу. – Что здесь непонятного, я не пойму? Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. Заметь, помогаю в частном порядке, можно сказать, по доброте душевной, – он постарался придать голосу мягкость, но безуспешно. Грубый характер все равно прорывался наружу.
– И что же это за помощь такая? – она подняла на него заплаканные недоумевающие глаза. – Разве это помощь?
Мужчина вздохнул и принялся терпеливо объяснять:
– Ну, смотри, Олесь. Ты сама признаешь, что твой муж деньги в долг брал? Брал. Потратил их на красивую жизнь для тебя? Потратил. Он их вернул? Не вернул. Вы с ним в законном браке? В законном. Это значит что? Что теперь, после его смерти, все обязательства переходят на тебя.
– Я не отказываюсь от долга! – на эмоциях выкрикнула Олеся. – Я верну! Я все верну! Но не сейчас, не сразу! А они теперь приходят и угрожают мне! Угрожают, что или убьют или ребенка моего отберут!
– Вы можете чем-либо подтвердить факт угроз? – в скептической улыбке расплылся полицейский. – Что-либо, кроме ваших слов? – в ответ на ее едва заметное покачивание головой развел руками: – Ну вот… Что я приложу к твоему заявлению? – он снова перешел на «ты». – Эмоции?
Олеся опустила голову, закрыла глаза. Надежда получить помощь и защиту таяла, уступая в душе место горькому отчаянию.
– А вот если ты сейчас напишешь заявление, которое нужно мне, то я договорюсь о том, чтобы тебя оставили в покое хоть на какое-то время, и дали возможность возвращать долг частями, в разумных пределах.
– Но ведь это неправда, – взглянула в лицо майора девушка. – Я этого человека совсем не знаю, и то, о чем заявление, он не совершал.
– Откуда ты знаешь, совершал или не совершал? – суровый страж порядка стал ещё жестче, мелькнувшие на мгновение искорки доброты исчезли из глаз. – Если хочешь знать, то совершал, причем неоднократно, в отношении одной и той же девушки. Да так, что она теперь боится заявление на него писать. Но ведь такое нельзя оставлять безнаказанным, согласись.
– А если он потом мне что-нибудь сделает?
– Не сделает, – отрезал майор. – Его уже закрыли, но заявления нет. Уедет надолго на зону, а там с такими как он разбираются быстро и по справедливости, – он положил перед ней бланк заявления и ручку. – Пиши, я надиктую.
Олеся несмело подвинула бланк к себе, ещё раз с сомнением взглянула на мужчину – он копался в ящике стола, что-то там выискивая. Всхлипнув, она взяла в деревянные пальцы ручку, приготовилась писать.
– Смотри сюда, – он положил перед ней цепочку, на кулоне которого были выгравированы инициалы, – и запоминай. Вот эту цепочку ты сорвала с него, сопротивляясь, когда он тебя насиловал. Сорвала, а он и не заметил. И все остальное, что сейчас скажу, тоже запоминай. Будешь рассказывать в суде…
Несколько лет спустя…
– Здравствуй, мама.
Светловолосый худощавый парень с объемной спортивной сумкой на плече скрипнул дверью калитки словно бы несмело, словно забыл, каково это – переступать порог отчего дома. В глубоко посаженных серых глазах застыло тревожное ожидание – он не знал, как отреагирует мама на его неожиданное появление. Статья у него была «плохая» (не убийство, конечно, но тоже не «легкая»), после оглашения приговора по которой от сердечного приступа умер отец, оставив маму с семилетней дочкой на руках. Так что получалось, что смерть отца была на его совести, и он не знал, простила ли мама его за папу, да и за все остальное.
Мывшая посуду на столе под навесом женщина при звуке знакомого голоса вздрогнула, резко побледнела и, не вытирая мокрых рук, кинулась к сыну.
– Женя! Женечка! Сынок!
Она обнимала его, беспрестанно целовала родные щеки, с которых уже почти ушла юношеская припухлость, и отчаянно пыталась сдержать слезы радости. Когда первая волна эмоций схлынула, унеся с собой спазм в горле, она наконец смогла спросить:
– Ты вышел?! Тебя отпустили?!
Вместо ответа он просто кивнул – теперь спазмом перехватило горло у него. Еще чуть-чуть, и он бы наверное сам заплакал, как в детстве, но мама крепко прижала его к груди и держала так долго-долго, и его постепенно отпустило. Негоже все-таки мужику в двадцать восемь лет реветь как ребенку, пусть даже никто посторонний и не видит.
– А ты изменился, повзрослел, возмужал, – с любовью заглядывая ему в лицо, заметила мама и спохватилась: – А что же мы тут стоим? Пойдем в дом, – и повела как маленького за руку к крыльцу.
Она как будто боялась, что стоит ей выпустить руку сына из своей ладони, и он тут же исчезнет, пропадет еще на долгих восемь лет.
– Раздевайся, Женечка, – засуетилась мама, стоило им переступить порог, бросилась к холодильнику, от него – к плите. Потом убежала внутрь дома, вернулась через минуту с чистым полотенцем: – Освежись, умойся, ты устал с дороги, – и снова занялась готовкой.
Ухо давно отвыкло от маминого «Женечка», поэтому сейчас все внутри отозвалось теплом. Да и просто «Женя» он уже давно не слышал. Все последние годы он был просто «Крест», к тому и привык.
Умывшись с дороги, Крест распаковал подарки для матери и сестры – целый пакет шоколадных конфет, которыми славился город, где он сидел, золотые сережки – Насте, цепочка с кулоном – маме.
– Это тебе.
Он еще раз с удовольствием обнял маму, поцеловал ее в макушку, прячущуюся за тонким платком, однако не скрывающим поседевшие прежде времени волосы – свидетельство перенесенного стресса и многолетних переживаний, – и только сейчас заметил, как сильно она постарела. Кожа на лице и руках, потеряв упругость, стала мягкой, покрылась возрастными пятнами и сетью морщин. Зато глаза были все те же, мамины, добрые и лучистые.
– А где Настя? – спросил Крест, чтобы не дать подступающему к горлу кому выдавить из него слезу.
– Она в школе, – кинув взгляд на висевшие в простенке между окнами настенные часы, ответила мама и еще раз любовно оглядела подарок сына.
– А ты? – задумался Крест. Точно, он ведь еще на автостанции, рассчитавшись с таксистом, гадал, застанет ли кого дома и не лучше ли пойти сразу на работу к маме – в свою бывшую школу.
– А я на больничном, – она, положив цепочку обратно в бархатную коробочку и убрав ее повыше на полку, бросила нарочито беспечно: – Давление.
Крест не успел спросить, насколько серьезны проблемы со здоровьем, потому что за спиной распахнулась дверь и на пороге появилась Настя. Сестренка, которую он помнил совсем еще девочкой. Сейчас же ей было почти пятнадцать.
– Привет…
При виде незнакомого человека Настя замерла. По ней невозможно было сказать, узнала она брата или нет. Она с подозрением и настороженностью оглядывала Креста, не спеша отвечать на его приветствие.
– Насть, это Женечка вернулся, твой брат. Ты не узнала? – ласково и радостно заговорила мама, но сестра тут же ее оборвала:
– Узнала, – бросила она сквозь зубы и, не здороваясь с ним, не подходя, не глядя на растерявшуюся маму, скользнула к себе в комнату, демонстративно шумно задернув за собой шторки, служившие дверью.
– Наверное, в школе что-то случилось, – тихим извиняющимся тоном предположила мама, догадываясь, насколько неприятна сыну эта сцена, на что тот лишь улыбнулся ободряюще – мол, все в порядке.
Пока мама собирала на стол, Крест заново знакомился с домом, перебирая в памяти всплывающие воспоминания. Счастливое детство, не омраченное ни пьянками, ни скандалами. Увлекательные школьные годы, разделенные с верными друзьями. Легко дающаяся учеба и без помощи родителей, учителей в местной школе, занятия спортом. Запоминающийся выпускной, когда он единственный раз в жизни опьянел от шампанского, а затем взрослая жизнь в большом городе. Бюджет в университете, лихое студенчество и мечта стать программистом, которая так и осталась мечтой, после того как его, студента-третьекурсника отчислили из вуза в связи с уголовной статьей. Но даже сейчас, после всей отсидки, вернись Крест в прошлое, он поступил бы точно так же.
– Настена, пойдем обедать. Ты куда?!
Мамин голос отвлек парня от приятных воспоминаний, а громкие, быстрые шаги сестры в сторону входной двери вместо обеденного стола напомнили о далеко не радужном настоящем. Оглушительный хлопок двери окончательно испортил настроение.
Крест усиленно делал вид, что все в порядке, что ничего особенного не произошло, что он всецело поглощен маминой стряпней, по которой и вправду безумно соскучился, но неприятный осадок остался. Скованно чувствовала себя и мама. На ее лицо набежала тень, согнав выражение радости. В который раз Крест задумался, а как они жили все это время? Каким человеком выросла Настя? Понятно, что она еще подросток, но не наложила ли история с ним мрачный отпечаток на ее не до конца сформировавшийся характер? И все равно, если повернуть время вспять, он сделал бы то же самое, даже зная, что сядет.
Уверенный стук в дверь прервал обед, длившийся в молчании, и на пороге возникла кряжистая фигура дяди Миши, маминого брата, жившего в этом же селе. Он по обыкновению неторопливо стянул сапоги, повесил кепку на крючок вешалки, когда-то собранной школьником Женей на уроках труда, вразвалку прошел на кухню.
– С возвращением тебя, что ли, племянник, – дядя Миша протянул короткопалую ладонь, в кожу которой как будто намертво въелась соляра, крепко пожал протянутую для рукопожатия руку Креста. – Ты к нам надолго? Или насовсем вернулся?
Мать засуетилась вокруг стола, накрывая на еще одного человека.
– Как получится, – пожал плечами Крест. Он вообще еще не строил никаких планов, хотел просто побыть дома, насладиться свободой. Теперь подозревал, что просто «насладиться» не получится, придется налаживать отношения с сестрой, которая мало того, что находилась в переходном возрасте, так еще и была для него, по сути, абсолютно незнакомым человеком. Настя совершенно не походила на ту веселую и ласковую девчушку, которую он помнил, ни внешне, ни характером – но, возможно, это было первое, обманчивое впечатление. К тому же он сам запретил маме навещать его в тюрьме, и на какое-то время родственная связь между ними была потеряна. Звонил он сам, редко, не желая лишний раз напоминать матери о том, где и почему ее сын.
– А к нам Настя ваша прибежала, к Машке моей. Лица на ней нет. Сказала, ты приехал, – дядя Миша откусил кусок хлеба, зачерпнул ложкой мясное рагу. – Я сразу к вам.
– Спасибо, дядь Миш, что маме помогал все это время по хозяйству, – совершенно искренне произнес Крест, – особенно когда бати не стало. Без тебя бы не справились.
– А как же иначе? – брат матери качнул головой, прожевывая мясо. – Не мы, то кто? Ты к нам заходи, Машку мою не узнаешь, вымахала девица. А была мелкая, все с твоей Настей собачились, сейчас дружат. Машка в этом году школу заканчивает, поступать будет.
– Как-нибудь зайду, – пообещал племянник, как будто в селе можно было не зайти в гости.
– Ты мне вот что скажи, – шепнул на ухо Кресту дядя, когда мать вышла во двор, – ты и правда ту девку того…? Не верится мне, не был ты таким подонком, да и мать переживает. Ей это все морально тяжело далось. Шутка ли, педагог, завуч школы была, а сын насильником оказался. Шум стоял на весь район.
Крест опустил голову. Решение далось тяжело, но виделось единственно-верным. Лучше мама пусть переживает только об этом, чем еще и о том, что сын отсидел ни за что. Поэтому он растянул губы в непринужденной улыбке и посмотрел в глаза дяди, стараясь не замечать, как взгляд того становится жестким.
– Это все прошлое. Не нужно его ворошить.
– Ты куда, сына? – заволновалась мама, когда вечером Крест, воспользовавшись тем, что та переключила внимание на дочь, засобирался на улицу.
Надоело ловить на себе жалящие недовольные взгляды сестры, чувствовать исходящий от нее негатив. Почему-то здесь, дома, он оказался уязвим и беззащитен перед теми, к кому так жадно стремился. Морально он был готов к тому, что окружающие не скоро забудут его преступление и не единожды напомнят о нем, но вот то, что с порога его оглушит неприятием сестра, этого он не ожидал. Поэтому, как только мама скрылась в комнате Насти, и оттуда донесся возмущенный бубнеж подростка, Крест натянул спортивку, кроссовки и ушел бродить по родным улочкам.
На улице уже темнело, несмотря на то, что дни давно шли на рост. Крест медленно шел по улице, прислушиваясь, наблюдая за тем, как во дворах домов за высокими заборами сельчане занимались домашними делами. Скрип, стуки, невнятный говор, редкие вскрики на фоне свежего весеннего воздуха – все это было давно забытой мелодией, сопровождавшей его первые семнадцать лет жизни.
У большого дома из красного кирпича под новой, недавно перекрытой крышей в конце улицы Крест остановился. Здесь жил его друг и одноклассник Макс Сладких, косвенно из-за истории с которым Крест и оказался на зоне. Только об этом мало кто знал – сам Макс, Крест и пара друзей в городе. По словам мамы, после произошедшего несчастья семейство Сладких никуда не уезжало из деревни, так и жило здесь в заботах о сыне.
Сквозь забор Крест разглядел на заднем дворе беседку, где в приглушенном свете сгущающихся сумерек в инвалидном кресле угадывалась знакомая фигура. Крест свистнул особым свистом, служившим когда-то средством общения в их мальчишеских играх, и фигура в кресле зашевелилась, принялась оглядываться по сторонам.
– Макс, – Крест свистнул еще раз, махнул рукой, привлекая внимание.
Больно было смотреть на то, как некогда здоровый и крепкий парень превратился в обездвиженного калеку, способного передвигаться только в инвалидном кресле. Зато радость на лице Макса была неподдельная, искренняя, как у мамы.
– Джон!
Еще одно забытое прозвище.
Крест распахнул калитку, вошел во двор, мужским объятием приветствовал друга. На крыльце дома тут же появилась тетя Галя, мать Макса, привлеченная громким лаем молодой овчарки, бешено скачущей на цепи у конуры в дальнем углу двора. Старина Рекс, рыжий пес с черными подпалинами на брюхе, привыкший ко всем друзьям своего юного хозяина, которого помнил Крест, уже умер.
Судя по тому, как сухо поздоровалась женщина, Крест сделал вывод о том, что она тоже не в курсе, что же на самом деле привело к его аресту и последующему заключению. Что ж, друзья сдержали слово, и никто ничего не узнал. Интересно, а сам Макс?
– Как жизнь? – Крест хоть и не хотел, но не сдержался, скользнул глазами по спрятанным за теплым пледом ногами друга, которые больше ему не служили.
– Знаешь, иногда я думаю, что моя жизнь сложилась все же лучше твоей, несмотря на то, что я теперь калека, – горько пошутил Макс, и Крест понял, что тот все знал. – Спасибо, Джон. – Знал и ценил.
– Джон, – улыбнулся Крест, – ты все так же любитель английского?
– Нет, – вздохнул Макс, – теперь у меня другие интересы: удаленный заработок, прокачка мозгов. Путешествую я теперь исключительно виртуально, благо, интернет и в нашу дыру провели. Стараюсь не раскисать, в общем.
Они еще долго болтали, сидя в беседке, вспоминали юность, шальное студенчество, разные смешные случаи, коих было немало. Когда уже совсем стемнело, и в беседке включилась лампочка, вокруг которой сразу зароилась мошкара, Макс сказал:
– Зря ты тогда вписался за меня…
– Не зря, – тут же оборвал его Крест. – Случись это еще раз, сделал бы то же самое.
– Этот козел на тебя такую статью повесил, – голос Макса от волнения сорвался. – Я даже не представляю, что ты за столько лет на зоне вынес.
– Ну да, статейка оказалась с плюсом, – Крест невольно усмехнулся. – Только там тоже люди сидят. Люди, которые умеют думать, и способны разобраться, где правда, а где наглое гонево. Если ты за меня переживаешь, – он перевел взгляд на друга, – то напрасно. Я нормально отсидел, спокойно. Не вини себя. Я знал, на что шел.
У Макса от его слов явно полегчало на душе. Вот и непонятно, кому все эти годы было хуже – отбывающему наказание Кресту или пребывающему на воле искалеченному Максу. Правду говорят, у каждого своя тюрьма.
Они еще немного побеседовали о том, о сем, и Крест, отказавшись от чая, начал прощаться. Понимал, что долго задерживаться не стоит – мама будет волноваться, а хотелось еще чуть-чуть прогуляться.
Он решил сделать круг, пройтись по центральной площади, освежить голову. Вокруг уже было совсем темно, но Крест мог найти дорогу даже с закрытыми глазами – настолько все осталось неизменным. Где-то там впереди был клуб, в котором по пятницам, субботам и воскресеньям проводилась дискотека. Вот и сейчас по сотрясающим темноту басам и всполохам в темном небе он понял, что традиционная дискотека начинает набирать обороты. Из любопытства Крест направился туда.
Клуб, в котором проходила дискотека, располагался в здании бывшего коровника. По обеим сторонам зала тянулись ряды стульев, в дальнем конце была сооружена деревянная сцена. Некогда в юности Крест с друзьями тоже заглядывали сюда, сейчас же, оказавшись внутри, он почувствовал себя чужим.
Зал до отказа был набит подростками в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. Парни, странно одетые, с крашенными волосами и серьгами в ушах и носу, девчонки в слишком коротких юбочках и на немыслимых каблуках. Они ритмично отплясывали под современную песню, где был сплошной набор бессмысленных слов. На сцене за диджейским пультом стоял такой же малолетка с разноцветными дредами на голове и заплетающимся языком периодически выкрикивал в микрофон что-то невнятное. Интересно, это у них в поселке молодежь вся повырождалась или с наступлением утра эти монстры превратятся в обычных подростков?
Приглядевшись к окружающим повнимательнее, Крест понял, что все находящиеся тут пребывают явно «навеселе». Конечно, по молодости и они с ребятами, бывало, выпивали перед дискотекой, хотя сам Крест никогда не напивался, но нынешнее поколение их превзошло. Одна из девушек не удержалась на ногах, растянулась прямо посреди зала и, кажется, собиралась заснуть прямо на полу, не боясь быть растоптанной. А парочка подростков по соседству так увлеченно целовалась, что и не заметили, как начали раздеваться, по-видимому, собираясь заняться любовью на глазах у всех.
Хороша дискотека, ничего не скажешь. Крест уже намеревался уйти, как вдруг кто-то коснулся его руки.
– Потанцуем?
Девушка, которая стояла напротив, не была похожа на тех, кто здесь тусовался. Скромно одетая, без каблуков и яркого макияжа. И как ее сюда занесло?
– А я тебя здесь раньше не видела, – улыбнулась она, желая заполнить затянувшуюся паузу.
– Меня здесь и не было, – честно ответил он и добавил: – Уезжал, далеко.
– А меня Аля зовут.
– Женя, – чуть помедлив, ответил Крест.
– Потанцуем? – повторила она приглашение, видя, что джентельмен колеблется.
Крест скептически осмотрел отрывающуюся под музыку толпу и выдвинул встречное предложение:
– Может, просто прогуляемся?
Девушка легко согласилась, без сожалений оставив в клубе подруг, если таковые имелись. Доверчиво пошла с новым знакомым, даже не думая о том, что это, возможно, опасно. Причина такой открытости стала ясна, как только выяснилось, кто ее отец.
– Анатолий Сергеевич Рыльский, участковый, – просто, без тени хвастовства ответила Аля, и Крест тут же выудил из памяти все, что помнил об их участковом. Ну да, Анатолий Сергеевич, и его единственная дочь, в пору его школьных лет – мелкая дошкольница.
– А, да, помню. Значит, ты вон там живешь? – он указал головой в сторону стоящих в отдалении рядов одноэтажных домов. – Дом номер семь.
– А ты откуда знаешь? – удивилась девушка, и Крест представился еще раз:
– Я Насти Крестовской брат, только ты меня, скорее всего, не помнишь.
– Нет, не помню! – ее интерес вспыхнул с новой силой, и она, опередив парня на шаг, заглянула ему в лицо. – Вообще не помню. Настя никогда про брата не говорила, правда, мы с ней редко общаемся.
Крест ничего не ответил, лишь улыбнулся невеселой кривой улыбкой, утонувшей в темноте. Они медленным шагом шли от клуба мимо спящего в ночи здания детского сада, а вслед им неслись взрывы хохота подвыпившей молодежи. К клубу только что подошла новая кучка подростков, и ночной воздух прорезал неожиданный и громкий визг:
– Блин, Настя, дура! – и снова кто-то оглушительно захохотал.
Крест, замедлив шаг, остановился, оглянулся. Возле клуба кучковались тени, с разных сторон слышались подвыпившие голоса, сливающиеся в единый гул. Чуть поодаль, ближе к дороге, стояла компания из пяти человек – две девушки и три парня, и именно оттуда снова завизжали, истерично хохоча:
– Оно же холодное!
Одна из теней подпрыгивала на месте, пытаясь сбить с ног капли воды, пролитой на нее нерадивой подружкой. Крест направился туда, Аля – следом за ним. Еще не доходя до них, в одной из фигур он узнал Настю. У всей компании в руках было по бутылке пива и по сигарете. Они что-то рассказывали, перебивая друг друга, во все горло гоготали.
Крест, остановившись за спиной сестры, громко спросил:
– Ты что здесь делаешь?
Настя от неожиданности резко прервала смех и, бросив на него недоумевающий косой взгляд через плечо, недовольно буркнула:
– А тебе-то что?!
Чтобы скрыть мимолетный испуг оттого, что брат застукал ее с сигаретой, она вела себя нарочито грубо.
– Мама знает? – проигнорировав ее встречный вопрос, спросил Крест.
– Конечно! – фыркнула сестра.
– Настя, это кто? – вопросительно взглянул на нее парень, стоявший рядом. В сумрачном свете от неоновой вывески над клубом Крест разглядел у него на щеке родимое пятно и догадался – Андрей, племянник его одноклассницы Ольги Никитиной.
– Никто, – презрительно усмехнулась та.
– Никто? – невольно эхом повторил Крест, чувствуя себя стариком – настолько велик показался ему разрыв между ним и сестрой и ее ровесниками. – Пошли домой.
– Отстань!
– Насть…
– Слушай, иди домой! – болью кольнуло неуважение, звучащее в ее голосе. – Тебя там мамочка заждалась! Дождалась наконец!