Александра Метальникова
Вавилонавтика. 2.0
113. Крыши Вавилона
Когда кофе сбежал из турки, Яра поняла, что всё это время смотрела в одну точку, и мысли её были очень далеко.
– Ты хочешь увидеться с ним снова, – раздался внутренний голос. Она закрыла глаза, сжала переносицу пальцами. – А если бы всё было взаправду? И он позвал бы тебя с собой? Прыгнула к нему в глайдер не раздумывая? И не только в глайдер?
Она высоко подняла брови, поморгала глазами, чтобы прочистить взгляд. Боже правый, это же чистое безумие – встретить человека первый раз и быть готовой лететь с ним на край света. Из-за чего? Породистого лица, одной цитаты и трёх тёплых улыбок? Или этого невыносимого невероятного узнавания? Отзвука прошлых жизней?
– Предложил бы он тебе носить ему кофе в кабину звездолёта – и всё, «не жди меня, мама, хорошую дочку»? Ты вот настолько беспринципна, Яра? Вот так жадна до впечатлений? – внутренний критик никак не хотел униматься.
«Ну не с ним же! – мучительно защищалась она, – Не с ним! А просто к звёздам, к свободе, по которой я настолько соскучилась, что мне уже хочется выть в голос прямо с подоконника! Да я бы бейзджампнула прямо из окна, если б умела! Уж не то что улететь на симпатичном серебристом глайдере! С таким зелёным стеклом…»
– Но признайся, он тебе понравился, – критик продолжал грызть её нутро, как лисёнок животик спартанского мальчика. – Признайся, понравился!
– Когда ты уже успокоишься? – шипела она в ответ, – Просто ты хочешь, чтоб я мучилась чувством вины! Потому что он – то крошечное разнообразие, что у меня появилось? Да и у тебя! И ты, мерзкий садист, хочешь отпинать меня за это до полусмерти? Чтобы я впала в ужас от своей аморальности? В этическую кому? Не выйдет! Отвали от меня! Развлекись где-нибудь на стороне! Позволь себе и это тоже!
– Но признайся, понравился?
Яра резко выдохнула что-то среднее между рыком и воем – и пошла в ванную. Обычно от таких состояний её спасало отмокнуть в воде с розовой солью.
А на следующий день она увидела в Параграме сообщение от незнакомого контакта.
Доброго дня, Ярослава!
Это Дем.
Мы с Вами на днях попали
под дождь на одной крыше в Вавилоне
Помните меня?
Она смотрела на сообщение, и живот её скручивал страх, какого она давно не помнила. Как так? Откуда? Он? Здесь? Мошенники? Бот проверяет всех, кто присоединился к игре? Расследование конкурентов? Яра, ну что за паранойя…
Но как лучше ответить? «Да, помню»? «Нет, не помню»? «Так рада, что Вы написали, но лучше бы Вам было не писать»? Быстро, чтоб не передумать, набрала:
Добрый день! Конечно, помню!
Как Вы меня нашли?
))
Вы же дали мне свой телефон)
Она закрыла глаза и лоб руками. Действительно! Вот и отгадка! Слава Богу. Облегчение прокатилось по ней большой мягкой волной, из живота, сверху донизу.
Как поживаете?
Удалось согреться?)
Она видела прямо сквозь буквы, как он улыбается. От этой улыбки ей стало теплей и светлее, как в старой детской песне.
Отогреться удалось, благодарю за заботу)
Рад слышать! Не хочу,
чтобы Вы мёрзли)
Как это неожиданно и приятно)
Что Вы сейчас делаете?
Улыбаюсь
Меня грела память
о Вашей улыбке)
Ай, как это было приятно. Тепло в сердце становилось всё жарче.
Приятно, что от меня осталась улыбка) как от Чеширского кота)
А верить в невозможности
до завтрака Вам нравится?
Это, можно сказать, часть моей работы)
Молчание. Кто-то отвлёк его? Где он сейчас? В какой комнате? Что его окружает? Приборы? Чем он занят в реальном мире? Тоже лётчик? А может, он уже дома? В какой-нибудь из соседних многоэтажек? Или, чем чёрт не шутит, в соседнем подъезде?
Расскажете потом?
Сейчас мне, к сожалению,
нужно отойти, работа (
С удовольствием расскажу! Удачи!
Надеюсь, что до скорой встречи!
Молчание.
Но потом ещё, как будто обернувшись:
Не мёрзните, пожалуйста,
пока я не вернусь)
Вы тоже)
Не получится, со мной Ваша улыбка)
)))
Тишина. Молчание. Силенсио. Авьяхрита. Ченмо. Яра допила чай. Перечитала переписку. Сходила спасти робот-пылесос, страдавший в углу гостиной от недостатка зарядки. Перечитала переписку. Посмотрела в окно. Перечитала. Откинулась на спинку стула. Подумала: «Хорошо ещё, что я не ношу пульсометр… Не хотелось бы мне наблюдать воочию, как кто-то другой может влиять на мой сердечный ритм!»
114. Чья жизнь зависит от нас
Они переписывались с таким азартом, словно от этого зависела чья-то жизнь. Или жизнь каждого из них.
На что Вам нравится смотреть?
Я люблю лес) где можно походить
в тишине) послушать шум ветра
Я тоже обожаю лес
Они говорили обо всём на свете: о работе, о книгах, о прошлом, о звёздах. Он прислал её фото своего дома. Она присылала ему свои фото столетней давности, из всех концов света, и думала, что хотела побывать там – с ним…
На всех по-разному
действуют чары симпатий)
Какие деликатные темы
с замужними женщинами)
С ней никогда не было так: писать человеку и днём, и ночью, и на рассвете, и весь белый день – и получать ответы. И каждый ответ был новым – неожиданным, удивительным, многословным, тёплым, часто смущённым, всегда интересным. Чересчур интересным, чтобы смочь перестать…
Его простые слова отзывались в ней глубже и глубже. В самом низу живота. «Откуда такая нежность? Почему я так чувствую это? – в сотый раз думала Яра, – Откуда, стоит ему появиться, начинается тахикардия и жар под левой лопаткой! А мы виделись только лишь раз, один чёртов раз. Как так возможно? В мои-то годы?».
Нат взвилась, стоило Яре написать ей об этом:
Это что ещё за хрень
такая, про годы?
Ещё скажи, надо похоронить себя
заживо в семейном склепе!
И ещё вырыть его своими руками,
а вход завалить валуном! Чтоб уж наверняка!
Сердце колотится, как у зайца, ты думаешь, это нормально?
Я, блин, замужняя женщина. У меня могли бы быть взрослые дети! Что за школьные страсти?
Ну а ты не знаешь!
что не прожито раньше,
приходится доживать потом.
Тебе что ли нужен ликбез
по чувствам???
Яра только прицокнула языком. На письме Нат частенько была ещё более резкой, чем в разговорах, но ведь внутри Яра была к себе ещё резче… Иной раз у неё было ощущение, что она держит кляп во рту своего внутреннего критика руками. И стоит лишь чуток ослабить хватку, она услышит о себе столько разного и неприятного, что всё рассыплется в прах!
Я понимаю природу сильных женщин)
не было рядом тех, кому можно довериться
Даже если и было, это очень глубокие привычки, поколениями въедались они
Удобно, когда кто-то другой
берёт на себя ответственность.
Ничего не делать – не ошибаетесь)
Потому-то ей так и хотелось оказаться рядом с кем-то, с кем можно расслабиться полностью! Довериться. Не думать обо всём том, что может пойти не так. Именно это ощущение – чистой тёплой упругой силы – она чувствовала от него. И это было так непривычно. И так бесконечно приятно…
А ещё ей очень хотелось проверить: получится им встретиться в Вавилоне ещё разок, не сговариваясь? Найти друг друга, среди миров в мерцании светил…
115. Как целый дракон
Передо мной кружится жребий мой
И выпадает новой стороной —
Кто я, где я и кем мне быть с тобой?
О, я узнаю́ это место… Наш школьный класс информатики! Боже! Сколько же лет я в нём не была? Двадцать, тридцать… Вдоль стен стоят компьютеры, наши старенькие, можно сказать, допотопные, хотя в Вавилоне это звучит смешно. Был ли здесь свой потоп? Кто-то сдюжил его создать? А башню???
Я пока одна, но в класс уже забегают ребята, как всегда, смутно знакомые – Эльдар, Саша, Даур, даже Владик, наш вечный прогульщик…
Лара садится рядом, моя подруга любимая, всё, закрыла меня от людей, слава Богу, и даже не пристаёт ни с чем, какое счастье. Пока класс наполняется, я сижу и вспоминаю, как на этом самом месте я мечтала о путешествиях и вспоминала их. Почему? Мне ведь так нравится код, он хорошая метафора для всего на свете, команда, другая, третья, скобочки, ещё скобочки, всё так прямо, понятно, прекрасно…
И тут – голос. Из прекрасного далёка. Да ну ладно, не может быть. Поворачиваю голову – да, это он. Стоит в дверях, оглядывает класс. И сердце моё проваливается в пятки, оттуда взлетает в горло и бьёт там крыльями так сильно, что я закашливаюсь.
Да, это он. Хоть и лет на двадцать моложе, чем в нашу первую встречу. И я одновременно узнаю его и вспоминаю. Так сами всплывают на языке слова песни, знакомой с детства, стих, заученный наизусть в первом классе: его глаза, улыбка, разворот плеч, манера стоять на земле так устойчиво, делая всё пространство вокруг – своим, – по привычке, просто на всякий случай…
Он проходит к учительскому столу, говорит: «Здравствуйте». Чуть заминается, будто хотел добавить «дети», но это было бы убийственно: ему всего лет на десять побольше, чем нам. Я смотрю на него с улыбкой и чувствую, как сердце бьётся внизу, в животе – раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять, тут охотник выбегает…
Он что-то говорит. И стоит, наверное, сделать усилие, вслушаться и разобрать слова, но я не хочу. Просто наслаждаюсь тем, как звучит его голос: тепло и заботливо. Наверно, он шутит, я слышу рядом смешки и тоже улыбаюсь, но слова – нет, слова не доходят до меня. Как удивительно. Никогда не испытывала ничего подобного. В школе такого и быть не могло – я же была отличницей! Всегда норовила отличиться получше, чтобы уж на «отлично»!
А сейчас отпустило. Могу просто сидеть и глупо улыбаться. Дурочка дурочкой. Какое же это, оказывается, удовольствие…
Лара толкает меня в бок, я смотрю на неё вопросительно, она шипит: «Представься». Я встаю, сердце опять трепыхается в горле, и отчаянно пытаюсь вспомнить, как же меня здесь зовут? Или как я скажу, так и будет?
– Котельникова Ярослава, – пробую наудачу, вдруг сработает. Грома смешков не слышно, он ведёт пальцем по журналу до середины списка, потом поднимает на меня глаза. Пронзительные и одновременно смеющиеся, как же так у него получается?
– А меня зовут Денис Алексеевич. Будем знакомы, Ярослава.
Я киваю:
– И мне приятно познакомиться с Вами, Денис Алексеевич.
Он поднимает брови. Не так обычно отвечают ученики.
А я сажусь и вновь улыбаюсь. Передо мной сейчас – не этот класс, а вереница лет, бусинки жизней, искорки наших с ним встреч и знакомств. Вот он целует мне руку. Вот неловко её пожимает. Вот я краду у него кошелёк на многолюдной площади: я тогда грязный бездомный мальчишка лет десяти, и он ловит меня и держит за запястье так крепко, смотрит на меня: выдох, два, три… Он знает, что может погубить меня одним криком: «Стража!». И я тоже это знаю прекрасно, потому просто смотрю на него. Во мне только страх, сердце колотится в горле.
Но потом накатывает и невольное восхищение – какой знатный сеньор! Какие сильные пальцы! Какое волевое лицо! Пронзительный взгляд серых глаз! Я невольно открываю рот в восхищении, и, потупившись, отдаю ему кошелек обратно. Тогда он улыбается одним уголком рта – и отпускает меня. А я скрываюсь в толпе, мигом, расталкивая ноги и попы, зная, что не забуду его. Навсегда останусь ему благодарен.
Но это всё не сейчас. Сейчас я выныриваю и понимаю, что снова сижу. Ларка тоже ответила, уши запомнили, что звучал её голос. Опять улыбаюсь, пусть это глупо, какая разница? Я красивая, когда улыбаюсь? А, Денис Алексеевич?
Зачем мы оказались здесь? За каким, сказала бы моя бабушка, лядом? У меня не было проблем с влюблённостью в учителей, я всегда влюблялась в них честно и открыто. Наш физик, ой-ой, я хочу повидаться с ним, можно? А больше и не в кого было влюбляться! Остальные…
– Ярослава, как Вы бы решали эту задачу? – меня вырывает из раздумий его голос. Я вздрагиваю, поднимаю глаза, он смотрит на меня снова весело и пронзительно. И как у него получается! И какую ещё, блин, задачу? Я как раз и решаю задачу, зачем мы здесь… Вы бы как её решали, Денис Алексеевич?
– Лара, какую задачу? – шепчу я ей.
– Которую он сейчас прочитал, – шипит мне Лара.
– Вы прослушали, я так и подумал, – прерывает он нас, – Выходите к доске, я дам прочитать условие. Здесь лучше думается о теме урока.
Улыбки уже меньше, а строгости больше. Залеталась я в облаках? Я выхожу, Лара меня пропускает. Остальные замирают, показательная порка отличницы (а здесь я тоже отличница?) всегда захватывающее событие. Он даёт мне условие. Я пробегаю его глазами. Вроде бы просто? Или где-то подвох, Денис Алексеевич? Просто хотите, чтобы я постояла тут, с Вами? Я постою, с удовольствием. Почувствую Ваше тепло. К тому же я обожаю мел и доски с зелёным стеклом, сколько лет я на них не писала…
Я читаю условие ещё раз, другой, вопросительно смотрю на него. Он показывает глазами на доску, уже более спокойно. Поворачивается к классу:
– Ребята, садитесь за компьютеры, а я пройду, посмотрю.
Вот так! А я, значит, стой у доски, чтобы все любовались. Ай-яй, Денис Алексеевич, за что же Вы так со мной? Или мы как раз для этого здесь? Дисциплина, это вот всё? Тренировка внимания? Смирение, дорогая, смирение…
Пока я думаю, мел порхает над доской. Мне понятно уже, какая схема решения, теперь только записать всю её красоту, скобки, скобки, переменная, скобки, скобки, переменная, ещё одна, сравнить их, первую записать в базу, сравнить первую и вторую, записать результат сравнения… К низу доски приходится мельчить, строки не влезают до конца, но всё-таки мне удаётся с грехом пополам втиснуть последний <END> и повернуться с победной улыбкой.
Он стоит у задней стены класса и смотрит на меня. Всё так же крепко поставлены ноги, борцовская стойка, я узнаю её, и это ощущение: «никто не сдвинет меня с места, если я не сдвинусь сам». А если я разбегусь сейчас и прыгну Вам на шею, Денис Алексеевич, как это будет? Поколеблется Ваше олимпийское спокойствие? Как потеряют дар речи мои одноклассники… а может, среди них и нету живых людей, одни аватары Вавилона, и эта сцена – только для нас двоих?
В Вавилоне, и то – эта вечная оглядка на других людей! А как же они, бедняжки, будут потом с этим жить… Но как с этой оглядкой играть свой жребий максимально и до конца? Я не знаю. Каждый выбирает по себе.
Выход в окно чреват переломами ног. Или шеи. Но иногда те, кто вышел, могут взлететь. Только как бы заранее знать, чем дело кончится, чем сердце успокоится. К сердцу прижмёт или к чёрту пошлёт…
Я думаю всё это – и просто смотрю на него.
За окнами осень, желтеет листва карагачей, местами краснеют клёны и солнце трогает их осторожной, уже не такой жаркой лапкой… Небо синеет до дрожи, как смогли передать этот цвет? Мои одноклассники пыхтят над клавиатурами, кто-то смотрит на доску, а он – на меня. И я смотрю на него, и сердце колотится, только уже не в горле, а там, где оно должно быть – в грудной клетке. И ему хорошо.
Сердцу очень хорошо, что мы смотрим друг на друга вот так: через парты, ряды, поверх всех склонённых голов. Не прячемся друг от друга. Не делаем вид, что чужие. Меня охватывает очень странное чувство, но я знаю его, так бывало не раз и не два: приятие и притяжение к другому человеку, такое сильное, необоримое, как если бы нашлась забытая нога или рука! И как после этого вновь отпустить её вдаль?
Он смотрит на меня тоже и улыбается. Говорит:
– Вам нравится, как получилось?
Какой странный вопрос для учителя. Некоторые оборачиваются, посмотреть на него. Тоже смотрю с недоумением несколько мгновений, потом оглядываюсь на доску, с большим трудом собираюсь с мыслями. Сердце всё ещё бьётся так сильно.
И вдруг понимаю, что можно решить и ещё проще, в пять строк! Я стираю размашисто всё с доски и пишу, пишу быстро, легко, меня захватывает это ощущение открытия, озарения, вдохновения – оно такое приятное… Почти как влюблённость? А если ещё их смешать, да не взбалтывать…
Когда я оборачиваюсь, он идёт по классу ко мне, заглядывает в экраны, не глядит на меня. Я жду, предвкушаю. И тут звенит звонок. Он не дошёл до меня полтора метра. Поворачивается ко всем (и эта устойчивость позы, я вижу её, и чувствую снова так явно!) и говорит:
– Домашнее задание: придумать ещё один вариант решения, чем короче, тем лучше. Вариант с доски приниматься не будет.
Ловлю мимолётное разочарование, а где мой триумф? Ведь я придумала такое классное решение! Почему бы не сделать его эталонным? Для всех? Пусть копируют!
Он кивает первым выбегающим, потом говорит мне:
– Пожалуйста, останьтесь на пару минут.
Чёрт, я-то всё думала, что же ещё не так – мы на Вы! Так мало учителей бывают на Вы с учениками… но сейчас это так естественно. И так приятно. Как поцелуй руки при встрече. Как обняться после долгой разлуки. Боже, как мне его не хватало! Но нет, не об этом сейчас. Вот он, здесь. Наслаждаюсь, пока могу!
Я только чуть отошла от доски, чтобы ему было видно всё вместе, все строки. Жду с замиранием сердца, что он скажет. Похвалит? Поругает? К сердцу прижмёт? К чёрту пошлёт? Гадания по ромашке. И сердце замирало на нежных беззащитных лепестках. И невозможно было предсказать исход. Только верить. Как и сейчас.
Все выходят из класса. Он смотрит на доску, внимательно. Он в метре от меня. Я жду восторгов, очень жду. И тут он говорит:
– Вы можете придумать и другое решение.
– Но… – я аж теряю дар речи! Ведь это отличное решение! Лучшее!
– Подумайте, я уверен, Вы сможете, – он улыбается еле заметно, глазами.
Сначала разочарование – ведь это решение классное, я это знаю! Чувствую! А потом радость – я могу ещё лучше, и он признал это! Я умница! И я хочу, чтобы он признал это вслух! А лучше всего – при всём классе!
Но потом вдруг – спокойствие. Да, я придумала так. Решила задачку. И неважно, что скажет он, ведь его задача другая. Может, ему нужно меня приструнить, я ведь всегда была та ещё знайка. Зазнайка… А может быть, ему нужно, чтобы все дошли до ответа своим умом. И я не помогла ему, опередив всех своим буйным прорывом…
Ну и ладно, думаю я. Моя задача – это моя задача. Услышать себя и понять. Оформить прозрение в слова. А его задача – это его задача. И я не буду ему мешать.
«А что если я возьму его за руку?» – мелькает шкодная мысль. Или обниму его? И кто-то застукает нас! Всё, скандал, у нас в школе такого не было и близко! Как мне сказать ему всё, ничего не сказав, показать, что я чувствую – и сочувствую?
– Спасибо, Денис Александрович. Я подумаю. Очень надеюсь, что Вам понравится в нашей школе, – говорю я, отряхивая руки от мела.
Возвращаюсь на место, собираю тетрадку и ручку в мой любимый кожзамный рюкзак (сколько же лет прошло!). Он что-то пишет в журнал, отвечает:
– Я тоже надеюсь, – закрывает его и протягивает мне. Улыбается. А, я должна отнести его на следующий урок. И я беру журнал. И вдруг понимаю, насколько же мне всё равно, какую оценку поставил он мне, и поставил ли вовсе. Не в оценке дело. И не было никогда. Дело в том, чтобы решить свою собственную задачу. А ещё дело в нас. В том, как он смотрит на меня сейчас. И как мне становится невыносимо тепло…
Но я говорю «до свидания» и выхожу. И недосказанность повисает в воздухе. Среди, пусть и тёплых, но всё же несказанных слов. Я делаю машинально всего пару-тройку шагов, поднимаю глаза от своих ботинок – и вижу, что надвигается на меня. Наш карманный тиран и локальный деспот Женечка Пилипенко.
Как хорошо я помню эти золотистые кудряшки! И ярко-алые губы, которые с лёгкостью изрыгали такие ругательства, что у меня уши вяли. Чертёнок с ангельским лицом… Он ниже меня на две головы, но мастер ущипнуть до синяка, дёрнуть за прядь волос так, чтобы до слёз, или самое унизительное: просто замахнуться рукой на меня так лихо, чтоб я съёжилась в уголке и вжалась в стенку. Боюсь его, надо же, я его до сих пор боюсь!
Застываю на месте, держась за журнал и закусывая губу. В коридорчике никого нет – на удивление, здесь обычно толпа народу, тут же столовая! В огромные окна бьёт солнце. Это мой любимый уголок во всей школе, и тут – Пилипенко, и я опять прилипаю к стене.
И вдруг, по наитию отправляю неслышный зов через стену класса, отчаянную мольбу: «Пожалуйста, услышьте меня! Пожалуйста, мне очень нужна Ваша помощь!». А Женечка тем временем направляется прямо ко мне и уже поднимает руку, чтобы ударить или ущипнуть…
И тут, о чудо! За спиной открывается шире, потом закрывается дверь, поворачивается ключ. Пилипенко смотрит мне за спину, кривит губы, опускает руку, резко меняет траекторию. Обходит меня по кривой дуге, за толстой колонной.
Я оборачиваюсь и вижу, как Денис Алексеевич смотрит на меня непонимающе: с чего я до сих пор стою тут в коридоре, с журналом, прижавшись к стене? Оглядывается, видит Пилипенко в дверях столовой. Смотрит опять на меня, вопросительно, но и тепло. И я чувствую эту устойчивость. «Никто не сдвинет меня отсюда, если я сам не сойду. Никто не сделает плохого в моём присутствии. Никому, и особенно – Вам».
Такого не было со мной, мне кажется, никогда. Никто не защищал меня. Никто не обещал кого-нибудь из-за меня побить. И никакие хулиганы или клеветники не были достаточным поводом… Помню записку, которую получила классе в третьем – вокруг слов «Яра дура» было написано рукой другого мальчика «Я люблю тебя», но ведь «Яра дура» перечёркнуто не было, нет… Что уж говорить о Пилипенко? О Максе Онейченко? О бесконечной истории вытачивания острот на моём слишком вспыльчивом сердце?
Как будто я не заслужила защиты. «Ты сильная, ты справишься!» – я жила с этим заклинанием наперевес. И не чей-то чужой, а мой собственный меч всегда вылетал из ножен со свистом – раньше, чем кто-то другой сообразил бы, что здесь происходит. И я командовала: «Женщин, ослов и ученых на середину!» – и становилась оборонять их ряды…
А тут из ниоткуда – рыцарь. Защитник. Бережный и осторожный, но сильный, как целый дракон. Даже сильнее дракона. Без страха и упрёка. Без «жила-была девочка, сама виновата». Без вопросов. Без сомнений. Без отговорок. И я впервые в жизни чувствую себя достойной – такой защиты. Такой силы. Такой заботы. Такого тепла.
Мне не хватает дыхания, потому что в груди разгорается целый пожар. Сердце горит. Горит, не сгорая, горит, отзываясь в спине, отдавая в руки, касаясь всполохами горла. Я не знаю, что делать, поэтому просто стою, прижимая к себе журнал, и жду, пока это пройдёт. Надеясь только, что не загорится одежда. И журнал. Иначе как я явлюсь на урок французского? Вся в копоти, pardonnez-moi, я тут немного зажглась? Все будут ржать. И опять же – кто защитит меня? Некому защитить…
И от этой мысли мои ноги подкашиваются. Я сползаю по стеночке там, где стою, прямо на пол, съёживаюсь, и начинаю всхлипывать. Тихо, без слёз. Перемена уже закончилась, последние бегущие из столовой до своих классов смотрят на меня с изумлением, но мне уже всё равно. Мне очень больно. И плохо. Только я почуяла эту защиту, впервые в жизни! И не могу взять её с собой дальше… Снова придётся идти в этот противный холодный мир – совсем одной…
Но он вдруг делает немыслимое. Он садится рядом со мной на пол и обнимает меня. И мы уже будто не в коридоре школы, а где-то на лавочке в парке, погожий осенний день, вокруг никого, жёлтые и оранжевые листья неспешно кружатся в воздухе – спокойно и нежно. Мне всё ещё больно в груди – но и невероятно тепло. Закрываю глаза, утыкаюсь в его плечо, мои щёки мокры от слёз. Только бы это не прекращалось, пожалуйста. Мне так это нужно. Так нужно…
И когда водопад проливается из меня, я не понимаю, откуда вдруг столько воды? Как если бы я сдерживала её все десять школьных лет, с самого первого класса! Там мне затянули бантики и сказали «терпи» – все эти издёвки, придирки, укусы, то ядовитые, то комариные. А теперь мне незачем больше терпеть, у меня есть силы себя защитить. Если я буду чувствовать, что он со мной. За моим правым плечом…
Но у меня нет сил сейчас поднять на него глаза и выдержать его взгляд. Поэтому я неловко отстраняюсь от него, а он помогает мне подняться. Выдыхаю «спасибо» и убегаю прочь. Иначе мне придётся его поцеловать – моего прекрасного рыцаря, который только что спас меня от всех моих страшных драконов, и внешних, и внутренних. Поцеловать без оглядки на прошлое и настоящее, даже на суп и компот.
Как, впрочем, бывало всегда.
Пока ветра Вавилона взвихряются вокруг нас…
