Такую операцию ловкач проделывал многократно и скоро большую часть добычи охотники стали приносить ему в счёт постоянно растущего долга. Еф-Ли не мог съесть и малую часть, а так как тукотумцы голодали, то он предлагал им брать ими же добытое мясо в долг, как мы в своём времени говорим, на совершенно кабальным условиях. Порой заимодавец брал в залог различные вещи, оружие, а когда они были кому необходимы, то он возвращал их на время, и не даром. Так что всё племя оказалась в долгах, как в шелках, о которых в те времена ещё не знали.
Еф-Ли в счёт долга забрал пещеру Ив-Ва, выгнав хозяина с семейством на улицу, позабыв, как его тут выхаживали, кормили и поили. Собственностью пришлеца стали и соседние пещеры, в них он привольно жил один. Прохиндей требовал от должников услуг: женщины наводили порядок в его жилищах, стряпали ему, шили одежду из лучших мехов, а мужчины охраняли, были на посылках, исполняли самые сумасбродные требования. Перед сном рассказывали ему занятные истории, чесали пятки, обмахивали опахалами из больших листьев лопуха.
Однажды Ив-Ва внезапно осознал своё трагическое положение, вспомнил, что Еф-Ли всё получил именно от него, сам ничего прежде не имел, а теперь оказался настоящим хозяином всего племени. Вознегодовал, схватил дубинку и помчался разбираться с негодяем, но его остановили свои же тукотумцы из числа блюдолизов, скрутили, обозвали нехорошими словами. Сильно задолжавший вождь Бя-Ка по требованию «кредитора» провёл собрание, на котором потребовал от Ив-Ва образумиться и вести себя уважительно по отношению к Еф-Ли, иначе, мол, отправим тебя в изгнание.
Позже стали прозревать и другие тукотумцы, число недовольных быстро росло. Многих довела до белого каления привычка чужака постоянно жаловаться на свою несчастную жизнь и судьбу, он не прекращал подобные речи даже после того, как обратил почти всё племя в натуральное рабство. А затем пришелец потребовал себе в жёны дочь Бя-Ки. Тот взъярился безмерно от наглости чужака и заорал, словно только что оскоплённый мамонт: «Бей его!» Питекантропы словно только того и ждали, всем скопом набросились на Еф-Ли и принялись упражняться на нём в нанесении телесных повреждений различной степени. Били смертным боем остервенело, с наслаждением, пинками гоняли по стойбищу, но каким-то чудом жертва сумела змеёй проскользнуть сквозь ораву негодующих питекантропов и скрыться в лесу, при этом он потерял всю одежду, вплоть до умопомрачительно роскошной набедренной повязки из шкуры чёрного леопарда. Словом, ушёл он из племени совершенно в том же виде, в каковом и прибыл сюда, – голым.
Уже при мне пришла весть об Еф-Ли: оказывается, он выжил, его приютили в соседнем племени доберяков, которое он также опутал долгами, и даже тамошний вождь Тир-Ра чесал ему перед сном пятки, но наглец потребовал, что бы он делал это языком, чего глава племени уже вынести не мог и набросился с пудовыми кулаками. К нему присоединились остальные доберяки, но Еф-Ли и на сей раз ухитрился уйти от расправы, имея в том немалый опыт. Несомненно, позже он найдёт приют в ином племени, и там повторится та же самая история…
Проходя по стойбищу, я почуял соблазнительный запах, и меня неудержимо потянуло в ту сторону. На поляне в огромном котле клокотало варево, именно его аромат заставлял урчать желудки троглодитов и пускать невольные слюнки.
В это время раздался призывный крик главного вождя племени тукотумов Бя-Ки, следом он принялся стучать камнем о валун – созывая всех на общий совет. Троглодиты начали выходить из пещер, шли они крайне неохотно, постоянно оглядываясь на котёл. Чувствовалось, что аппетит у них разгорелся просто зверский, а тут такое…
Бя-Ка же орал всё более нетерпеливо, поминая мать каждого троглодита, хрен, редиску, морковь и прочие виды овощей.
Когда все сошлись, главный вождь огласил повестку собрания:
– Первое: медленно являемся на собрания. Следует принять меры…
Тукотумы поёжились, предвидя крайне неприятное…
– Второе: пельмени…
Присутствующие оживились, принялись облизываться, оглядываясь на котёл.
Помощник главного вождя Хыр-Пыр внёс предложение:
– Дабы покончить с позорно медленным прибытием на собрание предлагаю отправлять в котёл того, кто придёт последним. Заодно поправим продовольственную проблему.
Бя-Ка проревел:
– Голосуем, а кто против – идите к Тум-Туму.
Едва назвали имя вожака охотников, как он тут же удобнее встал на свои могучие ноги и крепче ухватил именную суковатую дубину. Тум-Тум оказался крайне разочарованным, когда никто не захотел высказаться или голосовать против. Презрительно хмыкнул и выразительно плюнул в сторону толпы, поводу могучими плечами.
– Принято! – оформил результат Бя-Ка. – Теперь переходим к пельменям… Стоять, почему рванули к котлу? Пельмени подождут!
Взял слово Хыр-Пыр:
– Как вам всем хорошо известно, недавно сообразил лепить пельмени никчемный Эв-Рик. Правда, мы обычно осуждаем его за всякие зряшные выдумки: он то какое-то колесо изобрёл, то календарь, то собачку с лошадью пытался приручить. Конечно, была от него какая-то и польза. Огонь он научился добывать, которым мы теперь пользуемся, а недавно изобрёл пельмени. Но зачем он сразу принялся кричать «Нашёл!» и всем надоедать по этому поводу? Затем принялся убеждать, сколь хороша грамотность. Буквы какие-то придумал… Ну, надоел всем хуже горькой редьки. Отметелили его до полусмерти. Лежит, может и не встать. Поспешили. Признаю. Пельмени его всем пришлись по душе. Но называть их просто пельменями как-то неудобно – они дивно хороши, божественны! Так и просится какой-нибудь подходящий эпитет…
Я промолчал, что именно я мимоходом недавно подбросил Эв-Рику идею своего любимого блюда.
Юнец Ир-Одик не удержался от реплики:
– Эв-Рик бы придумал такое, он был большой мастак в этом. Всегда чего-то новое выдумывал,
– Это конечно так, – согласился Хыр-Пыр, – но нам самим нужно напрячь мозги и сыскать подходящее слово. Как жрать пельмени, так с криком «ура» к ним бежите…
– Может быть, так и назвать – ура-пельмени, – предложил Ть-Фу.
Хыр-Пыр покачал головой:
– Нет, грубовато, нескладно, они достойны куда более лестных слов.
– Пельмени-ура, – выдал вариант Ык-Воок.
– И сие не лучше. Ну, напрягите свои извилины!
Я не выдержал и выкрикнул:
– Назовите просто – уральские пельмени.
– Это ещё почему? – озадаченно поглядели на меня такотумы.
Я замялся, как им растолковать про Урал, который и дал названия пельменям, ведь ныне ещё и названия такого не существует! Оно появится через бездну времени. Решил схитрить:
– Все едят пельмени на «ура», значит, и звать их следует соответственно – УРАльские пельмени.
– О-о, вот это слово не мальчика, но мужа! – одобрил Хыр-Пыр. – Молодец Але-Кса, хорошо придумал. Если после делёжки порций останется лишний пельмень, то получишь его в виде гонорара за идею. А теперь по пельменям!.. Вернее, теперь к уральским пельменям! Они уже готовы!..
И тукотумы с криками «ура» всем племенем поспешил к котлу, где уже плавали поверху давно готовые пельмени, которые только что были ими окрещены уральскими…
А теперь о самом сокровенном. Долго я думал, пока решился рассказать об этой печальной повести, короткой и трагической….
Во время одной из своих охотничьих вылазок с луком я заметил на лесной тропинке словно бы остолбеневшую от страха девушку. Удивился: не меня же она так испугалась, да и глядела совсем в другую сторону. Но тут заметил огромного дикого слона, бежавшего прямо на неё. Какой-то порыв заставил меня броситься к незнакомке и встать рядом. Мои стрелы были бы для этого гиганта мелкими занозами, в бессилии я поднял руку и закричал во всё горло:
– Стой, скотина! Иди отсюда! Вон!
Слон остановился, послышались какие-то странные, прерывистые звуки. После, вспоминая их, я подумал: уж не смеялся ли этот колосс над моими словами?.. Вдоволь наглядевшись на нас, слон свернул в сторону и исчез в лесной чаще. Поразительно, как бесшумно он двигался при этом, словно призрак.
Девушка благодарно прижалась ко мне всем своим жарким телом. По мне прошли сладкие мурашки, и я погиб: меня неудержимо потянуло к ней, как магнитом. Любовь делает человека поэтом: я посмотрел на девушку, на её дивное лицо, на котором длинные ресницы, словно коромысла, легко несли большие вёдра глаз, и даже в ушах от любви зазвенело. Это чувство походило на вечность. И, судя по всему, оно было взаимным. Женщины любят победителей, как и своих спасителей.
Звали её Ан-Тоя. Она имела тело юной богини и чистую доверчивую душу. Было непонятно, как столь красивую девушку я не замечал раньше. Несмотря на свою внешнюю хрупкость и нежность, Ан-Тоя была очень сильной, ведь женщины, в отличие от мужчин, от природы рассчитаны на двоих – на себя и ребёнка. Не знаю, но может быть, наш ребёнок всё же появился на свет и вырос без меня. Не знаю…
Времена были первобытные и любовь во мне была такой же: она не умещалась внутри, рвалась из груди. Хотелось петь или пуститься в неистовую пляску, рвануть на груди рубаху, которой на мне не было… Словом, тянуло совершить что-то такое – вот только что именно, я не знал. В своей первобытной влюбленности ощущал в себе столь неимоверную силу, что готов был схватиться в смертельном поединке даже с махайродом – саблезубым тигром, косматым мамонтом или на худой конец с пещерным львом. Но на моё счастье – или несчастье – никого из них рядом не оказалось.
Мы гуляли вместе по лесу и степи. Набрали цветок и вместе – в четыре руки – сплели венок, его я возложил на голову Ан-Тои, он смотрелся на юной красавице лучше, чем какая-либо диадема будущих великих цариц. После великолепного заката мы сидели на остывающей гальке у медленно текущей реки, глядели на её воды и в звёздную высоту с богатейшими алмазными россыпями созвездий. В такие моменты верилось в самую безумную мечту.
Первобытное чувство властно требовало себе выхода. И тогда я, первобытный Ромео, в неудержимом приступе вдохновения куском гранита выцарапал на скале: «МОЯ + ТВОЯ = КРЕПКО ХОРОШО!» Я думал, что в упрощённом варианте фраза будет понятнее тукотумам, когда они выучатся грамоте. Затем эту первобытную формулу любви украсил рамкой, а снизу приписал дату: «Первобытный век, какой-то год, энный месяц, некий день». И расписался закорючкой.
После этого, ретиво размахнувшись, зашвырнул камень далеко через реку и издал торжествующий вопль – крик первобытной любви.
Уходил, чуть пошатываясь от нахлынувших на меня чувств, в голове крутился припев когда-то слышанной песни: «Ах, если б жить, можно было вечно жить, повторяя «Я люблю» днём и ночью, днём и ночью! И дорожить, каждой встречей дорожить, каждым взглядом дорожить днём и ночью…» Было невыносимо осознавать, что мне и вечности было мало для того, чтобы насладиться этим счастьем.
На следующий день, проходя мимо, поглядел на глыбу и ощутил странное чувство, будто я его уже видел: не вчера, а очень давно, в своей прошлой жизни в далёком будущем, которое сейчас казалось мне совершенно нереальным. И неожиданно для себя самого вспомнил, что читал статью в газете и видел телепередачу о загадочной находке: тогда показали эту самую скалу, но только с неизгладимым загаром тысячелетий, потемневшую, обветренную, покрытую морщинами, как многомудрый лоб старца. Со всего света съехались мудрейшие знатоки, специалисты, эксперты, многоучёные мужи. Восторгам их не было предела:
– В этой криптограмме, несомненно, заключены очень важные сведения! Возможно, эзотерические знания древних!
– Ещё бы, просто так, от нечего делать, столь трудоёмкую работу не совершают!
– А вдруг здесь таится завет погибшей тысячи лет назад цивилизации?
– Уверен, расшифровка этих письмен позволит значительно расширить наши познания о прошлом!
– Я думаю, что тут написано нечто чрезвычайно важное и значительное!
– Мудрость седых веков!..
Толкам, предположениям, гипотезам не было предела.
Я подумал, что, несмотря на всю их ошибочность, в самом главном толкователи были правы: во все времена на Земле не было ничего важнее, главнее и значительнее любви…
Каюсь, я совершил неисправимую ошибку, когда после очередного свидания мы с девушкой выкупались в речке, а затем я красиво причесал Ан-Тою, кусочком уголька подкрасил её чудные брови и нарисовал тени, а красным цветком натёр губы и щеки. На голову возложил венок из полевых цветов, словно корону императрицы. Девушка превратилась в неописуемую красавицу, просто восхитив меня: выглядела Ан-Тоя если не истинной секс-бомбой, то настоящим секс-убежищем. И вот в таком виде привёл её в стойбище, произведя там настоящий фурор. Мужики делали на неё стойки, глаза их запылали вожделением. Женщины сначала оторопели, а затем зашипели подколодными змеями, растаскивая упирающихся мужей по пещерам. Стали раздаваться крики, что Ан-Тою нужно выдать замуж. Они нарастали и скоро превратились в женский хор, который чуть ли не скандировал:
– Замуж! Замуж! Замуж!
Свободные мужики присоединились к скандированию. Правда, оно более походило на клич футбольный болельщиков: «Шайбу! Шайбу! Шайбу!»
Я был совершенно ошарашен таким поворотом событий и понял, что меня могут опередить. Тут же подскочил к вождю и заявил, что хочу жениться на Ан-Тое.
Бя-Ка добродушно хмыкнул:
– Не ты один, вон сколько охотников, – показав на ораву тукотумов в стойке.
И тут-то до меня дошло, что вовсе не случайно родилась пословица: «Жениться – не в пляс пуститься».
Вождь разъяснил мне, что он не против, но – по обычаю – точно такое же право на женщину имеют и другие мужчины.
– Ну и что? – глупо вопросил я. – Мы любим друг друга, при чём тут они?
Бя-Ка повторил, что Ан-Тоя станет собственностью победителя, а для его выявления должны состояться соревнования. Только так и никак не иначе! Увы, увы, увы…
Турнир кандидатов в мужья был организован в этот же день. Желающих набралось свыше двух десятков. Даже Бум-Бум рванулся было в их ряды, но его могучая жена Кар-Ка осатанело показала пылкому мужу скалку, которая не уступала в размерах его собственной палице, и тот стушевался, сделал вид, что только хотел подбодрить своего сына, Тук-Тука, который испускал от вожделения не только слюнки, но и сопли.
Мой первый соперник захотел схватиться со мной в рукопашной. Он был неимоверно силён и мог бы свалить меня одним ударом, но я когда-то занимался боксом, хорошо помнил тактику действий в отношении подобных противников. Тукотумец был на голову ниже меня, потому я удерживал его на дистанции левым джебом (ещё такие удары называют «стоп!»), он просто не доставал меня, я же с безопасной дистанции наносил правой точные выверенные удары, один из них пришёлся точно в подбородок и противник задумчиво прилёг в глубоком нокауте.
Затем против меня вышел Тук-Тук, из него можно было выкроить двоих таких, как я, и ещё бы немало осталось. Меня выручило то, что право выбирать вид поединка досталось мне. Я всегда отличался находчивостью в стеснённых обстоятельствах, а они оказались именно таковые: я предложил соревноваться, кто выше влезет на дерево. При этом указал на пару осинок, росших поодаль. Питекантропы вытаращили глаза, долго обсуждали моё предложение. Обычно выбор претендентов не отличался разнообразием: одни предлагали схватку на кулаках или палицах, другие боролись, сходились в рукопашной или дрались каменными ножами. А тут вдруг такое! В конце концов меня уважили и согласились с моим предложением.