Александр Ильющенко
За зелёным забором
Однажды, сидя в своём пыточном кресле с повёрнутой набок головой, я увидел, как промывают Тёму – моего друга-носатого. Молодая докторша со светленькими кудряшками, быстро ввела ему в ноздрю зонд шприца длиною в палец и нажала на поршень. Носатый вздрогнул. Через секунду изо рта у него полилась жёлтая фурацилиновая жижа вперемешку с гноем. После очередной промывки вместе с жижей Тёма сплюнул что-то похожее на слизняка размером с хорошую сливу.
После этого я больше не презирал носатых.
В тот раз меня терзали дольше обычного. Тонкая противная железка скрежетала изнутри по моему черепу, выскабливая остатки воспалённой плоти, а я вцепился в подлокотники кресла, сжал челюсти и старался не шевельнуться ни на миллиметр, потому что иначе будет ещё больнее. Слёзы текли из глаз, кровь текла по шее, а передо мной носатого сменила Катя – наша подружка с трахеостомой.
Она запрокинула подбородок, и та же светлая кудряшка в белом халате стала заниматься её горлом. Послышался свист, докторша поднесла к трубке в Катином горле зонд насоса – тонкий шланг, который всасывал всю эту рыхлую кашу, которая там нарастает, мешая нашей подружке говорить и дышать. Шланг был прозрачный, и я видел, как по нему проскакивают похожие на творог хлопья. И звук… Это был тот самый хлюпающий звук, с которым высасывают через соломинку воздушную пену, остающуюся от молочного коктейля.
С тех пор я не могу пить молочные коктейли, не вспоминая этой картины.
В этом облицованном кафелем кабинете мы видели многое, чего не хотели бы видеть, и чего нам не хотели бы показывать. Нам попадались на глаза вещи гораздо более интимные, чем нижнее бельё или страницы дневников. Мы – дети двенадцати-пятнадцати лет – каждый день смотрели на кровь, гной и слёзы друг друга; мы разглядывали обнажённые души в свете бестеневых ламп и замирали от восторга и боли.
Мы находили утешение в том, что смотрели свысока на мучителей. Им не дано проникнуть в мир, который существует у них под носом, в этом самом отделении. Они не умеют говорить на нашем языке. Так мы думали молча, без слов друг друга понимая, и этот навык нас неоднократно выручал.
