Александр Эл
Абы-што
Глава-2 Обманщик
Пока я думал, стоя в углу, папа тоже думал. И сразу обрадовался маминому предложению, хоть какой-то выход. Давай его в какой-нибудь кружок отдадим, чтобы не болтался. Может, поумнеет. После недолгих размышлений, решили отдать в кружок рисования потому, что «дети любят рисовать!» А наш балбес, лошадь нарисовал!
Я слышала, во Дворце Молодёжи хороший кружок есть, – рассказывала мама. Там руководитель очень известный, его по телевизору показывают, у него даже звание есть – «заслуженный!» Не то культуры, ни то искусства.
Звание, звание?… А, это, наверное когда тебя называют, какой ты есть, – догадался я. Витька – это имя, а «подлиза» – это звание. Я, Мишка – «балбес». А тот дядька, значит, «заслуженный». Он хороший, наверное. В кино про пограничников, пёс был Мухтар, тоже «заслуженный».
В кружок брать не хотели, поздно, во Дворце Молодёжи группу уже набрали, опоздал. Правдами и неправдами, показывая всем нарисованную лошадь, родители, таки затолкали меня в кружок рисования, или в «Студию», как было написано на двери.
– Ну вот, первый день, а уже опоздал, – сказал заслуженный, и посадил меня за мольберт в заднем ряду. Это такая доска, с ногами. К ней бумагу кнопками цепляют, и рисуй себе. Удобно, лучше, чем на столе.
Всё было чудно вокруг. Дети самого разного возраста, некоторые совсем взрослые, сидели тихо и рисовали плетёный батон, который лежал на столе, булку из магазина. Сказали, что это называлось, натюрморт. Ни красок, ни бумаги, у меня не было. Никто не сказал, что их надо приносить с собой. Руководитель сжалился, дал лист бумаги и карандаш. Я стал разглядывать, что рисуют другие. С моего места, было видно несколько мольбертов впереди. У всех были батоны, как батоны. Я бы так тоже смог. Но один батон был совсем другим. Тот, кто его нарисовал, был намного старше меня, но дело было не в этом. Батон выглядел вкусным, лучше, чем настоящий, а у остальных, просто булка. Сколько я не пытался понять, как это получилось, я так и не смог. Вот бы, у папы спросить. В общем, убил меня этот батон. Никогда я так не смогу. И не пойду я сюда больше. Так и просидел, с чистым листом, до конца занятий. Ну, ясно, – сказал заслуженный.
– Следующее занятие, будет «на пленере»! – сказали, что так называется, когда красками рисуют не в студии, а на природе, – Будем работать пейзаж, – сказал заслуженный, – напоминаю, лучшие ваши работы, будут представлены на республиканский конкурс.
Дома встречали родители.
– Ну, как прошло? Покажи, что нарисовал.
– Да я так, тренировался.
– Ну, тебе понравилось, дети хорошие?
– Хорошие… , – если сейчас скажу, что больше туда не пойду, родители расстроятся. Могут и в угол загнать, – через неделю едем на пленер, пейзажи рисовать…
– Ого, – с уважением сказал папа, – быстрый прогресс! Пейзаж, это хорошо! Я любил рисовать пейзажи.
Раньше, в большой комнате висел пейзаж в раме. Папа нарисовал его цветными карандашами. Сначала, я не знал, что его нарисовал папа. А когда бабушка сказала, долго не мог поверить, что это цветные карандаши, и обыкновенная бумага. Осень, и какая-то убегающая вдаль тропинка, всё было ярким, объёмным. Потом, пейзаж куда-то со стены исчез…
Ну вот, я опять наболтал, придётся теперь, рисовать пейзаж. До места нужно было добираться трамваем, до конечной, там кончался город и начиналось «абы што», как объяснила мама.
– Улица такая, что ли? – не понял я.
– Нет. Ну, ни то ни сё, увидишь.
– Абы што? Ни то ни сё? Это что? – не понял я.
– Ой, до чего же с тобой трудно. Отец, объясни ему, я уже не могу.
– А ты не учи его дурацким, деревенским словам. Он и так косноязычий, абы што. – отозвался папа, – абы што, так говорят бабки в деревне, когда им что-то не нравится. Забудь, это слово!
Зачем же рисовать, абы што? Лошадь, и то лучше, – подумал я. Ещё ехать куда-то.
– Опять опоздал, – заслуженный тоскливо смотрел на меня, а я на него, – а этюдник твой, где?
Этюдник, это такая коробка, деревянная, со всякими красками, и на ножках. Вся группа пришла с такими.
– У меня такого нету…
– А что у тебя есть? – заслуженный смотрел на меня, как лимон съел.
– Я забыл…, взять… – мне стало стыдно, поэтому я соврал.
– Эх, ты. Ладно, – заслуженный терял ко мне интерес. Подумав, вытащил из огромной папки большой лист толстой бумаги, и дал мне. Потом опять подумал, снова проглотил лимон, и достал карандаш, – знаешь, что рисовать? Вон, видишь? У тебя ещё полчаса есть. Вовремя надо приходить!
Вся группа, человек пятнадцать, старательно рисовала новый ажурный мост через реку, на фоне уходящих в голубой туман новостроек. Я походил минут пять, и убедился, что многие уже нарисовали, красками. Домой придут, немного поправят, и можно на конкурс. Короче, я опять – балбес, и стоять мне в углу.
Лист бумаги был очень толстым, шершавым, я таких, никогда раньше не видел. Но положить его было не на что. Я держал его одной рукой, лист мотался на ветру, а другой рукой я пытался тыкать в него карандашом. Увидев это, заслуженный съел третий лимон. Мне стало стыдно, захотелось исчезнуть. Я, потихоньку, обошёл заслуженного, и стал так, чтобы не попадаться ему на глаза. А чтобы он не приставал, развернулся в противоположную сторону, туда, где вместо города, уже было «абы што». Вместо ажурного мостика и бетонной набережной, речка плавно переходила в болотце с лужайкой и камышом. Роль моста играла узкая бревенчатая кладка, по которой с трудом мог пройти человек. Противоположный берег был высоким, поросшим у воды, осокой. Наверху, под большим засохшим деревом, стоял полуразрушенный, низкий, почерневший от старости, сарай. И всё. Скоро это сравняют бульдозером.
