Александр Эдуардович Гуйтер
Там, где танцевали мертвецы
Из проколов, оставленных иглой доктора, текла мутная жидкость, а мертвецы, всё больше и больше возбуждаясь, схватили друг друга за плечи и принялись лихо отплясывать, выбрасывая перед собой ноги и качая головами в разные стороны. Доктор Картифарнакис взмахнул рукой, и из повозки загремела музыка. Дудки, барабаны, скрипки, орган, гитара, фортепиано ревели и громыхали, сливаясь в невероятную какофонию звуков, в которой не было ни малейшего намёка на гармонию, но которая так подходила для того, что происходило.
Зрелище было настолько завораживающим, что зрители перестали жевать и, затаив дыхание, смотрели на безмолвных танцоров, от которых летели мелкие брызги и ошмётки бледной кожи. Щенки тётки Бормотухи подползли поближе к помосту и, раскрыв красные пасти с мелкими клыками, ловили эти кусочки плоти и глотали, не разжёвывая, а говорящий слизень высунулся из глазницы Чмыря почти полностью и извивался в такт какофонической музыке.
Совсем скоро должен был наступить кульминационный момент, когда тела мертвецов, не выдержав изнуряющей и ускоряющейся пляски, начинали разваливаться на куски, которые ещё некоторое время шевелились у ног доктора Картифарнакиса, после чего их, за исключением голов, разбирали на сувениры, но музыка, взвизгнув и возвысившись до ультразвука, резко оборвалась. Танцующие мертвецы остановились, наклонив вперёд головы и опустив руки.
Толпа издала гул разочарования, а доктор Картифарнакис, не поняв, что произошло, принялся колоть спины мертвецов иглой.
– Да что с вами такое, бестолочи? – приговаривал он, погружая острое серебро в податливую плоть. – Пляшите, говорю вам, пляшите!
Мертвецы не реагировали, раны на их спинах сочились целыми потоками мутной жидкости, а доктор, неистовствуя, продолжал с остервенением тыкать их иглой. Никто никогда ещё не видел его в таком состоянии: сморщенное лицо перекосило гримасой гнева, губы дрожали, словно высохшие листья на ветру, а глаза сверкали.
Кошкодевочки, переглянувшись, подошли к помосту, явно желая хоть чем-то помочь, но доктор Картифарнакис рявкнул что-то нечленораздельное и они отошли обратно к повозке.
Деревенские жители, на чьей памяти не случалось подобных казусов, громко обсуждали происходящее.
– Да это что-то непонятное! – пробормотал повар Жижка, заталкивая в пасть целую пригоршню жареных червей.
– А может, они сломались? – предположил говорящий слизень из глазницы Чмыря.
Хозяин погладил глаза-рожки слизня, которые тут же втянулись в тело, и с нежностью прошептал:
– Глупенький, они не могут сломаться.
– Они же и так мёртвые, – добавила тётка Бормотуха, занятая ловлей свих щенков, которых она хватала за хвосты и, не обращая внимания на визги и укусы, запихивала в огромную корзину, висевшую за спиной.
Толстая лохматая паучиха, закутанная в собственную паутину, имени которой никто не знал, прошипела что-то на своём непонятном языке и занялась любимым делом, выставив вверх бородавчатый зад и сматывая извлекаемую паутину в клубок. Она снимала чердак в таверне и расплачивалась тканями собственного производства, каждую неделю отлучаясь на охоту, с которой возвращалась с несколькими жертвами, замотанными в толстые коконы. Она развешивала их под потолком и медленно выпивала, не убивая сразу. Трактирщик Сизый, единственный из всех, кто понимал паучиху, говорил, что та питается исключительно свежей кровью и никогда не ест тухлятину, а если кто из её трофеев умирал прежде, чем его выпивали досуха, то его просто выбрасывали на помойку.
Чумичка и Егоза, два весёлых братца, как-то раз шлялись по помойке (а бесцельное шатание было их основным занятием) и вскрыли один из коконов. То, что братья увидели внутри, настолько их развеселило, что они даже принесли находку в деревню, чтобы на неё могли поглядеть все.
Деревенские с любопытством разглядывали труп, глаза которого были словно всосаны внутрь, а кожа натянута так, что рот кривился в оскале-улыбке, качали головами и, посмеиваясь, тыкали труп палками. Трактирщик, увидев это дело, вышел и приказал отнести весёлую находку обратно на помойку, а то паучиха может рассердиться.
