Александр Яковлев
Живая святая православного джихада
Военкор кивнул и, чтобы не смотреть в лицо командиру добровольцев, сделал вид, что следит, как мерцает красный огонек записи на камере.
– Вот и сейчас я хотел бы построить наше интервью похожим образом, – продолжал собеседник. – После каждого вашего вопроса я буду задавать свой, а вы потом смонтируете так, как посчитаете нужным.
– Хорошо, – согласился Денис, понимая, что выбора нет. Всякий раз, бросая взгляд на отца Григория, он невольно начинал читать молитву, написанную на его лице. Для молодого атеиста, считавшего себя свободным от религиозных суеверий, это было совершенно новым ощущением.
– Давайте начнем, – твердо заявил собравшийся с духом военкор. С большим удовлетворением он отметил, что голос его не дрожал, а звучал уверенно и раскованно.
– РПЦ называет Церковь Святых Новомучеников и Исповедников тоталитарной сектой, а ее членов – религиозными фанатиками. Что представляет собой ваша организация и чем вы можете объяснить такое к ней отношение? – начал Денис.
Отец Григорий отвечал негромко, но его глубокий и мягкий голос заполнял все помещение и будто обволакивал слушателя:
– Наша церковь – это объединение верующих, отказавшихся жить во лжи, грехе и грязи, наполняющих современный мир. Людей, решивших вернуться к основам морали, заложенным в нас Господом.
Он немного помолчал, а затем продолжил:
– Что касается отношения к нам со стороны управленцев из РПЦ, то я могу ответить им словами апостола Луки: «Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе сокровище неоскудевающее на небесах, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет».
– И что же является вашим сокровищем?
– Люди. Не золотые ризы и бриллиантовые тиары, не дворцы и бассейны, а простые люди, которые ищут Царствия Божия на земле.
– Что делает ваша община в зоне специальной военной операции?
– Сражается, – улыбнулся отец Григорий. – И здесь, и в любом другом месте, куда ступает нога наших миссионеров, церковь сражается за души людей.
– Против кого?
– Против сил зла, конечно. Против тех, кто встает на пути рода людского к спасению. Против тех, кто, осознавая или нет, идет дорогой греха. Со времен римских катакомб мы ведем этот бой. Вспомните послание апостола Иоанна: «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле».
– И против кого вы сражаетесь конкретно здесь?
– Против дьяволопоклонников, прославляющих порок. Против одурманенной христопродавцами паствы, воспевающей ересь. Против безбожников, решивших ввергнуть всех нас в грех. И против себя – горячим свинцом выжигая трусость и малодушие перед лицом священного долга.
– Вы хотите сказать, – Денис поднял ладони, немного ошеломленный пылкой проповедью отца Григория, – что испытываете самих себя на войне?
Собеседник погладил бороду и, чуть подавшись к военкору, заглянул ему в глаза.
– Денис, ты всерьез веришь, что наш всемогущий Господь, Создатель всего сущего, не смог бы, если бы пожелал, покарать всех неверных без боя?
И, не дав ответить, продолжил:
– В своей бесконечной мудрости он предписал нам священную борьбу за веру, чтобы неверными испытать верующих.
Ошарашенный корреспондент хлопал глазами. А отец-исповедник продолжал говорить глубоким голосом, вбивая слова, как плотник – гвозди, в сознание Дениса:
– И для нас нет радости больше, чем радость борьбы за святую веру. Мы не боимся преград на своем пути, потому что веру можно закалить только так.
Военкор ощущал себя сбитым с толку экспрессией и откровенностью командира. Он ожидал куда более спокойного диалога, но отец-исповедник умело захватил инициативу и удерживал его внимание.
– А ты, Денис? Зачем ты сюда приехал? – неожиданно спросил отец Григорий. И снова взгляд его серых глаз ломал любые барьеры и заглядывал прямо в душу гостя.
– Я… я, в общем… – на секунду корреспондент потерял самоконтроль, но тут же собрался, – я приехал, чтобы рассказать людям в России правду о тех, кто воюет в зоне СВО. И в целом о Донбассе, об ополченцах.
– Ты же ездишь сюда уже восемь лет, да? – отец-исповедник улыбнулся.
– Да, пишу репортажи со всего фронта.
– И, видя слезы матерей, видя убитых детей, год за годом ты не брал в руки оружие, не вставал на защиту слабых и безвинно убиенных?
– Послушайте! – возмутился Денис, – Я не военный. Я даже в армии не служил. Я помогаю людям тем, чем могу, – рассказываю правду, привлекаю внимание к проблемам…
– И что значат слова в то время, когда важна крепость рук? – перебил его отец Григорий.
Военкор шумно выдохнул:
– От меня больше пользы на своем месте. Можно сказать, что я трус, но если так, то какой от меня толк на войне? В чем смысл, если мне дадут в руки автомат, а я буду прятаться на дне окопа, трястись там в слезах от страха. Кому от этого будет польза? Я и сам погибну, и товарищей подведу. Я это прекрасно понимаю и не лезу в то, что не могу потянуть.
Денис замолчал. Ему совсем не хотелось произносить такую возмущенную речь, но почему-то слова отца Григория задели его за живое.
– Хорошо, – неожиданно улыбнулся командир, – хорошо, что ты честен сам с собой. Скажи мне, что не дает тебе побороть страх? Почему ты не видишь, что мы, возможно, последний оплот сил света на священной войне против тьмы?
– Да потому что никакая это не священная война, – резко ответил Денис, раздраженный пафосом командира. – Я уже восемь лет на это смотрю. Восемь лет одно и то же – олигархи играют в свои игры, а люди умирают. Вы сюда недавно приехали, вообще ничего еще не понимаете. Вы не видели, как убивают своих, чтобы гнать уголь на Украину. И сейчас словно с закрытыми глазами живете. Не знаете о зерновых сделках, обменах пленными? Не знаете, что газ по трубам стабильно бежит? Это не священная война, это богатые ублюдки отнимают друг у друга кормушки, сжигая простых солдат заживо. А когда они все поделят, то вместе в куршавелях будут жрать омаров! На людей им наплевать! На всех! Мы для них просто расходный материал!
Отец Григорий улыбнулся:
– Я очень рад, что ты приехал, Денис…
Военкор замолчал, все еще раздраженный словами отца-исповедника, но, не удержавшись, добавил:
– Так что пусть катится к черту ваша священная война!
– Я хочу, чтобы ты кое-что увидел, – произнес командир.
«Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь» – Денис в очередной раз прочитал слова молитвы на лице отца Григория.
– Что увидеть? Как люди умирают за газопровод? – скептически спросил он.
– Нет. Как люди сражаются за любовь, – заглянул ему в глаза командир.
– Отец Григорий сказал, что надо отвезти тебя к сестре Наталье, – Толя глубоко затянулся сигаретой, глядя в ночное небо.
Денис промолчал. Они стояли на крыльце, наслаждаясь редкими минутами тишины и спокойствия.
– Ты снял, что хотел? – спросил Толя.
– Я не буду это выкладывать, – покачал головой Денис.
– Он человек сложный, но искренний.
– Да не в этом дело, – Денис раздраженно затушил сигарету и тут же взял новую. – Ты сам-то как попал в общину? – спросил он у добровольца, чтобы сменить тему.
– Перешел, когда все ополчение под Минобороны заводили. В Донецке познакомились, и как-то закрутилось.
– Понятно. У меня двоюродный дядька с Воронежа.
Толя рассмеялся так заразительно, что Денис не мог не улыбнуться в ответ, но все же поинтересовался:
– Ты чего?
– Позывной – он не от города, а от фамилии. Я сам донецкий, а это от Воронина прицепилось.
Денис усмехнулся. Настроение немного улучшилось.
– Завтра отправимся, – сказал Толя. – Там большие дела будут, и надо на позицию завести человека со снарягой. Тебе нормально, что мы на самый ноль поедем?
Военкор кивнул. В глубине души ему совсем не хотелось оказаться в окопах на первой линии, но его выбил из колеи разговор с отцом-исповедником. Денис хотел отвлечься, выкинуть из головы сомнения, и предстоящая поездка представлялась ему скорее адреналиновым приключением, чем реальной опасностью. Да и необходимость в репортаже никуда не делась.
– Слушай, – на корреспондента навалилась усталость, хотелось лечь и закрыть глаза.
– Ау? – поднял бровь Толя. На его губах еще играла легкая улыбка.
