Александр Владимирович Хвостов
Умерла – так умерла
– Скажите, Марина, а вам не показалось странным, что дочь так скупо и сухо говорила о матери? – спросил я свою собеседницу.
– Показалось, но я решила тогда оставить всё, как есть, и ни о чём девчонку не расспрашивать, отложив это на более удобный случай, – ответила Марина.
Попив чая из термоса, Марина продолжила свой рассказ. Я же с ещё большим интересом слушал, будто хищник-журналист, охотящийся за «жаренными» фактами. Помню, я на автомате вынул сигарету и хотел закурить, да опомнился.
– Курите-курите! Мне это не мешает, – сказала Марина, и я закурил. Марина продолжала свою историю. – В ту субботу утром я уехала к подружке в гости на дачу. У Лизы также кое-какие дела вспыли, о чём она мне написала в сети. А ещё она тогда написала, что немного скучает по мне. Признаюсь, меня это и тронуло, и слегка удивило. И всё же мы умудрялись и на пляж съездить поплавать, и погулять по городу (я ей его заодно показывала!), и в парке на роликах покататься… И вот во время одной из таких прогулок я, как бы между прочим, спросила Лизу о её жизни.
– Я даже не знаю, что тебе сказать, – начала Лиза. – Отца я не знаю вовсе, а мать, как чумная, кинулась в романы. Кстати, она и сюда переехала ради своего нового главреда, с которым у неё явно шуры-муры. – Услышав это, я слегка обалдела, а потом осторожно спросила Лизу, откуда у неё такие сведения? Помню, она тогда покраснела, будто бы ей предстояло рассказать о каком-то своём постыдном поступке. – Знаешь, было один раз, когда мама приехала домой вместе с боссом. Она нас познакомила (как сейчас помню, его зовут Антипов, Евгений Николаевич!), и велела мне сделать чай и что-нибудь поужинать. Я скоренько всё сделала, благо, ужин был готов, прихожу в гостиную, чтобы сказать, что всё готово, а там… В общем, они целовались, и этот гад лапал маму за попу. Поверишь, мне так мерзко стало, словно это меня лапали. Зато для мамы всё было нормально! Когда я кашельнула, чтобы привлечь её внимание, она обернулась ко мне, даже не покраснев. Я сказала ей, что всё готово, и что я пошла спать. Мне не хотелось ужинать с этими бесстыжими людьми. На другой день я попыталась поговорить с мамой об этом всём, попросила объяснить то, что я видел и её поведение, но в ответ мне было сказано, чтобы я не лезла не в свои дела, а следила за собой. С тех пор мама почти что живёт у с этим типом в его доме (благо, наши дома рядом!), а дома бывает лишь на выходных, да и то только для того, чтобы поменять какие-то свои вещи и надавать мне поручений. Вот и всё наше общение. Иногда я думаю: «А зачем я матери нужна?»
Сколько себя помню, я её всё время раздражала чем-то. По-моему, я виновата перед ней уже в том, что просто родилась на свет, так как мама меня ругала даже тогда, когда или ругать было не за что, или повод был на копейку, как, скажем, грязная посуда. Ей тупо надо на меня наорать, а за что – неважно! Любви же я от неё не видела. Вот так мы и живём.
Закончив свой печальный рассказ, Лиза попыталась не заплакать, но не смогла. Я обняла её, поцеловала, погладила по спине… Она успокоилась и поцеловала меня в ответ.
– Спасибо, что ты меня выслушала, – сказала Лиза. – Я тебя люблю.
– И я тебя люблю! – ответила я, и мы вновь обменялись поцелуями. – Если тебе когда-нибудь будет трудно или просто плохо, приходи ко мне и расскажи об этом.
– Хорошо, – сказала Лиза, и разговор сменил направление.
Поверила ли я Лизе? К сожалению, да, так как, работая одно время психологом в школе, насмотрелась на это (и не только!) под завязку. А с одной из таких мамаш была лично знакома со школы. Так что о чём мы говорим?! Надо сказать, я посочувствовала Лизе тогда, поскольку сама знаю, что такое одиночество: я в прошлом году потеряла в один день маму, мужа и сына, которые погибли в автоаварии, едучи с дачи, и теперь лежат по правую сторону кладбища.
Знаете, мне помнятся не только горькие моменты с Лизой, но и просто светлые. Например, когда мы купались на пляже, плескаясь друг в друга водой, кода валялись на берегу, загорая, и просто весело болтали о том и сём… Скажем, рассказывая какие-то забавные школьные истории, или я рассказывала ей о переводимой мной книге. Помню, я даже как-то нарисовала Лизу, лежащую передо мной на зелёном полотенце, в розовом купальнике. До сих пор помню и стройную фигурку Лизы, и её длинные ножки… Как же ловко она на них бегала и прыгала, играя со мной в бадминтон! Впрочем, если вернуться к рисованию, я рисовала Лизу не только на пляже, но и в парке, мечтающей на скамейке. Словом, мы неплохо время проводили.
Однажды мне надо было уехать к двоюродной сестре, у которой умирала мама. Я Лизе тогда сказала, что уеду максиму на неделю, и что я на связи в любое время. Первые два дня переписывались, а на третий связь оборвалась. Знаете, не то, чтобы нам делать было нечего, особенно мне; но когда ты весь день бок обок с умирающей тётей, то с ума рехнёшься от тоски. И Лиза все эти два дня поддерживала меня, утешала, как могла, чтоб мне было полегче… Не скрою, когда связь пропала, меня это слегка и удивило, и взволновало; однако я подумала, может, болеет или занят, раз не отвечает, и решила не «капать» девочке на мозги.
А, приехав домой, я узнаю от другой своей соседки, что Лиза умерла. Я была в шоке… – Марина снова всплакнула, затем, попив чая из термоса, продолжила. – Я спросила соседку, как умерла Лиза? А она мне, что, мол, повесилась, что сама видела, как её из петли вынимали и упаковывали. Знаете, я первые дни не вверяла, что Лизы больше нет… Я думала, выйду с собакой, увижу её, и мы поцелуемся от души! Но, увы. Скажу больше: я слабо верю в то, что Лиза повесилась. Жилось ей не сладко, но не до такой степени, чтоб до петли дойти. Впрочем, как бы то ни было, а светлая ей память, бедной девочке! Вот и здесь мы случайно и свиделись, когда я от своих ехала. Сама не знаю, зачем я посмотрела в эту сторону, и случайно увидела могилу Лизы. Помню, я подошла к ней, положила две конфеты, а после долго и горько плакала, как по родному и любимому человеку.
