Александр Чиненков
На пороге великой смуты
– Я хочу скорее вернуться, – донёсся до его ушей голос Садыка, который стоял сзади. – Мне нужен быстрый конь.
– Слушай, Садык, – сказал Махмуд с непримиримой холодностью, твёрдо уверенный, что его брат собирается бежать куда-то на его коне. – Я сам вырастил своего Араба! Я сам приучил его к седлу, и до сих пор никто чужой до него не дотрагивался. Хочешь, возьми мою душу, но Араба я тебе не дам.
– Для чего она мне, – недружелюбно усмехнулся Нага. – Ладно, запрягай мне коня Калыка. Он не хуже твоего Араба.
Махмуд запряг коня, которого Калык забрал у безжалостно зарубленного хозяина.
– Он хорошо под седлом ходит, – сказал он, подавая уздечку Наге. – И не злобный вовсе.
– Давай не оправдывайся, – хмыкнул Нага. – Завтра вернусь. Жди меня.
Когда Нага уехал, Махмуд вернулся в дом, набил в чилим опий, закурил и лёг на постель, уткнувшись головой в подушку. Перед глазами его замаячило злобное лицо свалившегося как снег на голову Садыка.
Так и не уснув до рассвета, Махмуд поднялся с мутной головой. В окне виделось посеревшее небо, серебристо мерцали на нём последние звезды. Мысли путались: не бросить ли всё и не бежать ли куда подальше, пока Садык не втянул его в очередную неприятную историю?
Утро занималось ясное. Махмуд умылся и вышел из дома. Во дворе его ожидал незнакомец – низенький татарин в заношенном тулупчике.
– Чего тебе? – спросил Махмуд, нагоняя на себя важность. – Я милостыню не подаю, и работников мне не надо!
– За конём я, – ответил незнакомец. – За тем, которого тебе на присмотр оставили.
Махмуд покачнулся, как будто его ударили кулаком по голове. Дрожь пробежала по телу.
– О каком коне ты говоришь, бродяга? – едва ворочая языком, спросил он.
– Ты знаешь о каком, – ответил татарин. – А ещё кошель с золотом велено вернуть, который вместе с конём на сохранность оставлен.
У Махмуда вытянулось лицо.
– Да-да, ты правильно подумал, – усмехнулся татарин. – Хозяин велел всё сполна вернуть. Сам он попозже заглянет, как только дела свои уладит…
Глава 3
Мастеря лыжи, Архип вспоминал о своём появлении в умёте. Ляля привезла их сюда, высадила, а сама умчалась в бесконечную степную даль, даже не ответив на его вопрос: «Свидимся ли мы ещё когда-нибудь?»
Архип и Ания шли тогда по единственной крохотной улочке умёта, держась за руки. Они не разговаривали и, занятые каждый своими мыслями, лишь время от времени дружески переглядывались, спеша к самому большому дому хутора, где, как сказала цыганка, их уже с нетерпением ждут.
Архип гадал: пустят ли их на временный постой хозяева дома? А Анию в непривычно простой, хотя и прекрасно сшитой одежде и смущали, и радовали восхищённые взоры редких прохожих, и молодых, и немолодых, лихо заломивших шапки, бесцеремонно пяливших глаза на неё, оборачивающихся… Она шла, скромно опустив глаза, но всё равно чувствовала на себе восхищённые взгляды мужчин.
У парадного крыльца Ания и Архип переглянулись и стали медленно подниматься по лестнице.
В сенях их встретил немолодой мужчина.
– Ильфат, – представился он, слегка поклонившись.
Ильфат распахнул тяжёлую дубовую дверь и, неумело копируя приёмы господского слуги, чуть сбычив седую голову на плохо гнущейся толстой шее, сказал громко на всю прихожую:
– Милости просим, гости дорогие!
Архип и Ания прошли в большую комнату, разглядывая громоздкую, обтянутую зелёным бархатом мебель, стоявшую вдоль стен. Прошли ещё через комнату, тоже большую и тоже загромождённую мягкой мебелью, какими-то невиданными аляпистыми цветами в огромных кадках. И только перед третьей, с раскрытыми дверями огромной комнаты они остановились.
Спокойная до этого, Ания вдруг взволновалась. Лицо её запылало, словно в огне. Легко скользящие по полу, обутые в мягкие войлочные чуни ноги её вдруг замедлили движение, а руки задрожали.
Волнение Ании тотчас передалось Архипу, у которого тоже невольно задрожали руки. Так они и вошли в большой зал.
Встретившая их хозяйка дома оказалась молодой и очень красивой женщиной. Стройная, в длинном шёлковом платье, она казалась гибкой, как тростинка.
– Можете мне ничего не рассказывать о себе, – очаровательно улыбнулась она и указала на устланное мягкими подушками ложе. – Садитесь, молодые люди. Именно такими я вас и представляла себе, когда слушала Лялю. Вы – удивительно красивая пара, хотя…
Хозяйку звали Айгуль. Она позвала слугу и велела ему растопить баню. Печальный вид Архипа и его дурно пахнущая грязная одежда, видимо, произвели на неё удручающее впечатление.
Пока Ильфат исполнял её распоряжение, Айгуль как ни в чём не бывало продолжила беседу.
– Меня зовите Амина, – назвалась она вымышленным именем. – А о вас я знаю всё. Даже больше того, чего вы хотели бы мне рассказать. А потому предлагаю вам жить в моём доме ровно столько, сколько пожелаете сами. Ни в чём нужды испытывать вы не будете.
Архипа и Анию поселили в разных комнатах. Никто не ограничивал их свободы, и они могли вести себя так, как им заблагорассудится. Трапезничали всегда вместе и в это время вели разговоры с прекрасной хозяйкой на любые темы.
Айгуль была умна и могла разговаривать почти на любую тему. Она гордилась тем, что ей чужда дворянская спесь – и, следовало бы добавить, женская деликатность. Архип находил красоту хозяйки дома особенной. Её пышные чёрные волосы были уложены в греческую причёску, полностью открывавшую лоб и щёки. Лоб, хотя довольно низкий, был очень красив благодаря изяществу очертаний. Глаза у неё были большие и сверкающие. В них светился ум, пылал огонь страсти, искрилось веселье, но в них не было любви, а только упорство и жажда властвовать. И всё же это были удивительно красивые глаза. Долгий пристальный взгляд из-под длинных безупречных ресниц мог заворожить любого поклонника, хотя и внушал робость. Её нос, рот, зубы, подбородок, шея и грудь были само совершенство.
О своей прежней жизни Айгуль никогда не упоминала, хотя в беседах с Архипом и Аниёй часто роняла таинственные намёки, касавшиеся её замужества и нынешнего одиночества. Она много читала и недурно владела языками. Такова была хозяйка дома красавица Айгуль – Амина, оказавшая приют дочери хана и кузнецу Архипу.
– Я готова, – прозвучал весёлый голос Ании, оторвавший Архипа от размышлений.
– Я тоже, – улыбнулся он девушке, показывая только что сделанную пару лыж.
Архип прикрепил лыжи к валенкам Ании сыромятными ремнями. Проделал то же самое и со своей парой лыж.
– Ну что, с Господом? – весело крикнул он.
– С Аллахом! – так же весело откликнулась девушка, и они пошагали в лес.
Но они недолго наслаждались приятной прогулкой по зимнему лесу. Не умевшая ходить на лыжах девушка вскоре оступилась и подвернула ногу. Архип подошёл к ней. Склонившись, он подхватил незадачливую лыжницу на руки и, даже не напрягаясь, а только чуть откинув голову, легко и быстро заскользил с крепко прижавшейся к его широкой груди Аниёй.
Раскрасневшееся лицо девушки с полузакрытыми глазами было совсем близко от лица Архипа: он ощущал горячее порывистое её дыхание на своих щеках и шёл быстрым накатистым шагом.
Показавшаяся ему вначале лёгкой и хрупкой, Ания заметно отяжелела, как только лыжня потянулась на возвышенность. Дыхание Архипа участилось, но он шёл, не останавливаясь, не снижая скорости. «Помру, но донесу!» – упрямо думал он.
– Архип, хватит! – чуть слышно сказала Ания. – Мне уже хорошо, и нога не болит. Я даже и думать не могла, что ты такой сильный. Ну? Поставь меня. Я пойду сама!
Он осторожно поставил девушку на набитую лыжню. Губы их слились в долгом, горячем поцелуе.
– Ания! Ания! – повторил Архип с всё возрастающими волнением. Кроме имени любимой, он не находил больше ни одного слова, чтобы выразить охватившее его чувство счастья.
– Ты меня правда любишь? – спросила девушка, прижимаясь к его груди.
– Ты ещё спрашиваешь об этом! – воскликнул Архип. – Я люблю тебя с той минуты, когда увидел впервые в подвале Чертовки. Но ты… Неужто это возможно?
– А разве можно в этом усомниться? – укоризненно сказала Ания, счастливо улыбаясь. – Как можно было мне тебя не полюбить?
– Знаешь, а я ведь полюбил добрую бедную служаночку, а не дочь хана ордынского, – вздохнул Архип, покачав головой. – А теперь я вижу, как далёк по происхождению от тебя. И едва ли твой батюшка дозволит быть нам вместе.
– Не дозволит, если найдёт меня! – со стыдливой насмешкой произнесла девушка. – Я никогда не вернусь туда, откуда пришла. Ведь я и днём и ночью только и думала о тебе. О тебе, несчастном узнике, бедном казаке. Я всегда считала казаков огнедышащими чудовищами, только и подстерегающими мирных несчастных людей.
– А я и сейчас боюсь до тебя дотрагиваться, прознав, что ты не моего поля ягодка! – сказал Архип.
– И тебя смущает это?
– Ещё как.
– Теперь пойдём, но только поддерживай меня.
Прихрамывающую, крепко опирающуюся на его плечо девушку Архип повёл к выходу из леса.
Двигались медленно. Ания словно не спешила побыстрее оказаться в тепле.
– Не могу больше, устала! Посидим немножечко, Архип? – И девушка, не снимая лыж, как на табурет, села на пенёк, сложив на коленях руки.
Казак присел напротив на ствол поваленного дерева. Над лесом сгущались сумерки. От румяного разгорячённого лица Ании клубился пар, инеем оседая на ресницах, на прядях чёрных волос, на бровях. В лисьем полушубке и в лисьей шапке она походила на красивого юношу.
– Я хочу на всю жизнь остаться с тобой, Архип! – сказала она. – И сделаю всё, чтобы так и было!
– Это великая жертва! – рассмеялся Архип, но сразу же стал серьёзным. – Всё это так невыразимо благостно, так чудесно, что я едва осмеливаюсь всему этому верить. Но ежели Господу было угодно, чтоб мы нашли друг дружку… Разлука с тобою для меня была бы невыносима! Сейчас мы поселились здесь. Но эдак долго не могёт длиться.
– Давай не будем сейчас думать о плохом! – воскликнула Ания полным невыразимого счастья голосом. – Пока будем довольствоваться тем, что имеем. Согласен, Архипушка?
– Нет, не согласен! – неожиданно возразил он, хмуря брови. – Не можно нам во грехе проживать. Постыдно это. Что скажет твой батюшка! А сродственники?
Ания рукой зажала ему рот.
– Не нарушай радости этого счастливого часа, Архип! – сказала она укоризненно. – Отец, конечно, начнёт меня разыскивать, но его поиски не могут длиться вечно!
И, гордо подняв голову, она прибавила:
– Я приму христианство и возьму себе другое, православное, имя! А твоя любовь даст мне силы сменить жизнь в роскоши на жизнь простой казачки. С этой минуты я твоя невеста, согласен, Архип?
Против этого Архипу нечего было возразить. Он лишь подался вперёд и поцеловал Анию в её красивые манящие к себе губы.
* * *
В то время, пока Архип и Ания забавлялись прогулкой по зимнему лесу, Амина прохаживалась промеж торговых рядов на ярмарке Менового двора. Она внимательно разглядывала товар и делала кое-какие покупки.
Непутёвый сын покойного Ермека Садык уже давно не давал о себе знать. И Амина считала его без вести пропавшим. Она от всей души надеялась, что Садык где-то сгинул в чужих краях, и потихонечку страх перед ним оставил её. Она давно уже собиралась переехать в Оренбург, но, сама не зная почему, откладывала переезд на более позднее время.
Своё желание съездить в Оренбург на ярмарку она ни с кем не обсуждала. Просто ей захотелось развеяться. В город она выехала ещё ночью. А утром она уже прогуливалась по ярмарке, наслаждаясь лицезрением людей, снующих, как муравьи, повсюду.
Огромная площадь с одной стороны граничила с изгородью сада, а с другой – с огромной огороженной площадкой, на которой высились множество омётов сена. Вдоль изгороди дикорастущего укутанного снегом сада стояли привязанные коровы и верблюды, лошади, овцы и козы. Разноплеменной торговый люд волнами переливался по площади, бурлил и кипел, как в котле.
Много раз Амина проходила мимо скуластых кайсаков, зимой и летом одетых в меховые шубы и малахаи, стоявших у рядов с вонючими овечьими, конскими, воловьими шкурами, ароматным сеном, привезённым из степи, мимо весёлых бородатых казаков, слонявшихся толпами между рядов и больше потешаясь над угрюмыми азиатами, чем что-то покупая. Их жёны, голосистые и крикливые казачки, с шутками да прибаутками зазывали покупателей к своим рядам, предлагая на выбор мёд в бадьях, топлёное масло, сметану, творог и много всякого разного, на чём только глаз покупателя остановится хоть на мгновение.
Тут же суетились пронырливо-бойкие торгаши-татары. В засаленных бешметах они скупали и перепродавали всё, что только можно купить, – от собольих шкурок до рванья, годного лишь для переработки на бумагу.
Чего только не наслушаешься, на что не насмотришься на оренбургском базаре!
Вот толпа цыган с неподдельным азартом на все лады нахваливает лошадь, пытаясь втолковать хохочущему казаку, что продаваемая ими тощая кляча на самом деле игривый, сытый конёк!
Вот мужик продаёт корову, рядом с ним ещё один пытается распродать десяток крикливых гусей.
В посудном ряду торговка в коротком полушубке подкидывает на руках горшки и кричит, зазывает покупателей.
Рядом с ней бондари, пропахшие скипидаром. Перед ними кадушки, сделанные из лиственницы. Схваченные железными обручами бадьи, что прослужат сто лет, как бондари заверяют.
На ярмарку зашёл караван. Тяжело навьюченные верблюды шли медленным шагом. Животные остановились. Люди, разминая затёкшие ноги, сошли с сёдел и тут же приступили к разгрузке привезённого товара.
Купив несколько беличьих шкурок и пару норковых, Амина остановилась у большой, подвешенной на шест шкуре бобра и погладила мех рукой.
– Бери, бери, красавица, – тут же подоспел торговец. – Недорого возьму.
– И сколько же она стоит?
– Десять рублей, – заулыбался торговец.
– Дорого, – поморщилась Амина и отвернулась, собираясь перейти к другому ряду.
– Постой, да разве это деньги для тебя? – прозвучал откуда-то сбоку до боли знакомый голос.
– Не может быть! – прошептала Амина и, обернувшись, увидела Садыка, улыбка которого была до ушей, а глаза восторженно сияли.
* * *
В это утро Нага чувствовал себя неважно. Голова трещала, во рту было сухо, а внутренности выворачивало наружу. Организм срочно требовал опий, но его как раз и не было, как, впрочем, и денег.
На базаре Нага быстро смешался с пёстрой многоязыкой толпой оренбургских бездельников, гуляк, продавцов, покупателей, ростовщиков, разносчиков.
Чтобы не привлекать к себе внимания, шёл неторопливо, как и все здесь. Нага искал цыгана Вайду.
Он подошёл к пятачку, где толкались цыгане, эти вольнолюбивые, удалые, азартно крикливые, ловкие и весёлые короли торга. Он хорошо знал цыган и без затруднений различал, кто из них есть кто.
Вот богачи. Они кучкуются у запряжённых в шикарные кибитки троек. А вот и беднота, промышляющая коновальством, лужением медной посуды. Они толпятся чуть в стороне. И тут же идёт торг. Оглушительное хлопанье бичей, звонкие удары ладоней о ладони торгующихся до седьмого пота, кричащих, словно бранящихся, чубатых белозубых мастеров купли и продажи лошадей.
Нага поманил к себе одного из цыган:
– Вайду не видел?
– Сегодня нет, – ответил тот. – Он с вечера на Гостиный двор собирался. Дело там какое-то у него.
– Жаль, – прошептал Нага, чувствуя, как тошнота снова подступает к горлу.
– Чего жаль? – не поняв, переспросил цыган.
– Мне нужен опий, – болезненно поморщившись, сказал Нага. – Найди мне его.
Цыган посмотрел на его бледное заросшее щетиной лицо:
– Это не по мне. Ищи эту отраву у кого-нибудь другого.
Он развернулся, чтобы уйти, но был остановлен окриком Наги:
– Найди мне опий, я заплачу.
– Ты хочешь сказать, что у тебя деньги есть? – саркастически ухмыльнулся цыган.
– Денег нет, но есть вот что.
Нага извлёк из кармана массивный золотой перстень с крупным изумрудом и показал его цыгану.
– Ему цены нет, – сказал он. – Но я отдам его тебе за пятьдесят рублей.
Глаза цыгана алчно сверкнули, и он протянул руку:
– Дай, я покажу его кое-кому.
– Веди меня к нему, – зная цыган, возразил Нага. – Или давай деньги и неси его кому хочешь.
– Жди меня здесь.
Цыган мгновенно исчез, словно растворился в воздухе. Спустя четверть часа он вернулся с мужчиной невысокого роста, но представительного вида.
– Это ты ищешь Вайду? – спросил тот, посасывая дымок из зажатой в зубах трубки.
– Я. А что? – ответил Нага, на всякий случай нащупывая за поясом рукоять кинжала.
– А для чего он тебе нужен? – поинтересовался старый цыган, стараясь придать тону своего голоса побольше безразличия.
– Это тебя не касается, – огрызнулся Нага. – Я только ему скажу, для чего он мне понадобился.
– Ну хорошо, – согласился цыган. – Тогда покажи мне то, что ты собираешься продать или обменять на опий?
– Нет, только продать, – отрезал Нага и внимательно посмотрел в глаза старика. – Покажи мне пятьдесят целковых, тогда увидишь…
Цыган оглянулся. Он увидел, что все его соплеменники, позабыв о делах, украдкой наблюдают за их разговором. Не сводя строгого взгляда с бледного лица Наги, он опустил правую руку в карман полушубка и извлёк из него кожаный кошель.
– В нём сорок целковых серебром, – сказал он. – Отдаю всё за твой перстень.
– Так ты же его не видел? – удивился Нага.
– Беру не торгуясь, – улыбнулся старый цыган. – Ты денег в кошельке тоже не видел.
– Будь по-твоему, – согласился Нага, нанизал перстень на палец и, сжав кулак, поднёс его к носу старика. – Вот он. Полюбуйся.
Цыган довольно улыбнулся, развязал кошель и высыпал на свою ладонь монеты.
– Считать будешь? – спросил он.
– Ссыпай обратно, – кивнул Нага.
Старик на его глазах ссыпал обратно в кошель серебро и протянул его Наге:
– Держи. Всё по-честному.
Стянув с пальца перстень, Нага передал его цыгану, а полученный взамен кошель поспешно засунул за пазуху.
– Опий ты можешь найти в караван-сарае, – уходя, посоветовал старый цыган. – Там ты можешь поесть и заночевать, если захочешь.
Он ушёл, а Нага… Сожалея о перстне, который пришлось продать грязному цыгану фактически за бесценок, уныло побрёл в сторону караван-сарая, мечтая лишь об одном – побыстрее купить порцию опия и сполна насладиться его дурманом.
Проходя мимо рядов, где восточные купцы бойко торговали пушниной, он едва не прошёл мимо богато одетой женщины, рассматривавшей шкуру бабра. Он не обратил на неё внимания и хотел пройти дальше, но когда женщина заговорила с продавцом, её голос заставил его остановиться и обернуться.
Несмотря на недомогание, Нага едва не закричал от радости. Спиной к нему стояла так долго разыскиваемая им Амина, которой его спятивший отец оставил всё своё огромное состояние. Нага сначала подумал, что он грезит после длительного злоупотребления опия. Но видение не исчезало. У прилавка стояла Амина, которую он долго и безуспешно разыскивал. Услышав, как она сказала «дорого» и собралась отойти от прилавка, он поспешил к ней навстречу и с издёвкой воскликнул:
– Постой, да разве это деньги для тебя?
Ему приятно было видеть, как изменилась в лице и едва устояла на подкосившихся ногах неуловимая Амина. Он даже услышал, как она одними губами в ужасе прошептала: «Не может быть!»
– Ещё как может, – засмеялся он. – Если бы ты только знала, как я рад тебя видеть!
И вдруг возле, казалось бы, павшей духом Амины выросли два крепких мужичка. Их правые руки многообещающе держались за рукояти пока ещё находящихся в ножнах сабель.
– Вас избавить от этого бродяги, госпожа? – спросил один из них, прожигая Нагу враждебным взглядом.
– Нет, немедленно уезжаем, – прошептала она в ужасе и поспешила к выходу, опираясь на руки поддерживавших её слуг.
– Давай беги, мышка, – злобно прошептал ей вслед Нага. – Теперь уж я найду тебя, не сомневайся.
Как только Айгуль скрылась из виду, Нага осмотрелся. Он увидел наблюдавшего за ним издали всё того же шустрого цыгана и взмахом руки позвал его. Тот не заставил себя долго ждать и спустя минуту уже стоял с ним рядом.
– Женщину, с которой я только что разговаривал, видел? – спросил Нага.
– Такую не увидеть трудно, – ответил тот, для убедительности кивнув.
– Ты видел, сколько старик дал мне за кольцо денег?
– Сорок рублей.
– Прямо сейчас поезжай за этой девкой, – сказал Нага. – Проследи, куда она едет, а завтра всё расскажешь мне.
– Сколько мне за это заплатишь? – оживился цыган.
– Половину того, что находится в кошельке.
– Я согласен!
– Тогда беги за конём и не упусти её, понял?
– Да. Но где я найду тебя, господин?
– В караван-сарае. Я буду ждать тебя до завтрашнего полудня!
