Александр Тамоников
Офицеры. Лучшие романы о российских офицерах

Капитан резко остановился.

– Группа, стой!

Колян по инерции врезался в парня перед собой, создав небольшую свалку.

– Напра-во! – скомандовал офицер. Затем он подошел к середине строя и остановился напротив Коляна. – В чем дело, боец? – обратился он к Николаю. Тот только моргал глазами. – Тебе что, мои команды по одному месту? А? – Колян съежился под грозным взглядом офицера. – Язык проглотил? Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Больше не буду, товарищ старший лейтенант.

– Нет, вы только посмотрите на этого чудака с буквы М. Он уже и разжаловал меня. Ты в себе, парень?

Колян набычился и молчал.

– Фамилия?

– Горшков, – пробурчал Коля.

– Надо запомнить, а то попадешь еще ко мне. С таким, как ты, я точно старшим лейтенантом стану. А ну смотри в глаза!

Николай поднял голову.

– Специально для тебя, Горшков, повторяю еще раз – в строю не разговаривают, а только выполняют команды, понял?

– Угу!

– Да не угу, Горшков, а так точно.

– Так точно!

– Вот так-то лучше. И заруби себе на носу, что ты теперь в войсках, а не у мамы под подолом. Здесь с тобой долго разговаривать не будут. Так что под дурака косить не советую. Учти, Горшков!

После этой воспитательной паузы строй продолжил движение и через несколько минут остановился у красивого здания – клуба воинской части.

– Внимание, группа! Сейчас можно перекурить. Далеко не разбредаться, быть в готовности к построению. Ясно? Да куда ты, чудик? – осадил капитан одного из второй шеренги, который по-своему понял слова капитана и вывалился из строя. – Встань, где стоял. Вот так. Еще раз говорю для всех – все действия начинаются и заканчиваются только после команды старшего. Разойдись!

Строй рассыпался, и тут же почти все задымили. Офицер предупредил:

– Окурки бросать только в урну и курить возле нее. Найду после вас хоть один бычок, языком заставлю территорию вылизать.

– Видал, Кость? – жаловался на судьбу Колян. – Ну че такая непруха? Сначала один прицепился, теперь вот другой. Что я им всем дорогу, что ли, перешел? И это офицерье, а еще потом деды начнут. Что ж за жизнь будет? Ну попал так попал, мать твою. Свалить, что ли, отсюда, пока не поздно? Посадить не посадят – я присягу не принимал, а потом, может, в другую часть отправят, а Кость? Ты как думаешь?

– Лучше не надо. Перетерпи.

– Сказал тоже – перетерпи. Ты же видишь, я у них как бельмо на глазу?

– А куда, собственно, ты свалишь? Ни денег у тебя, ни документов. Далеко ли уйдешь?

– Тоже верно. Эх дурак я, дурак. Надо было ширнуться пару раз, так, без наркоты, чтобы только дырки были, и объявить себя на медкомиссии наркоманом. Так многие пацаны на призывной комиссии делали. И нормалек. Сидел бы щас дома. А все предки – иди, говорили, в армию, пока не спился и не сел, а там из тебя, дурака, человека сделают. Ага! Сделают. Только кого? Вот вопрос!

– Не переживай, Коль. У любого человека всегда так – то черная полоса, то белая. Пройдет все.

– Чей-то я не замечал, чтоб у меня белая полоса когда-нибудь была. Одна чернота. А с другой стороны, и в деревне оставаться что толку-то было? Пьянки да драки. Один черт, рано ли поздно посадили бы. И че мне так не фартит в жизни? Не знаю. Я, Кость, у одной бабки нашенской, деревенской – она вроде Глобы местной, – как-то спрашиваю: «Чего меня, бабуль, в жизни дальнейшей ждет?» Она смотрит так хитро и говорит: «Счастье тебе будет, большой почет будет». Я спрашиваю: «А где почет-то будет, в деревне, что ли?» Она: «Нет, бери выше – о тебе вся держава знать будет». Я опять: «С чего вдруг державе обо мне знать? Я в деревне-то никому не нужен, а ты – держава». А она знаешь что отвечает? «Сам-то ты – ничто, а вот смерть твоя громкой будет, через нее и счастье познаешь». Ну, утешила. Да на что мне такой почет, посмертный? А еще говорит – принеси, мол, десятка два яиц, иначе ничего не сбудется. Ну не дура? Понесу я ей яйца, чтоб меня потом грохнули где-то. Жди!

– Не отнес?

– Ну ты че, Кость, в натуре? Не дурак же я конченый?

– Значит, не видать тебе почета?

– А он мне и не уперся, такой почет.

– Внимание, группа! Закончить перекур! – подал команду капитан и через некоторое время: – В две шеренги становись!

Имея лишь смутные представления, как построиться в эти две шеренги, призывники заметались перед клубом.

– Отставить! Всем оставаться на местах и слушать!

Капитан достал список личного состава и стал зачитывать фамилии, обладатели которых выходили из общей массы и становились друг рядом с другом. Затем, выровняв шеренги по ранжиру, офицер объявил:

– Вот так вы должны строиться по команде «В две шеренги становись». Ясно?

Послышались ответы «да», «угу», «понятно». Капитан и здесь навел порядок:

– Повторяю, на все вопросы начальника военнослужащий отвечает: «Так точно» или «Никак нет», усвоили?

– Так точно! – вразнобой выкрикнули новобранцы.

– А ну все хором еще раз – усвоили?

– Так точно! – уже более отчетливо и в один голос ответила группа.

– Вот так. Значит, сейчас по одному заходим в клуб и располагаемся на первых рядах. С вами проведет беседу командование части. Вперед!

Личный состав зашел в клуб и разместился напротив президиума.

Капитан отошел в сторону и стал вместе со всеми ждать, посматривая на входную дверь. Первым в зал вошел лейтенант, который сопровождал пополнение в поезде. Он нес увесистую брезентовую сумку. Изнутри нее раздавался характерный звук, издаваемый большим количеством бутылок, и бутылок не пустых.

– Кость, смотри, никак наш чухан бухалово притащил? Зачем? Не знаешь?

Николай поудобнее устроился в кресле и стал рассматривать зал.

– Внимание, группа! Встать! Смирно!

Капитан стоял посередине зала перед новобранцами, ожидая, когда командир со свитой пройдет боковой проход. Перед молодым пополнением появился подтянутый и совершенно седой офицер с двумя большими звездами на каждом погоне.

– Товарищ подполковник! Очередная группа призывников для беседы собрана. Старший группы – капитан Артамонов.

Подполковник окинул дружелюбным, но строгим взглядом пополнение, поздоровался:

– Здравствуйте, товарищи. Приветствую вас по случаю прибытия в нашу часть. Садитесь. Товарищи офицеры, прошу в президиум.

Он сам и сопровождающие заняли свои места за длинным столом на сцене.

Первым заговорил седой офицер:

– Я – подполковник Смирнов Александр Сергеевич – командир части. Это, – он указал на сидящих офицеров, – мои заместители и командир вашего подразделения на период прохождения курса молодого бойца. Знакомьтесь.

И командир перечислил офицеров, сообщая их звания, фамилии, имена, отчества и должность, которую каждый из них занимал.

– Это пока те офицеры, которых вы должны знать, ну и, естественно, своего командира взвода. Он будет вам представлен непосредственно в подразделении. Теперь я коротко расскажу о части, в которой вам выпала честь служить.

Командир кратко изложил историю части. Объяснил, что военнослужащих ждет в ближайшем будущем, сказал о «Курсе молодого бойца» и о скором принятии воинской присяги. Обратил особое внимание на необходимость соблюдения воинской дисциплины. Довел до каждого его основные права и обязанности. Затем передал слово заместителям, которые, в свою очередь, выступили в части, их касающейся. Таким образом, молодые парни получили первичные понятия о том, где они и зачем.

Выступления офицеров новобранцы восприняли довольно равнодушно. Все ждали решения участи сумки, принесенной лейтенантом. Наконец очередь дошла и до нее. Слово вновь взял майор Куделин:

– Товарищи, надеюсь, вам известно, что употребление спиртных напитков на все время прохождения срочной службы категорически запрещено? И все же вы взяли их с собой в дорогу. Вот они, в этой сумке. Чтобы раз и навсегда расставить все точки над «i» в этом вопросе, мы сейчас проведем акт уничтожения спиртного. Лейтенант Панкратов, приступайте!

Лейтенант встал из-за стола, прошел за кулисы, вернулся оттуда с ведром. Затем, взяв сумку, стал доставать бутылки. Он демонстративно показывал их залу, открывал и медленно выливал содержимое в ведро.

По залу прокатился приглушенный ропот, но никто не посмел высказать что-нибудь вслух. Ведро наполнялось – сумка худела, рос строй пустой тары. Колян не выдержал и возмущенно зашептал на ухо соседу:

– Ну не гады, Кость? Ты смотри, че делают? Взяли бы себе по-тихому, и все дела. Чего народ дразнить? И зачем столько добра переводить?

– Чтобы ты усвоил, что пить в армии нельзя.

– Да я и так это знаю. Но зачем так-то? Ни себе, ни людям.

Вылив последнюю бутылку, Панкратов посмотрел на замполита. Тот подошел к нему и обратился к залу:

– Вот так будет всегда. Найденное вино будет уничтожаться, и если вас сейчас никто не наказывает, то в дальнейшем лиц, склонных к употреблению спиртного, ждут крупные неприятности. Вплоть до суда военного трибунала, ибо от выпивки до серьезного преступления – один шаг. Запомните это. У меня все.

Встал командир части. Капитан тут же среагировал командой «Встать! Смирно!».

– Занимайтесь по распорядку, товарищ лейтенант. – Командир предоставил право командования лейтенанту Панкратову. – С баней определились?

– Так точно, товарищ подполковник! После медкомиссии сразу баня.

– Хорошо, занимайтесь.

И он, уводя за собой свиту, удалился из зала.

Личный состав вывели следом и тут же строем повели в медицинский пункт для прохождения заключительной комиссии.

Новобранцы молча и послушно обходили врачей, которые особо не утруждали себя обследованием, задавая дежурный вопрос:

– Жалобы есть? Нет? – И выносили заключение: здоров.

Доронин отослал на предварительный отбор личного состава своего старшину – прапорщика Мамедова. Тот имел острый глаз и какое-то особое чутье, позволяющее ему распознавать людей. Поэтому командир роты из призыва в призыв доверял это непростое дело своему старшине, зная, что тот подберет кого надо. Старший лейтенант сидел в канцелярии роты и составлял план работ на следующую неделю.

В коридоре раздалась команда дневального – «Дежурный по роте на выход!». Значит, пришел кто-то из своих или старшина вернулся. Тут же открылась дверь и появился прапорщик Мамедов.

– Ну, какие дела, Акиф?

– В общем, командир, посмотрел я молодежь. Есть стоящие ребята. Подобрать можно. Я вот тут набросал список, посмотри?

– Да чего мне на него смотреть? В этих делах я полностью полагаюсь на тебя.

– Командир! Мне кажется, ты не в духе?

– Что? Заметно?

– Мне – да.

– Черт его знает, Акиф. Просто сижу вот здесь и думаю, а за каким… это все?

– Что «все»? – не понял старшина.

– Да вот это все – служба, наряды, учения, нервы, в конце концов? Ради чего? Живут же другие? Торгуют, воруют и при этом живут в достатке. А мы? Чем мы их хуже, Акиф? Бросить все к едрене фене и податься в коммерсанты, на рынке шмотками торговать, а, Акиф?

– Не то говоришь, командир. Не думая говоришь. Ты просто устал. Это пройдет – ты сам знаешь. А уволиться? Уволиться сейчас легко, но как ты пацанов, которые в тебя верят, бросишь? Не представляю. Зная тебя – не представляю.

– О чем базар, военные? – В канцелярию вошел Вова Чирков. Он, как всегда, был подвижен и жизнерадостен. – Акиф? Чтой-то ты с командиром сотворил? Он же чернее тучи.

– А ты у него спроси, Володь. Захандрил, в тоску ударился твой дружок.

– Да? Так мы это мигом исправим. А ну, Сань, доставай тару. Акиф? Ты куда? Давай присоединяйся – третьим будешь.

– Да нет, Володь, у меня служба, вы уж без меня.

– А у нас, можно подумать, выходной. Смотри. Насильно мил не будешь. Пьянка – дело сугубо добровольное. У тебя, Сань, тушенка есть? И водичка? А то у меня спирт – у начальника ГСМ раздобыл. Разбавить не помешает.

– В тумбочке есть банка тушенки, а за водой дневального отправь. Хлеба вот только, по-моему, нет.

– Да кто ж тушенку с хлебом ест? Это извращение, я считаю. Дневальный! А ну-ка, боец, принеси нам графинчик свежей водицы. Сань, а с чего ты вдруг депрессняк словил? Утром вроде нормальным был?

– Не знаю, Володь. Может, это с похмелья?

– Точно! У меня взводный один, Петруха Бирюков, с утра не похмелится, считай, день пропал. Так и будет как тень из угла в угол метаться. Опрокинет стакан – другой человек, и желание работать появляется, и настроение выше крыши. Так что, судя по всему, у вас один и тот же синдром.

Чирков достал походную фляжку, увеличенную в объеме выстрелом холостого патрона, перелил половину в бутылку, смешал спирт с водой.

– Сейчас остынет немного, и в путь. Где кружки?

Доронин выставил две кружки по двести пятьдесят граммов, открыл банку с тушенкой.

– Наливай.

Володя разлил бутылку на две равные доли.

– Ну что? За тех, кто в сапогах?

– За них.

Друзья выпили.

– Фу! Тяжело пошла. – Вова фыркнул и мотнул головой. Закусив с ножа небольшим куском говядины, закурил. То же сделал и Доронин.

– Чем спирт плох, Сань, это тем, что после него сушняк страшный – полное обезвоживание организма. Пьешь потом, как верблюд.

Канцелярия постепенно, но быстро заполнилась клубами табачного дыма, создавая обстановку, соответствующую проводимому мероприятию, и настраивая на общение.

– Вот наши прапора борзеют, Сань! Вообще беспредел какой-то. На складе автослужбы движок камазовский стоял, почти новый. Я на него давно глаз положил. У меня на моем мотор на ладан дышит. Хотел через начальника службы выбить замену. В принципе, договорился и пошел сегодня на склад посмотреть комплектацию, а там… пусто. Ты понял? Спрашиваю Ашира – прапорка со склада, – кто движок забрал? Какой движок? Непонятку строит. Я говорю, ты в себе? Камазовский движок. А-а, отвечает, так нет его. Ну я это и сам вижу. Куда дел – допытываюсь. А ты, говорит, у зампотеха спроси, чего меня достаешь? А сам лыбится масляной, довольной рожей. Третью машину сменил, сидя на складе.

– Может, на другой «КамАЗ» поставили? У них автослужба, им и решать, – высказал свое мнение Александр.

– Да куда, Сань, ставить? Кроме моей кошелки, остальные «КамАЗы» новые!

– Да идут они, Володь. Чего ты на этом движке зациклился?

– Да я сам, может, его спихнул бы? Не жирно им в одну харю-то?

– Вот повысят тебя, тогда и будешь толкать и спихивать все, что захочешь.

– Повысят? Уже. Под сокращение отправят – это вернее. Там, в штабе, что-то затевается. Я у Мухамедзяна, помощника начштаба, интересовался. Но и он точно не знает. Ходят, говорит, слухи о сокращении, но кого, чего – неизвестно.

– Тебя не сократят – ты один спец по минам.

– Да мне все равно! Пусть сокращают. Я подрывник, Сань, на гражданке работу найду, будь уверен.

– В криминале?

– А хоть и так? Буду баксы лопатой грести.

– Помечтай.

– Ладно, Сань, давай кружку.

Он вылил остатки. Выпили. Закусили.

– Хорош, Сань, о работе. Ты мне вот что доложи – как насчет Катюши?

– Какой Катюши? – сразу не понял Доронин.

– Здрасьте вам! Девушка из комка. Утром пиво у нее пили. Забыл?

– А! Вот ты о чем? И что, собственно, как?

– Ну ты даешь. Ты утром обещал о ней подумать?

– Я не пойму, Володь, чего ты-то завелся с этой дамой? Ну симпатичная, и что? Пусть даже нравится, что из этого? Их таких в поселке много, что же теперь, за каждую юбку хвататься?

– Нет. Спиваться потихоньку. Это как раз на руку Куделину. А так, может, жизнь по-новому пойдет. Что я, не вижу, как плохо тебе? И, как друг, обязан помочь. Один из вариантов помощи – предложение познакомить тебя с Катей. Это же ни к чему не обязывает. Сложится – хорошо. Будет кому дома тебя ждать. Семью обретешь, жизнь наладится. Нет? Ну на нет и суда нет.

– Ты считаешь, я нуждаюсь в опеке?

– Да не в опеке, дуролом. Я же сказал, в поддержке. А это разные вещи. Ну что? Пошли к Катюше?

– Может, завтра, Володь?

– Завтра я в наряд заступаю, дружок, а один ты не пойдешь. Так что давай двигай телом.

Друзья вышли из казармы и через плац, мимо штаба части, направились к КПП.

После прохождения медицинской комиссии и веселой помывки в бане новобранцев привели в казарму. Команда, с которой прибыл Костя, окончательно формировала роту по наличию личного состава. Там, в подразделении, молодому пополнению выдали военную форму и предметы армейской атрибутики, которые следовало пришить и подшить. Это весьма нудное для новичка занятие проходило под пристальным контролем старшины. Погоны, шевроны, подворотнички следовало разместить и закрепить на обмундировании в строгом порядке, что мало кому удавалось сделать с первого раза. Обстановка царила нервная. Колян, пришив на совесть погон, надел китель, посмотрел на себя в зеркало бытовки и матернулся:

– Во, блин! Ровно ведь шил, а он завалился назад. Опять отрывать, мать его! Может, нагрузить кого? Посноровистей?

Но вокруг такие же злые лица с исколотыми пальцами. Колян тяжело вздохнул, в сердцах срывая неудачно пришитый погон. Тот не хотел отрываться, что еще больше взбесило Николая:

– Ну не гадство, в натуре? Что ж это такое?

Косте тоже с изрядным трудом удавалось справляться с делом. Николай подвалил к тому. Присел рядом.

– Че, Кость, получается?

– Никак не могу подворотничок пришить, мать его. То вверх задирается, то по краям неровно. Одуреть можно.

– А погоны пришил?

– Да вроде.

– Да? А у меня не получается. Во, смотри, ноготь сломал. Раз пять пришивал, все без толку. Поможешь, Кость?

– Сейчас, Коль, справлюсь с подворотничком – помогу.

– Молодчик! А то я так до дембеля буду с ним долбиться.

Он успокоился и постепенно начал развлекать Костю своими байками.

Канитель с формой продолжалась до ужина, после которого старшина объявил о личном свободном времени. Колян подкатил было к Косте – в очередной раз пожаловаться на судьбу, но тот попросил отстать.

– Коль, я письмо буду писать.

– Че, сразу, в первый день письмо?

– И что в этом удивительного?

– Кому писать-то собираешься, предкам?

– Невесте.

– Невесте? Ну-ну, пиши. Будет она тебя два года ждать, раскатал губу. Мне, что ли, тоже написать домой? А ну его на фиг, не хочу. Пойду пошатаюсь, может, земляков из старослужащих где надыбаю.

* * *

Доронин с Чирковым, миновав КПП, направились к коммерческой палатке. Еще издали они увидели кучку молодых парней и стоящую на обочине «девятку». Двое, нагнувшись, что-то говорили в окошко. По мере приближения все отчетливее слышался мат. Поведение парней было, мягко говоря, вызывающим.

– Смотри, Сань, никак конкуренты?

– Или отморозки. Шпана весь поселок заполонила, откуда только берутся?

– Отсюда, из поселка, и берутся, но, по-моему, ведут они себя хамски.

Подойдя к палатке, друзья услышали:

– Тебе че, дура, не ясно? Гони бобы, сука ржавая. Или тебя для начала на каркалык посадить?

– Эй, ребята, – обратился к ним как можно дружелюбней Володя, – ну что это такое? Разве можно так хамить девушке? Чему вас в школе учили? Или вы, убогие, и в школу-то не ходили?

– Че-е? Ты че там вякнул, шакал облезлый?

Один, самый крупный, подняв свою наголо обритую голову, пошел на офицеров.

– Че хочешь, петух? – Настроен он был воинственно.

– Сань? Это он мне? – играючи спросил Доронина Чирков.

– Тебе, тебе, козлина! – отвечал бритоголовый.

– Напрасно, парень, ты так выражаешься. За слова отвечать надо.

– Перед тобой, что ли? – Детина подошел вплотную, набычился. – Ну че, фуцены? Сами свалите? Или… – Парень не договорил, молниеносно сбитый с ног резким, почти без замаха ударом Володи.

Не обращая внимания на поверженного, Чирков двинулся на оставшихся троих, ошарашенных тем, как внезапно был выведен из строя их, судя по всему, предводитель.

– Ну что, братва? Кто на очереди? Ты, вафельник? – Он обратился к стоящему возле окошка.

Парень явно насмотрелся видеобоевиков и с головой особо не дружил, раз решился дернуться на Чиркова. Володя, уклонясь от движения ноги, присел и врезал нападавшему кулаком в промежность. Тот издал глухой звук и медленно, вращая выпученными от боли глазами, завалился на бок. Двое оставшихся рванули в разные стороны. Потеряв, видимо, ориентацию, один из них бежал прямо на Доронина, которому было достаточно выставить руку, чтобы поймать бегущего на противоходе. В результате и третий оказался на земле. Володя обвел взглядом поле боя, удовлетворенно сказал:

– Чисто сработано. Тебя не задели, Сань?

– Смеешься?

Парни по одному начали подниматься. Володя подошел к ним:

– Слушайте и запоминайте, обмылки, если вы хоть раз еще здесь появитесь и не дай бог заденете девушку из палатки, я вам, недоумкам, сделаю плохо. Всем до единого. А сегодня, считайте, вам повезло. А ну слиняли отсюда. Мухой!

Те, сбиваясь в кучу, втиснулись в «девятку», и машина, с пробуксовкой, быстро скрылась в первом же переулке.

Из палатки доносился приглушенный звук плача. Володя нагнулся к окошку.

– Катюш? Что с тобой? Ну-у! Это ты зря, из-за каких-то балбесов так расстраиваться?

– К черту эту работу, всякий сопляк будет оскорблять как хочет. Ухожу я отсюда, пусть лучше голодать буду, чем терпеть такое. Что же с людьми происходит? Почему облик свой человеческий теряют? – всхлипывала Катя, готовя палатку к закрытию.

Чирков подошел к Доронину.

– Видишь, как расстроилась? Ее надо успокоить, я – домой, а ты, Сань, впрягайся провожать Катюшу. Иначе нельзя.

– Подожди, Володь… – попытался остановить друга Доронин, но тот только махнул рукой, дескать, все решено. И ушел.

Александр вздохнул, закурил и стал прохаживаться по тротуару, дожидаясь выхода девушки. Ей понадобилось не больше пятнадцати минут, чтобы закрыть комок. Доронин подошел, когда она клала ключ в сумочку.

– Извините, Катя, но действительно будет лучше, если я провожу вас. И вам, и мне будет спокойней.

Девушка внимательно посмотрела на Александра.

– Саша, вы с другом – хорошие люди, и я благодарна вам. В этом поселке, к сожалению, мало кто мог бы так поступить, но все же хочу сказать… Если вы от скуки или по еще какой причине решили развлечься со мной, закрутить легкий роман, то лучше остановитесь сразу. Ничего у вас не выйдет. Несмотря на свою молодость, я уже была замужем, у меня растет дочь, растет без отца, который предал и ее и меня. Не буду вдаваться в подробности, как и почему это произошло. Просто один раз я испытала на себе, что значит быть брошенной, обидно, незаслуженно брошенной. Урок был преподан отменный. Повторения я не желаю. Теперь решайте, стоит ли меня провожать…

– Спасибо за откровенность, Катя. Тогда я, в свою очередь, должен вам сказать, что тоже, как и вы, в свое время был оставлен женой и тоже знаю, что такое предательство. Поэтому я не рассчитываю на флирт. Да, впрочем, не рассчитываю и на то, что у нас может что-то серьезное сложиться. Просто вы мне нравитесь, и просто, как мужчина, считаю своим долгом проводить вас после того, что произошло.

Катя вновь очень внимательно посмотрела на Александра.

– Ну что же мы тогда стоим? Пошли?

– Давайте ваш пакет и указывайте дорогу.

Они вышли на тротуар и неспешным шагом пошли туда, куда указала Катя. Александр шел, держа в руке пакет, и абсолютно не знал, о чем говорить. Катя тоже молчала, и чувствовали они себя скованно. Молчание прервал Доронин:

– Катя! Вы на самом деле решили уйти из палатки?

– Сейчас уже не знаю. Характер характером, а семью кормить все же надо. У меня, кроме Олеси, дочери, еще мама-инвалид. Даже не знаю, уходить или терпеть.

– Из-за местной шпаны, думаю, не стоит волноваться. Хуже, если не складываются отношения с хозяином палатки.

– Да нет, тут все нормально. Просто давит меня эта работа, нет от нее радости, но сейчас, наверное, невозможно найти занятие и по душе и с нормальной оплатой. Ну а вы? Трудная у вас работа? И опасная, наверное. Вы были в Чечне?

– Нет, пока нет.

– А как вы относитесь к этой войне?

– Честно? Воспринимаю как нечто реально происходящее, не более того.

– Но вы можете попасть туда?

– Конечно.

– Ну что ж, вот мы и пришли. В этом доме я живу. – Она показала на четырехэтажный кирпичный дом. – Извините, Саша, домой не приглашаю. Мне было приятно побеседовать с вами. До свидания, Саша.

– До встречи.

Она зашла в подъезд, Доронин немного постоял, выкурил сигарету и пошел домой.

Занятия курса молодого бойца захватили молодое пополнение полностью. С подъема и до отбоя жизнь, строго регламентируемая распорядком дня, не давала солдатам никакой возможности отвлечься и думать о чем-то другом, кроме службы. Дни чередовались, словно длинные пулеметные очереди. Самым желанным стал сон, когда тебя, выжатого как лимон, принимала в свои объятия такая желанная, жесткая солдатская постель, еще совсем недавно казавшаяся совершенно не пригодной для отдыха. Почти болезненное состояние хронического недосыпания и острое чувство голода постоянно сопровождают существование неподготовленного человека в условиях армейской среды. И если Косте удавалось с трудом выдерживать навалившиеся физические и эмоциональные нагрузки, то Колян, более привычный к жизни простой, не обремененной излишествами, справлялся с новыми условиями сравнительно легко. Своим неунывающим балагурством он поддерживал товарища. За короткий срок ребята сблизились и во многом дополняли друг друга. И получалось неплохое сочетание качеств, помогающее преодолеть тяготы и лишения армейской службы. Каждый вечер, невзирая на усталость, Костя писал своей возлюбленной письма и так же аккуратно получал такие желанные ответные послания. Николай смотрел на друга с сочувственной снисходительностью. Он был твердо убежден, что никакая, даже самая распрекрасная, девушка ни за что не будет ждать парня два года. Ну месяц, два, это еще Коля допускал, но никак не более. В этом он был категоричен, хотя мнения своего Косте не навязывал, оттого ли, что понимал всю бесполезность этого занятия, или от искреннего желания не причинить товарищу боль.

Первый снег выпал, по обыкновению, внезапно. Начавшийся вечером дождь плавно перешел ночью в снег, мелкой белой сыпью покрывший землю. Снежная скатерть, накрывшая поселок, изменила его облик, сделала его чище и приветливее. Курс молодого бойца закончился, и молодое пополнение было распределено по подразделениям. Костя с Николаем попали в роту старшего лейтенанта Доронина. На ближайшее воскресенье назначили принятие присяги. Об этом все были предупреждены заранее, дабы молодые солдаты могли пригласить своих родных и близких. Костя решил, что не нужно приглашать ни Лену, ни родителей. Николай вообще не сообщил родным о предстоящем празднике: поездка влетела бы им в копеечку.

Торжественность события была омрачена погодой. Снег растаял, потом ударил морозец, и плац – центральное место действия – превратился в ледяной каток. И что-либо предпринять, дабы привести его в надлежащий вид, не было времени. Молодое пополнение, впервые вставшее в строй своих постоянных подразделений, вызывалось командирами взводов поочередно к накрытым красной материей столам, где каждый произносил заученные наизусть слова воинской присяги. Немногочисленные гости и члены семей офицерского состава ежились под начавшимся мелким дождем и порывистым ветром, простреливающим плац насквозь. Прохождение торжественным маршем было смазано из-за того, что роты больше старались просто удержаться на ногах, а не выдержать равнение шеренг и синхронность шага. И это удавалось не всем. От прохождения с песней пришлось отказаться, и «Взвейтесь, соколы, орлами…» – упорно изучавшаяся и репетированная песня – так и не прозвучала перед восторженными зрителями. Не подняли настроения ни показательный обед, ни выступления участников художественной самодеятельности. В общем, праздник не удался. Те, к кому приехали близкие, до утра были отпущены в увольнение. Остальным же, все из-за той же погоды, предстояло остаток этого дня провести в части, под бдительным оком ответственных офицеров и прапорщиков, которым, в свою очередь, подфартило первые сутки пребывания молодого пополнения провести в казармах.

А с утра наступил новый этап в жизни молодых парней – им предстояло адаптироваться и вжиться в коллектив постоянного подразделения, где, собственно, и отслужить срочную службу. После общего утреннего построения части Доронин, поставив задачу командирам взводов, собрал молодых солдат вместе в комнате, которая когда-то гордо именовалась Ленинской.

– Ну что, господа, рад поздравить вас с началом службы в нашей славной части и в не менее славном подразделении. Я, как вы должны знать, командир роты, старший лейтенант Доронин. Я собрал вас для краткой ознакомительной беседы. Что такое рота? Я имею в виду не ту, учебную, в которой вы прошли курс молодого бойца, а настоящую, линейную роту. Это, в первую очередь, коллектив вооруженных людей, оснащенных боевой техникой для выполнения поставленных задач. И в этом коллективе вам предстоит жить. Люди у нас, как, впрочем, и везде, подобрались разные. Как по возрасту, срокам службы, национальности, так и по своим индивидуальным качествам. Проблема дедовщины остро не стоит, хотя с проявлением ее вы столкнетесь неминуемо. Я говорю прямо и открыто потому, что теперь мы с вами одна семья. Главное не в том, что вас будут заставлять делать всю черновую работу, а в том, чтобы это не приняло характер унижения личного достоинства человека. Контроль за соблюдением воинской дисциплины лежит на мне и офицерах роты. Поэтому во мне, в частности, вы должны видеть не только командира, но и первого помощника, готового всегда вас выслушать и принять меры для решения возникающих проблем. Конечно, по субординации первые, к кому вы должны обратиться, это командиры взводов, и только с их разрешения – ко мне, но в экстренных случаях можете обращаться напрямую. Далее, – продолжал Доронин, – я прекрасно понимаю, что вы еще остаетесь в зависимости от гражданки, от того, что оставили дома. Это могут быть сложные жизненные условия, нерешенные проблемы или девушка, обещавшая ждать. Эта зависимость будет еще остро сохраняться некоторое время, поэтому прошу и требую – в случае возникновения сложных вопросов самостоятельно ничего не предпринимать, а сразу ко мне. Будем решать их вместе. Вам понятно, о чем я?

– Не совсем, – буркнул Николай, совершенно ничего не понявший.

– Горшков? Вам не понятно?

– Так точно! – Николай замер по стойке «смирно».

– И что непонятно – проблемы или девушки?

– Зависимость…

– Так! Хорошо! Объясню на конкретном примере. Допустим, вы, Горшков, оставили в своем селе девушку, которую любите и которая обещала вас ждать. А через некоторое время получаете письмо, скажем, от друзей – мол, зазноба ваша вовсю вам изменяет. Вы теряете покой, начинаете мучиться, стараясь найти выход, чтобы проверить информацию. Понятна ситуация?

– Никак нет.

– Что на сей раз непонятно?

– Чего я должен мучиться? Наши пацаны такое мне не напишут никогда.

– Вы уверены?

– Так точно.

– Интересно почему?