Оформление обложки Лариса Александровна Ступина
© Александр Ступин, 2022
ISBN 978-5-0059-1257-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
За старым сараем с его северной стороны ветра насобирали здоровенный сугроб. Он вырос почти до крыши, закрыл окно и ослепительно сверкал на солнце, если оно выглядывало из плотных декабрьских туч. Зимой к старому сараю никто не ходил, и поэтому снег вокруг был чистый, без следов неряшливых дорожек.
Раньше к саду бегали зайцы. Не то чтобы им так уж нравилась кора яблонь, но голод не тётка. С южной стороны кора была потеплее и даже оттаивала от льда. Они грызли её немилосердно, и случалось, что дерево погибало. На злодеев ушастых ставили силки, натравливали собак, охотились. Один зоолог, который тоже имел дачку в том районе, соорудил кормушку вроде шалашика и стал зайцев подкармливать: картошки им насыплет, яблок мелких, припасённых с осени, капусты, моркови нарезанной. Они и перестали по садам шастать.
Лежит снег чистенький, ровненький. Только складочки, что ветра вывели, его гладь нарушают. И сугроб вышел на загляденье, будто вовсе не из снега он, а из дорогого итальянского белого мрамора сделан. Прислонился к сараю одной стороной, и над крышей вершина его возвышается. Никого. Тишина. Вот солнца круг сквозь облака-тучки, как нарисованный блёклой краской. Смотришь на него и глаза не прикрываешь – не слепит. Даже птицы куда-то подевались, а вроде и мороз не сильный, так, слегка щёки прижигает и за нос дёргает.
«Хрусть-хрусть… Уф-уф…» – кто-то завозился в сугробе. Один склон его дал трещину и даже осыпался чуть-чуть. Пыхтит, сопит странный зверь-незверь, силясь выбраться наружу. Из трещины полетели комочки снега и покатились по склону. «Уф-уф… Шур-шур…» Снег летит уже из небольшой норки, а никто не показывается, застрял, наверное, и расширяет проход. «Хрусть, хрусть… Фыр-хряп…» Проход стал расширяться, расширяться, пока оттуда не показались лапки и мордочка с забавными чуть оттопыренными, но гладкими будто изо льда ушками какого-то зверька величиной с крупного кота. Или не зверька? Если судить по тому, что он был без одежды, то, пожалуй, это был зверёк. Люди всегда ходят в одежде, если они живут не в Африке или не моются в ванной. Этот же был без ничего. Тело его было покрыто шёрсткой-шубкой, да и как зимой без шёрстки, замёрзнешь! Голова была похожа на человеческую, но тоже покрыта шёрсткой, мордочка-личико напоминала изображение гномика в детских книжках. Только там это были старички, а у этого было детское лицо и конечно же шаловливые, проказливые глазки с короткими ресничками и бровками.
Существо наконец полностью выбралось из норки и скатилось по склону. Ух! Было оно действительно необычное, странное. Например, его шубка была удивительных цветов, и они постоянно изменялись, как северное сияние. У незнакомца были две ручки с пятью пальчиками, на концах которых были маленькие прозрачные коготки, ножек тоже было две, на каждой из них по пять пальчиков, и тоже с коготками. Можно было предположить, что он легко передвигается по снежному насту и льду. У него не было хвоста, усиков, острых зубов. Скорее всего, это был маленький человечек, которых рисовали в народе на небольших картонках, снабжая разными пояснениями вроде этого: «Дух лесной зимний. Детка Мороза». Такие картинки вешали у себя в избах крестьяне.
У Детки Мороза не было пышной шубы, бороды и посоха, которые почему-то пририсовывали Деду Морозу на поздравительных новогодних открытках. Детка Мороза был от Мороза и ничего лишнего не имел, чего не было бы в богатейшей природной кладовой-гардеробе. Из сотен тысяч разнообразных по форме снежинок было сплетено его одеяние, которое восхитительно переливалось на солнце, как самые дорогие брильянты. Глазки его – цвета еловых шишечек, а губки – цвета озёрного льда. Красавец со всех сторон.
«Эй, ко мне, Линда, Гера! Ко мне! Не бойтесь, они не кусаются. Вам – налево, и дальше по аллее номер двенадцать, там найдёте свой дом!» – за забором зашумел сторож дачного посёлка, отгоняя собак и помогая кому-то найти дорогу. «Ну что, дурочки, что пристали к людям? А-а-а… Пахнет приятно. Вам бы только брюхо набить. Вы так работали бы, как за куском скачете. Да хватит, хватит прыгать. Новый год люди справлять приехали, продукты несут. Потому и запахи такие. Не дали вам ничего, вы уж и так, и эдак… Обидели псинок. Погодите, после нанесут остатков, обожрётесь ещё. Пойдёмте. Вперёд!»
Голос был совсем рядом, слышался лай и поскуливание собак. Детка Мороза быстро огляделся и легко, как на коньках по льду, заскользил к забору. «Вот они, люди… Вот они какие. Лохматые и с хвостами. Совсем на нас не похожие», – шептал он, цепляясь за штакетник, чтобы получше разглядеть новых знакомых, но забор со стороны аллеи закрывал сугроб.
«Ну, давайте знакомиться», – хихикнул снежный мальчишка, когда огромная рыжая псина подбежала к забору, за которым он стоял. Цепляясь коготками за доски, Детка перелез через заборчик и упал прямо на собаку. Хрум! Снежная шапка обрушилась на собаку. Она отскочила испуганно и затрясла головой, пытаясь стряхнуть снег. Детка Мороза лежал прямо перед ней, но она его не видела. Его прекрасная шубка сливалась со снегом. А почему же сливалась? Она и была снежной, точно такой же, из таких же снежинок, как и тот сугроб, и снежный пласт.
«Здравствуй, человек! Меня зовут – Детка Мороза. Я давно хотел с тобой познакомиться. Какой ты большой и пушистый! Шубка у тебя, как мох на болоте. Носик чёрненький такой. – Он погладил её нос, и собака визгнула, отскочила от него, опустила морду вниз и стала тереть нос лапой. Холодно. – Ой, какая ты игривая, скачешь…» Скользнув по снегу, Детка Мороза оказался сзади и дотронулся до её хвоста.
– Ух, какой пушистый!
– У-у-у-гав, – завизжала собака и, поджав хвост, бросилась за угол аллеи.
– Куда же ты? Играем в догонялки? Я – за тобой!!!
Зрелище было великолепное. По аллее летела, поджав хвост, собака Гера, огромная, рыжая, мохнатая, а за ней – то словно позёмка февральская, то как вихрь снежный январский, то книзу, то вверх столбиком, да крутит, крутит снежную пыль, и по сторонам разбрасывает весело. Ух как весело, особенно когда ветерок с морозцем. Догнала Гера сторожа, потом подружку Линду, и дальше несётся. Холодно.
«Эй, куда это ты так, словно стая волков за тобой гонится? Гера! Ах, голову совсем потеряла псина». Вихрь налетел на сторожа и промчался вперёд, обморозив идущего и бегущую рядом Линду, вторую собаку. Лицо сторожа от снега стало белым, нос прихватило, и он стал судорожно хватать воздух ртом – кислорода не хватало. «Ух, ох, да что же это? Дышать нечем. Ой, как нос-то прихватило и щёку обморозило». Собаке тоже досталось: она чуть присела на задние лапы, поджав подмороженную переднюю, и жалобно заскулила. «Что, тоже досталось? Откуда только налетел морозец? Прям дух перехватило. Пойдём-ка быстрее в нашу берлогу, а то замёрзнем совсем. Ну его к лешему, обход этот, кто в такой мороз к нам припрётся?» Они развернулись и быстро скрылись в ближайшей аллее. Детка Мороза остался один.
Кто заезжал в дачное товарищество зимой, тот помнит эту грустную картину зимнего запустения. Домики, сарайчики, всё больше недостроенные, недоделанные, но уже состарившиеся, прятались смущённо в снегу; серые заборчики из редкого штакетника, покосившиеся в разные стороны или уж совсем упавшие, обозначали границы участков; торчали из-под сугробов какие-то ржавые бочки, горки досок полусгнивших, кучки старого кирпича и много другого, что давно нужно было бы выбросить, да жалко. Когда придёт весна, деревья покроются бурной листвой, а от земли потянутся травы, то этот хлам не так будет бросаться в глаза. А сейчас это – картины поля после битвы.
Детка Мороза брёл по заснеженной аллее, растерянно трогал стволы вытянувшихся сосен и елей. Нижние ветки у них были срезаны, потому что мешали проезду машин, а там, повыше они были припудрены снежной пылью и инеем. Треск-треск, треск-треск – звенело дерево от морозца. Никого. Тихо и печально. Вдали, в морозном тумане прятались берёзовые околки, и зимнее солнце уже клонилось к горизонту. День кончался. «Для первого дня достаточно. Устал. Скоро папенька придёт. Пойду и я спаточки», – Детка Мороза потянулся, сладко зевнул и, выбрав сугроб побольше, нырнул в него. Морозное облачко вырвалось из сугроба и опустилось на ближайшие деревья и кусты колючим инеем. А потом пришёл настоящий Мороз и зашагал по крышам домов, верхушкам деревьев. Всё в морозном тумане. Даже луна на небе в круге холодном, и звёзды подрагивают.
До Нового года оставалось три дня. Самые напряжённые деньки, когда у всех жителей страны была одна забота: пробежаться по ёлочным базарам, рынкам, супермаркетам, чтобы купить ёлку, игрушки, подарки, продукты к столу. Потоки машин и покупателей на площадях перед торговыми центрами смешались: одна река неслась к дверям, другая – из дверей; тележки, коробки, пакеты, в которых звенело, хлюпало, трещало, перемещались в багажники, в салоны автомобилей более состоятельных граждан, у автобусных остановок стоял народ попроще одетый: с сумками и рюкзачками за спиной. В больших залах торговых центров бродили Деды Морозы, зазывая покупателей, занудно пели, подёргиваясь и приседая, заграничные электрические Санта Клаусы у дверей модных бутиков. Огромные ели блистали мишурой и блеском гирлянд. Всё шло, как всегда из года в год. Может, только скромнее и менее тяжёлыми стали нынче мешочки с новогодними подарками для большинства детей. А в самом городе о Новом годе напоминали не больше десятка ёлочек, установленных у дверей офисов богатых компаний и у городской Администрации. Ни тебе гирлянд между столбами вдоль городских дорог, ни растяжек «С Новым годом!» – это стало роскошью для местного бюджета и ушло в прошлое. Только мороз и снег не изменились: один – всё такой же крепкий, а другой – в большом количестве.
От города до дачного товарищества в летние месяцы ходили автобусы и маршрутные такси. В зимнее время туда добирались на своих машинах в основном те, кто жил там постоянно в своих загородных домах. У большинства же дачников-огородников если и были домики, то неказистые, бестолковые, больше напоминающие казённые сторожки-полуземлянки, чем жильё счастливого человека, в них только летний дождь переждать, да от зноя спрятаться можно было.
Сугроб, где расположился на ночь Детка Мороза, был как раз у такого полувагончика-полусарайчика. Если бы кто видел этих хозяев, то не смог бы удержаться и задал вопрос: «А зачем вам, милые люди, этот шалашик и грядки с картофелем и помидорами? Вы ведь тратите столько сил и средств для того, чтобы добраться сюда, садите, копаетесь в земле, убираете сорняки, а осенью вывозите и пытаетесь сберечь и съесть эту скудную прибавку к вашему столу». Вот ведь хозяйка напротив, всё лето гнулась над грядками с картофелем, осенью собрала урожай, наняла машину, вывезла пять мешков картофеля, спустила их в погреб гаража. Дочка её, фармацевт, когда взносы за сад оплачивала, жаловалась: пять мешков картофеля обошлись им, вместе с перевозкой и лечением маменьки, которая надсадилась, в пять раз дороже, чем если бы они покупали этот продукт в магазине. Ох уж эта традиция делать всё, как у людей. А всегда ли это правильно копировать бездумно? Вот в такие-то домики зимой никто не ездил, и Новый год хозяева справляли в городских квартирах. Поэтому аллеи были занесены снегом, по ним никто не ходил. Видны были только следы от лыж, да и то давнишние, еле заметные.
Детке Мороза никто не мешал отдохнуть ночью, и поутру он вывалился из сугроба на свет в чудесном расположении духа, молодой, здоровый и крепкий. Это сразу же почувствовали присевшие на забор две сороки. От крепкого морозца они поперхнулись, закашлялись и целую минуту молчали, чего раньше с ними не случалось. Разволновавшись, они замахали крыльями и быстренько улетели. И уж когда долетели до рощицы, застрекотали, перекрикивая одна другую. «Куда же вы!» – крикнул он им в след, и струя холодного воздуха понеслась за сороками, постепенно растворяясь в утреннем воздухе.
Солнца не было. Небо было низкое и серое. Вскоре пошёл снег. Конец декабря. Куда деться одинокому, полному сил и жажды приключений? Где то место, где его ждут и надеются с ним встретиться? Оно есть, непременно. «Я отправляюсь на его поиски! Ждите меня, я скоро буду!» И зимний мальчик заскользил по снежной аллее, а передвигался он быстро, как на коньках по ровному льду, выписывая пируэты у сугробов, взлетая на их вершины и срываясь оттуда вихрем, осыпая деревья, домики снежной блестящей пылью. «Ух, как прекрасна жизнь! Какой замечательный я и всё вокруг!»
Детка Мороза искренне радовался жизни и всему, что его окружает, потому что он не был книжным героем, из сказки; сказочным немного – да, но настоящим, таким же реальным, как зима, снег, лёд, зимнее небо и солнце, уснувшие до весны деревья и кустарники, реки и ручьи, озёра, покрытые льдом. Его можно было потрогать и убедиться, что он-то не выдуман. И если кто-то может его не видеть, то не почувствовать его присутствия не может. Он хоть и детка, но Мороз!
Впереди была целая зима, чтобы повеселиться, и Детка был настроен провести время весело и интересно прежде, чем спрячется за высокие горы там, на Севере, куда он вернётся, как только пригреет солнце и потекут ручьи. Вернётся без грусти, чтобы отдохнуть и набраться сил. Но это будет потом, а сегодня…
Сторожка. Линда и Гера сидели у кирпичного дома, где жил сторож, там же заседало правление дачного товарищества. Обе псины от скуки грызли кости, оставшиеся после обеда. В тепло их пускали редко, только по особому случаю. Их будки были утеплены, входы закрыты брезентовыми пологами. Собаки были заняты приятным делом до тех пор, пока не почувствовали приближение нового знакомого, и особой радости от предстоящей встречи не выражали. Они тревожно смотрели на приближающееся облачко мороза, глухо рычали, поднимались, топтали снег, крутились нервно, а потом как по команде, схватив зубами кости, полезли каждая в свою конуру, и носы на улицу не показывали: «Нет нас».
«Опоздал!» – сокрушался Детка Мороза. «И как они меня могли заметить? Выходите, поиграем! Ну же, где вы? Я вас вижу!» – прыгал он по собачьим будкам, но зайти туда не мог, не пускал полог. Тогда Детка стал просовывать ручки под неплотно прилегающую к доскам брезентовую ткань и дёргать собак за что придётся: за кончик хвостика, носик, лапку. Те сердито ворчали и крутились, стараясь подальше отодвинуться от входа – морозно! Наконец ему это наскучило. Посидев немного на крыше собачьей конуры, он пошёл к дому. «Так-так, что у нас здесь?»
Вход в дом начинался с веранды, которая не отапливалась зимой, и дверь прикрывалась неплотно. Заходить на веранду он не стал, а, пошалив, кинул туда ледышек, развесил сосулек по верёвкам и набросал снега к двери. Получилось смешно. Станут хозяева дверь открывать, а дверь снегом завалена. Вот и повеселятся. Потом зимний шалунишка долго заглядывал в окна. Интересно. В одном из них он увидел существо большое, высокое, которое ходило также, как он, на двух ногах, только шубок у него было несколько. Детка Мороза сообразил, что это и есть человек. Человек ходил из комнаты в комнату, а потом сел в кресло перед каким-то ящиком…
Сторож налил себе чайку в большую старую керамическую кружку с надписью «Boss», достал из комода сушки и пошёл к телевизору. Перед старым по сегодняшним меркам телевизором с кинескопом стояло большое старое кресло, подаренное ему кем-то из дачников. В комнате было тепло и спокойно. Телевизор из-за плохой антенны принимал только три канала, но вполне приличного качества. По одному каналу показывали старую американскую комедию о новогодних приключениях Санта Клауса. Тот в окружении странных гномов, эльфов и другой нечисти готовил детям подарки, которые должен был отвезти на бутафорских санях с запряжёнными в них северными оленями. «М-да, опять эту глупость показывают. Странная сказка, где святой Николай, заключив контракт с нечистью лесной, едет поздравлять детей. На русский перевести, так это, что ли, Николай Угодник с кикиморами болотными, лешаками, оборотнями, шишаками, вурдалаками, анчутками должен был договор подписывать? Переключу. Надоели», – проворчал сторож.
«Хм, Санта Клаус получил целый мешок подарков и сани и ездит на них, управляя оленями. Здорово!» – рассуждал Детка Мороза, присев в сугроб у окна. – Надо бы его найти и повыведывать: как, что, где, у кого сани просить. Этот в доме, наверное, что-нибудь знает. Начну с него». Задача была простая и непростая. Он мог постучать в дверь, но не мог зайти в сам дом, разве что только на веранду. На веранду мог, потому что она не отапливалась. И там Детка Мороза мог расспросить сторожа о новогоднем волшебнике, хотя в том, что тот – волшебник, до конца он уверен не был, ведь Зимой никакой старик управлять не может. Зима приходит сама. И когда она приходит, появляются вьюги, снежинки, сотни тысяч снежинок, семейство Морозов. Потом приходит весна: больше пригревает солнышко, идёт тёплый дождик, и земля покрывается травушкой, цветами, деревья – листьями. За ней… Никто ничем не управляет.
«Пойду спрашивать», – Детка Мороза решительно вошёл на веранду и стал скрести, постукивать-потрескивать в дверь. Но это получалось так тихо, что никто не выходил. Он бил дверь стужей, кидал снегом и даже сосульками. Всё без толку. Тогда он выскочил на улицу и принялся будить собак. Не прошло и десяти минут, как бедные псины взвыли от страха и холода, выскочили из своих будок и помчались на веранду, где принялись лаять, выть, скулить на разные голоса. Они грызли дверь, царапали её когтями. В конце-концов так разошлись, что веранда тряслась от шума и грохота и грозила развалиться, если никто не остановит этих взбесившихся собак.
«Да что с вами случилось? Волки на вас напали? Ну я вам сейчас задам, только оденусь…» – раздался голос сторожа за дверью. Собак эта угроза не испугала, а только подбодрила. Они стали ещё сильнее прыгать на дверь и выть такими голосами, что мертвого бы подняли. Дверь наконец распахнулась, и на веранду вышел сторож, быстро прикрыв за собой дверь. Не потому, что собаки могли забежать в дом, они бы этого никогда не посмели. Чтоб тепло не выходило из дому и мороз не заходил.
«Линда! Гера! Что случилось? Что вы так расшумелись? Чужие рядом? Ой… Кто это?» Прямо перед собой он увидел небольшого росточка человечка. У него была дивная шубка, переливающаяся на разные цвета, лицо его было белым, ручки – без рукавиц и ножки без валенок – босые. На головушке торчали волосики, покрытые инеем, бровки и реснички тоже были беленькими от морозца, тёмненькие глазки, меняющие цвет, и губки цвета озёрного льда. Собаки не стали дожидаться, чем закончится эта встреча, выскочили на улицу и спрятались в своих будках. Сторож стоял, прислонившись к двери, и смотрел молча на Детку Мороза. Детка Мороза не торопился задавать вопросы. Ему нравилось завораживать-замораживать внимание. Наконец он улыбнулся и миролюбиво спросил:
– Я тебя не сильно испугал?
– Ты кто, парнишка? Откуда ты взялся? Ты же замёрз совсем, пойдём, я тебя отогрею…
Детка Мороза немного потоптался на месте и случайно наступил на сосульку, которую сам сюда бросил. Хрусть-хрусть. Маленькие ножки раздавили её в порошок.
– Ты кто? – переспросил опять его сторож.
Ребёночек, несмотря на мороз, не выглядел замёрзшим, страдающим. Наоборот, рот у него был до ушей, вид самый что ни на есть шаловливый, а глазки его всё время меняли цвет: то они – ночное небо, то завьюжило вдруг их, то небо голубое, то цвета льда лесного озера. Всего не углядишь, не определишь.
– Я – Детка Мороза.
– Чья ты детка?
– Мороза.
– Ну да, фильмов насмотрелся, закалённый, здоровье девать некуда. Ну-ну… Крепкий ты парнишка, ничего не скажешь. Только родители твои, мальчик, где? Ты с какого участка?
Детка Мороза знал, что иногда нужно сразу показать, кто ты на самом деле. Глядя на сторожа, Детка Мороза раздул щёчки и подул на него, легко так подул. Облачко холода окутало сторожа с ног до головы. На шапке, одежде, плохо выбритом лице осел толстый слой морозного инея. «Ух, как задуло-то, – только и произнёс он осипшим голосом. – Значит так, или идёшь со мной, или оставайся здесь и мёрзни». Он развернулся, чтобы открыть дверь, а подошвы валенок его вмёрзли в пол. «Что такое? Что такое? Валенки примёрзли. Вот беда-то! Мокрые были, надо было просушить». Стал он валенки по-одному руками тянуть, чтобы от пола оторвать. Скрипит войлок на морозе, крепко за пол держится. «Давай, давай, ещё немного, ещё чуть-чуть…» – тянет сторож ногу с валенком, вот-вот оторвёт. Развеселился Детка Мороза, стукнул шутя ноготочком своим по валенку, тот тут же стал, как изо льда вылит. Его теперь до самой весны не оторвать, пока сам не оттает. Смешно! И малыш не на шутку разыгрался: пол веранды льдом покрыл, по углам сугробов набросал, а с потолка, словно сталактиты в пещере, стали свисать гигантские сосульки.
– Да кто ж ты, бисово дитя? Анчутка?
– Я – Детка Мороза. Рассердился? Я только спросить тебя хотел о Санте Клаусе. Кто он? И где его найти?
– Спросить. Ну и спросил бы. Без этих шуточек нельзя было обойтись? То-то я думаю, собаки с ума посходили. Ты, что ли, их в будки загнал? Твоя работа? – Сторож всерьёз рассердился и стал напирать на гостя незваного. – Кто ж так делает-то, гость незваный? Так не поступают. Я теперь, вон, без валенок остался. Веранда на что походить стала? Это ж ледяная пещера, а не веранда.
– Я не мог достучаться. И скучно. Ты расскажешь мне про…
– Нечего мне рассказывать. «Детка Мороза» он. Ещё один персонаж. Пакостник ты. За дурака меня держит. Иди отсюда, пока уши не надрал. Ходят тут разные. Иди, говорю, сейчас собак спущу. Вот Злыдня, ходит тут, пакостит. Расскажи ему всё.
Сторож вытащил с трудом ноги из валенок и босым протиснулся в щель двери, которая не полностью открывалась из-за примёрзших к полу валенок. Закрыв дверь на щеколду, он разделся и пошёл греть чайник. Во-первых, потому что замёрз, а во-вторых, ему нужно было успокоиться: «Детка Мороза. Выдумает же. Припёрся. Расскажи ему. Я тебе расскажу. Накидай мне ещё снега. Вот паршивец такой. С деревни, наверное, пацан. Точно. Деревенский. Только бы напакостить. То сопрут, то подожгут. И ведь к родителям не потащишь. Там такие родители, что их самих небось в кутузку тащить надо. Какие родители, такие и дети».
Он наконец-то вскипятил чай, налил полную кружку и уселся в кресло напротив телевизора. По центральным каналам плясали-пели натянуто весёлые артисты. Говорили плоские шутки, глупо смеялись. «Каждый год одни и те же лица, песни, от которых рвать тянет. Смотреть нечего», – сторож выключил телевизор и стал пить чай в полной тишине, которую нарушали только его «И-и-и» – это он, вытянув губы, втягивал с воздухом чай, и «А-а-а» – это когда он, приоткрыв рот, с кряхтением выпускал воздух. По телу его растекалось тепло, стало клонить ко сну, он успокаивался. Задремал.
На веранде между гигантских сосулек стояло разруганное обиженное дитя Мороза и тяжело соображало, что произошло и как быть дальше. Детка Мороза даже забыл, что хотел от этого человека. Помнил, что было какое-то дело к нему. Должно было быть забавно. В отличие от Большого Мороза, маленькие были бестолковы и беспечны. Обязанностей у них никаких не было, жили моментальными событиями и делами. Дела, конечно, всё зимние, морозные, но не как у Большого – «крепкие, сильные, жестокие, лютые; мороз и железо рвёт и на лету птицу бьёт», а те, которым в народе издавна придавали более мягкие, ласкательные имена: «морозец; пришёл с морозца; молодой мороз не смел: не морозил и не грел; детушка-морозец». И потому они дела свои околоморозные до конца не доводили: так, играючи нос прихватят у бредущего от магазина старичка или щёчки разрумянят у малыша, что на санках с горки катается. Или вот выскочит у кого что из носа, раз – и сосулька. Смешно! «Что же я хотел-то? Не помню. Не помню. Отмерзает память моя, отмерзает», – Детка Мороза вышел на крыльцо и стоял, задумчиво глядя в даль аллеи. Она была пуста и неинтересна.
Внезапно появившийся ветерок прошёлся по макушкам сосенок, росшим вдоль аллеи, а потом вниз – к сугробам, собрав с них снежную пыль, закрутил, завертел её, поднял столбом и понёс по направлению к сторожке. Не прошло и десяти секунд, как он обошёл собачьи будки и упал к крыльцу маленькой горкой снега. «Здо-оров будешь, милок! Хи-хи-хи!» – из сугробика, который принёс снежный вихрь, выглянула презабавная мордочка: носик – длинная сосулька, глазки – сиреневые льдинки и ротик – озёрный ледок. А сама как снежинка. Точнее, много снежинок, потому и бесформенна: то – сугробик, то – столбик снежного вихря, то – вьюга, что по земле стелется. А уж когда дети начинают фигуры снежные лепить, тут она в неописуемый восторг приходила: снеговые бабы, снеговики, зверюшки разные, даже в крепости и снежки помещаться умудрялась. В старину недаром во дворах лепили снежные фигуры, поверье такое было, будто они двор от напастей берегли и Зиму задабривали: чтоб снегу – побольше и мороз – помягче.
– Ледянушка прилетела! Из лесу или с болот лесных?
– Так я тебе всё и рассказала!.. Ладно уж, слушай… Собрались мы, внучки бабульки моей, на большом поле. Прилетели родственники с Северов, ты их должен знать…
– Нет-нет-нет, остановись, пожалуйста. Начнёшь, до весны запорошишь, не остановишься, знаю я тебя. Я с тобой и Новый год пропущу, и Старый, и всё-всё, пока весна не выгонит.
– Нет, я немножко, тебе будет интересно.
– Заговоришь-задуешь… Я тебя знаю. Я с прошлого раза забыть не могу, неделю слушал, а ты всё мела, мела, мела…
– Так это я уж не одна, тётушка прилетела, подсказывала.
– Вот-вот, и тётушки твоей не хватает только. Я и так вспомнить не могу, для чего я к старику в сторожку рвался, чего хотел? А тут ещё ты.
– Эх, молодёжь-морозцы, люблю на вас смотреть. Крепенькие, молоденькие, хрустященькие… А что делаешь-то здесь? Полетели, может, по дворам пройдёмся, пошалим, как прежде. Новый год, ряженых в сугробе поваляем. Ты их поморозишь.
– Каких ряженых?
– Ну этих, которые в красных шубах бродят с мешками и посохами. Бороды у них такие белые. «Я – Дед Мороз с внучкой Снегурочкой». А какая она снегурочка? Я проверяла сколько раз, тёпленькая она. Я ей снега набросаю или сосульку за шиворот положу, кричит. Тоже мне снегурочка. И сосулька тает. Жаль.
– Снегурочку?
– Нет, конечно. Сосульку жаль. Растаяла. Или другие…
– Какие другие?
– Ну не могу вспомнить…
– Вспомни.
– Вспомни, вспомни…
Закружила, закружила на месте Ледянушка: то по земле метелицей метёт, стелется, то вверх столбом снежным взвивается. Не вспоминается, хоть ты тресни. Вот вьюгой вокруг дома кружит, кружит, дома не видно, так запуржило, замело, в окна бьётся, с козырька крыши срывается… Стоп. Внезапно затихла. В окно заглядывает, увидела что-то. В то время сторож проснулся и опять фильм по телевизору со скуки смотрит, где Санта Клаус в сани садится.
– Да вот же он! Этот, в сани садится. Санта Клаус.
– Вспомнил! Я о нём и хотел у сторожа узнать. А он обиделся и не стал со мной разговаривать.
– Это почему же?
Детка Мороза рассказал ей, что только хотел узнать об этом человеке: где он живёт, как к нему пройти. Но сторож обиделся и захлопнул дверь.
– Обиделся?
– Пыхтел, ворчал.
– На друга матушки Зимы обиделся и ворчал на него? – удивилась Ледянушка.
В старину люди знали, что обижать просто так никого нельзя, и особенно духов: лесных, зимних, летних, морских… Они безобидны, если их понимаешь и принимаешь, как природу, что нас окружает, как весь Божий мир.
Стоит Ледянушка перед сторожкой, стоит, с силами собирается. За своего друга поквитаться желает. Страшна она в эти моменты, даже Детка Мороза подальше от неё отошёл. А пока – тишина, лёгкий снег только пошёл, снежинка к снежинке, потом – чаще, чаще, и наконец повалил так, что в пяти шагах ничего не видно. «Ш-ш-ш», ветерок снегом по снегу трёт: взад-вперёд, взад-вперёд. И вдруг – «Ба-бах», снежный заряд – в домик, как из пушки. Хлопнула дверь на веранде так, что все до последней сосульки с потолка слетели вниз и в лёд воткнулись со звоном. «Бух-бух-бух», – захлопала опять дверь, и стёкла на веранде повылетали из окон. «У-у-у, у-у-у-х-ты-ы», – завыли ветра в трубе дымовой, и пламя в печи вздрогнуло, на несколько секунд погасло даже, а из-под дверки печи в комнату пополз дым плотными струями. «Красота, – восхищенно произнёс Детка Мороза. – Теперь я, теперь я…»
Над крышей дома – купол снежный вьюжный, верхушки деревьев стонут, трещат от ветра и снежных зарядов. Развеселился и Детка Мороза, шубка его становилась всё ярче и ярче, и на кусочке неба над домиком вспыхнули, заплясали огни настоящего северного сияния, как будто не дачный посёлок это на краю большого города, а Крайний Север, где никто не живёт, разве только медведи белые захаживают. И – мороз, мороз. Да крепкий такой, никогда в этих местах такого не бывало. Зазвенели снежинки, твердея и становясь ледяными иглами: «Динь-динь, динь-динь». Погас в домике свет, оторванные бурей провода болтались на ветру и поливали всё вокруг снопами искр, собачьи будки утонули в снежном озере. Да и к лучшему – псинам стало теплее, и они спали, свернувшись калачиками. И сторожку снегом забросало по самую крышу, самому сторожу теперь не выбраться, только на помощь стороннюю рассчитывать придётся, а кто в предновогодние деньки на дачи сунется? Пойди, отыщи таких. Придётся ему, видно, так и встречать Новой год: без света и в полном одиночестве, если только соседи-дачники с вопросами не заглянут. Поделом. Не обижай Зимушку.
Если бы у зимних знакомцев были часы, то они бы знали, что куролесили на дачах целых два часа. Солнце, которое, итак в декабре было редкостью, давно скрылось, а луна, будто испугавшись зимней баталии, спряталась в низком из-за туч небе. Быстро стемнело, фонарей на дачах никогда не было, а из-за обрыва проводов электричества не стало во всём дачном посёлке, и в окнах домов, где жили постоянно люди, свет тоже перестал гореть. Прошло некоторое время, и где-то затарахтели электрогенераторы или появились огни от свечей и керосиновых ламп. И нельзя было сказать, что вечер за городом может быть испорчен отсутствием электричества. Огонь в камине, канделябры с горящими свечами, красивая музыка, глубокие кресла, плед… – очарование минувших веков.