Александр Станиславович Малиновский
Собрание сочинений. Том 3
Часть вторая
Обретение голоса
3 апреля 2005 года на Крестопоклонную неделю игумен Самарской епархии Корнелий и отец Анатолий освятили перед подъёмом долгожданные колокола[4]. И на праздник Благовещенья, 7 апреля, впервые после восстановления Храма Святой Троицы над Утёвкой разлился колокольный перезвон.
Заговорила звонница из восьми колоколов. И среди них самый большой – колокол «Григорий», названный так в память о художнике Журавлёве.
Храм Святой Троицы обрёл голос.
Эти записки я делаю спустя более трёх десятков лет после того, как впервые начал собирать материал о Журавлёве и пятнадцать лет – после выхода первого издания повести «Радостная встреча». Теперь она стала первой частью моих записок, которые я решил продолжить. Прибилась душа к нерукотворным иконам художника, к его дару.
Мы и обезножили, и обезручили на нашем пути выживания. А он в своё время преодолел многое… И сумел не только преодолеть!
Не огрубел, не разуверился. Сохранил мужество и ясный взгляд на мир. Создавая красоту, завещал и нам свой дар веры.
Прозорливый художник!
Душевное волнение тех, кто хотя бы раз видел работы Григория Журавлёва, не случайно.
Истинные православные иконописцы приступали к написанию икон только после длительного поста и молитв. До того как взять кисть в руки, они стремились к нравственному очищению. Писание икон для них было актом высокого духовного творчества.
Именно так!
По-другому нельзя думать и об иконах Журавлёва.
Они продолжают объединять людей, плачущих порознь над одной бедой. Заставляют вновь вспоминать об утраченной соборности нашей.
Я об этом говорил и раньше. Но как резко изменилось наше общество после 91-го года. Нельзя молчать об этом…
Восстановление утраченной соборности взамен насаждаемого теперь эгоистического индивидуализма – вот какая духовная работа предстоит всем! Надо вернуться в Церковь!
Число верующих растёт!
Но как наступательно в последние годы развернулись силы, работающие на растление, разложение души… Такого не было до перестройки.
Игромания, наркомания, преступность, цинизм и пошлость телевидения…
Вместо свободы слова – свобода для разложения общества. Больно уж силы неравные.
Об этом думалось под звон колоколов.
Об этом и моё стихотворение, родившееся у старинных стен Храма:
Звонят колокола в соборе Троицком,
Птичий грай на краю моего села.
Жизнь наладится, жизнь устроится,
Только б с рельсов она совсем не сошла.
Только б она с металлическим лязгом
Не прошлась колесом по больной груди.
Что дадут нам политические дрязги?
Там ли ищем спасительные пути?
На магистралях чужих не устроиться,
Своих не имея, напрасно пенять.
Звонят колокола в соборе Троицком,
Впереди бессонная ночь у меня…
* * *
…И как спасительное приходит понимание простой, казалось бы, и очевидной истины: мы выживем только при высокой вере, укреплении духа и сбережении друг друга.
Готовы ли мы к этому?
Готовы ли к восстановлению истинных ценностей внутри себя, чтобы потом восстановить их вовне? Восстановить православную духовность нашу, религиозно-нравственные опоры, без которых наше национальное самосознание погибнет.
Вернуть державность, источником которой всегда была Церковь, готовы ли?
В Самарском епархиальном церковно-историческом музее
Помню своё волнение, когда 14 мая 1997 года открылся долгожданный Самарский епархиальный музей, созданный по инициативе архиепископа Самарского и Сызранского Сергия.
В музее три зала, два из них отведены под постоянную экспозицию и один – под выставки.
В историческом зале экспозиция посвящена истории Православной церкви в Самарском крае.
Здесь находятся документы, фотографии архиереев, возглавлявших Самарскую епархию.
Представлены документы из жизни подвижников благочестия Самарского края.
В этом зале находится мемориальная келья митрополита Мануила (Лемешевского), одного из известнейших иерархов Русской Православной церкви XX века.
Владыка, будучи около 25 лет в ссылках и лагерях, совершил научный подвиг. Им написаны биографии всех русских архиереев, начиная с Крещения Руси и до 60- х годов XX века.
В мемориальной келье помещена картотека с библиографическими ссылками к его труду.
В зале церковного искусства один из разделов посвящён утёвскому художнику Григорию Журавлёву.
Я рад, что наконец-то материалы о Григории Журавлёве оказались в надёжных руках и они не будут утеряны, как это случилось в школьном утёвском музее.
С каким интересом архиепископ Сергий держал в руках мою рукопись о художнике «Радостная встреча»! Он тогда благословил её и дал особый свет моей книге о земляке:
«Слава Богу, что в наше время восстанавливается историческая действительность и воздаётся должное таким талантам, как живописец Григорий Журавлёв. Рождённый с недугом, но имевший глубокую Веру и силу Духа, он творил во имя Бога и для людей.
Его иконы несли Божественный Свет, помогая людям. Призываю Божие благословение на автора и на его повесть, открывающую людям путь к Свету и Правде».
Эти слова его посвящения, предварившего книгу, и до сей поры по-особому освещают все мои поиски, связанные с жизнью Григория Журавлёва, чьи иконы разошлись по всей Руси и за её пределы.
После выхода в «Волжской коммуне» моего очерка «Утёвские находки» архиепископ живо расспрашивал о том, где и что сохранилось из написанного художником.
…Сейчас в музее находятся пять икон Журавлёва. Три из них взяты на временное экспонирование из Самарского областного историко-краеведческого музея имени П.В. Алабина. Это – «Млекопитательница», «Пресвятая Богородица Смоленская» и «Взыскание погибших». Четвёртая – «Жены Мироносицы» – из Утёвского Троицкого храма.
А вот – пятая! О ней особый разговор. Было известно, что где-то в Казахстане есть икона Журавлёва. Очевидно, о ней писал журналист из Свердловска Е. Девиков утёвскому краеведу К. Данилову. И она нашлась! И помогло этому создание в музее экспозиции о художнике. Эта находка как отклик. Икону передал епархиальному музею отец Алексей Мокиевский, который служит в одной из русских церквей в Казахстане в городе Хромтау. Подарил он её 1 января 1999 года. Икона деревянная. На ней изображены святые Кирилл и Мефодий.
Надпись гласит: «Сия икона писана зубами в Самарской губернии Бузулукского уезда Утёвской волости такого же села крестьянином Григорием Журавлёвым, безруким и безногим. 1885 г. 2 сентября».
Икона средних размеров, схожих с иконой «Млекопитательница», о которой я уже писал.
Когда уходил из музея, хранительница его Ольга Ивановна Радченко дала мне адрес Алексия Мокиевского. Мне предстояла встреча с человеком, прикоснувшимся к истории жизни Журавлёва.
Летом 2006 года я вновь побывал в музее. Теперь рядом с иконами Журавлёва находится ксерокопия книги «Ветхий Завет в картинках», принадлежавшей когда-то утёвскому художнику. В ней его карандашные рисунки.
Об этой книге, недавно вернувшейся на родину иконописца, я расскажу чуть позже.
Дар Веры
С тех пор, как я стал заниматься сбором материалов о моём земляке Григории Журавлёве, судьба подарила мне немало интересных встреч и событий. Григорий Журавлёв удивительным образом соединяет незнакомых людей. Ни время, ни расстояния тому не помеха. Этот его дар уникален. Моя книжечка «Радостная встреча» стала для меня проводником в городах и сёлах. Совсем незнакомые люди оказываются близкими по духу. Объединяющая сила дара моего земляка огромна и органична. Просветление лиц и душ при упоминании его имени происходит на глазах. Мы, запутавшиеся в своей безобразной перестройке, все силы положившие на выживание, вдруг обнаруживаем в Журавлёве столько мужества, что становится совестно за своё безверие и слабость.
Художник и кинодокументалист Борис Григорьевич Криницын увидел в церковно-археологическом кабинете в Сергиевом Посаде мою книжку о Журавлёве. Попросив на время, он прочёл её и загорелся написать сценарий документального фильма. Как потом он мне рассказывал, сценарий был послан на конкурсный отбор высшему киношному руководству. Среди десятков сценариев занял первое место и Российская киностудия документальных фильмов «Отечество» получила финансирование для съёмок фильма.
И вот сценарист и режиссёр будущего фильма Борис Криницын и оператор Геннадий Макухин сидят у меня в самарской квартире. Мы слушаем запись воспоминаний девяностолетнего старика Корнева о Журавлёве, ту самую, о которой я писал ранее. Старика Корнева давно уже нет. Дом, где родился и жил Григорий Журавлёв, внешне изменился. Деревянный сруб пятистенника новые хозяева обложили кирпичом. Не изменился записанный на плёнку голос Корнева. Завораживает своей чистотой.
Два следующих дня Криницин и Макухин вели съёмки в епархии, в музее. На третий день я отвёз их в мою Утёвку, на родину Григория Журавлёва. Там, под крылом директора школы Валерия Ивановича Кузнецова, они пробыли с неделю. Жили в лесу, в трудовом лагере около большого озера Лещёвое. Я приехал к ним под конец съёмок. Их было не узнать. Такие же интеллигентные, сдержанные, негромкие, они были самими собой и здесь. Но… лица! Они стали открытее, взгляд стал мягче и спокойнее…
Я приехал не один, а пригласил с собой своих друзей.
…Купались в Самарке, сидели на желтоватом песочке, разговоры разговаривали. Обо всём. О главном и о мелочах жизни. Попели русские песни на обрывистом песчаном берегу…
Материала о художнике оказалось вовсе не на пятнадцать минут, а, как минимум, вдвое больше. И у Бориса Григорьевича уже роились мысли, как пробить вторую часть сценария. Мы с ним саженьками, как в детстве, переплыли быструю Самарку. Нас снесло течением вниз и не спеша потом шли по пояс в воде вверх, возвращаясь к костру. Борис говорил:
– Я посмотрел за неделю на жизнь сельскую, на вас всех сегодня… Знаете, Россия жива… Она вечно будет жить! Её не побороть ни на поле брани, ни хитроумными планами из-за моря.
– Но разве это не видно в столице?
– Слишком много суеты в Москве…
Я взглянул на него, на его иконный лик и мне вдруг показалось, что это не режиссёр Криницин, а Григорий Журавлёв смотрит на меня и на всех нас. Смотрит выжидательно и с надеждой.
Когда прощались, Борис Григорьевич обронил:
– Вы знаете, у меня набралось материала для целого документального фильма о вашем селе минут на сорок-пятьдесят. О вас, о нас, россиянах, живущих сейчас. Это надо делать, пока мы живы. Нам надо сказать самим о себе!
Я не возражал. За семь дней, которые были знакомы, мы начали о многом одинаково думать. И верить одинаково.
Он уехал в Москву монтировать фильм, а у меня на столе остался его подарок: копия сценария фильма о Григории Журавлёве «Дар Веры».
Я несколько раз перечитал его.
Потом вышел фильм.
В мае 2001 года на VII фестивале «Православие на телевидении» фильм «Дар Веры» получил заслуженное признание.
Автор сценария и режиссёр Борис Криницын был награждён Серебряной медалью «…за произведение, имеющее высокое художественное достоинство и утверждающее христианские ценности».
Чуть позже в журнале «Искусство кино» Нея Зоркая в статье «Чудо судьбы» писала:
«И всё-таки есть особая радость для всех нас в том, что такой человек был, что человек может быть таким… Дар веры, дар любви, которым щедро был награждён Григорий Журавлёв, сочетался с даром истинно христианской доброты – им-то, последним, и проникнут фильм «Дар Веры».
Я читал эту статью о Григории Журавлёве и всё-то думал, что многое о художнике так пока и не сказано…
Из истории иконописи
Известно, что мастерство иконописи пришло к нам как часть греческой православной культуры.
Проводниками этой культуры были греческие митрополиты, монахи. Греческие зодчие и иконописцы явились основоположниками культурных и художественных ценностей Православной Руси. Русские иконописцы переняли у греков не только образный, символический метод изображения святых, но вместе с тем и технические приёмы в изготовлении икон. И это неукоснительно соблюдалось ими в течение семи столетий до реформ Петра I.
Процесс изготовления иконы технически был строго определён. Деревянная доска, чаще всего, липовая, была основой её.
Игумен Филарет (Соловьёв), настоятель Свято-Ильинского храма (пос. Палех Иваново-Вознесенской епархии) в статье «Состояние русской иконописи в XVIII веке. Иконопись Палеха» так описывает эти операции:
«На доску наклеивалась «паволока» – редкий холст, покрывавшийся толстым слоем алебастрового грунта, замешанного на рыбьем клее. На грунт наносился рисунок, прочерчивался иглой, накладывались тончайшие листы золота или серебра».
Мне, чей ум основательно «подпорчен» техническим образованием, любопытны все эти подробности. И я приведу ещё небольшие выдержки из статьи упомянутого выше автора, так достовернее: «Живопись, начиная с IX века, выполнялась исключительно темперой – краской, стёртой на яичном желтке. Процесс написания иконы также разделялся на особые этапы, общий принцип которых заключался в последовательном наложении одного слоя краски на другой…
…При таком трепетном отношении к самому технологическому процессу иконописание часто превращалось в некий священный обряд, тайнодействие…».
Но русские мастера, как отмечает упомянутый автор, к высказываниям которого я буду возвращаться, не были слепыми подражателями греков. Творчески переосмысливая, обогащая эти традиции, они обновляли их своим духовным содержанием и, опираясь на приёмы византийцев, выражали новые высоты православного духа.
Великие образцы икон XV-начала XVI веков, созданные замечательными русскими иконописцами: преп. Андреем Рублёвым, Дионисием и их учениками – сделали своё время золотым веком русской иконописи.
В конце XVI–XVII веков возникло новое развитие иконописи. Так называемая «срогоновская школа» поражала глаз зрителя уже не высоким богословским языком, не духовной силой, как отмечает Игумен Филарет, а яркой национальной самобытностью, тонкостью письма, внешней привлекательностью.
«С реформой Петра I меняется уклад религиозной жизни народа, иконопись, в первую очередь – столичная, теряет свои вековые традиции и принимает западную, католическую ориентацию».
В это время появилось немало характерных для своего времени произведений, в которых заметно снижение художественного уровня.
«К другой группе произведений иконописи принадлежат работы живописцев-академиков: В.А. Боровиковского, О.А. Кипренского, В.А. Тропинина, А.Г. Венецианова. Это иконы высокого художественного уровня, но выполненные представителями реалистической школы, писавшими наравне с религиозными картинами и светские сюжеты. В 1856 г. в Академии художеств был специально создан класс православной иконописи. Выполненные его воспитанниками иконы-картины, а также росписи Исаакиевского собора в Петербурге, Храма Христа Спасителя в Москве, сделанные знаменитыми академиками (К. Брюлловым, Ф. Бруни, П. Семирадским и др.) окончательно утвердили господство в церковном обиходе живописного реалистического направления».
Так со временем утрачиваются традиционные регламентированные приёмы письма икон. Приходит с запада укоренившаяся там техника масляной живописи. Она заменяет тамперу. Вместо дерева чаще начинает использоваться холст.
Фон картин уже не сверкает листовым золотом. Его заменили коричнево-чёрная и синяя краски.
…В провинции, в глухих окраинах России традиционные формы иконописи сохранились, поражая не манерой исполнения, но духовным величием. Яркий пример тому – небольшие сёла Владимиро-Суздальской Руси: Холуй, Мстёра и Палех.
Очевидно, благодаря Григорию Журавлёву к этому ряду можно отнести и Утёвку.
Писание Журавлёвым икон чаще всего на дереве и без позолоты объясняется, видимо, той же причиной, как это было и в сёлах Холуй и Мстёра, да и в других окраинах России: дешёвая икона в крестьянской среде была доступнее. У Григория есть иконы и на золоте…
Оставим специалистам определять стиль и пристрастие в манере писание икон Журавлёвым. Отметим несомненную одухотворённость, которую они излучают.
На главной площади Самары
Весна 2005 года для меня оказалась необычной.
Я заболел и попал в больницу нефтяников, которая расположена на улице Льва Толстого в Самаре. Но не о том речь.
Вскоре стал выходить гулять во двор. В один из дней безотчётно потянуло на улицу, а потом дальше – на площадь Куйбышева. Захотелось простора.
…Шагая по улице Чапаевской, пересёк улицу Красноармейскую, обрадовавшую привычным городским движением, и глазам моим открылось необычное.
Будто небесные заоблачные воздушные парусники-ладьи заполнили сквер на площади. Белого среди зелёного было так много, что его не заслоняло многоцветье людского потока. Оказывается, здесь открылась фотовыставка Виктора Пылявского, о которой он мне говорил ещё зимой.
Войдя в сквер, я был поражён: с небесных высот на серый асфальт, затоптанный тысячами ног, будто спустились облака-паруса, чтобы, расправив полотнища свои, явить божественную красоту.
С высоты птичьего полёта, в парении Виктор сфотографировал почти все церкви нашей Самарской области. И открылось чудо!..
Зоркой душой он почувствовал необычайную красоту ещё на земле. Преодолев земное притяжение, воспарил, чтобы показать её людям.
Я бывал у него дома. Смотрел некоторые его фотографии. Теперь я видел его работы под ясным куполом неба. Это сильно волновало.
Свежесть красок, ёмкие и точные тексты не отпускали. Очарованный, медленно шёл я от одного удивительного стенда к другому. Я чувствовал себя счастливым ребёнком. О недуге своём забыл. Забыл и о том, что надо вовремя вернуться…
В конце выставочного ряда – новая радостная волна: Утёвский храм Святой Троицы и цветная копия портрета Григория Журавлёва.
Этот портрет нарисовал маслом несколько лет назад по моей настоятельной просьбе заводской художник Николай Колесник.
Не сразу он согласился.
Николай уже пробовал написать копию «Утёвской мадонны». Но выходило тяжеловесно и далёким от манеры утёвского художника.
Кажется, портрет Григория Журавлёва получился удачным. После нашего знакомства в 2004 году Виктор Пылявский сделал несколько фотокопий его. Одну я подарил музею города Нефтегорска, другую – в Утёвский храм Святой Троицы.
Теперь Григорий Журавлёв смотрел на меня знакомым открытым взглядом.
Ликом художника завершал свою чудо-выставку Виктор Пылявский.
Мне, вырвавшемуся из душной больничной палаты, всё было как подарок.
Эта выставка была совсем недалеко от того места, на той же площади, где когда-то стоял Самарский Кафедральный собор во имя Христа Спасителя. И это показалось мне не случайным.
Будто созвонившись, собрались православные храмы сюда на день памяти когда-то самого главного Самарского Кафедрального собора.
Когда выходил из сквера, в будочке увидел журнал отзывов посетителей выставки.
Я раскрыл его.
Сердца писавших были полны удивлением и благодарностью. За каждой записью виделся взволнованный человек. Какая же это радость: знать, что рядом с тобой живёт такой искренний, верный народ. И ты – частичка его!
«Спаси Вас Господи за великий труд! Выставка разбудила покаянное чувство, помогла осознать грех наших предков-разрушителей. Ведь этот грех и на нас!
Помогла понять высокую роль человека-созидателя на земле, радость от того, что мы живём на такой прекрасной земле, и одновременно – горечь за наше неразумие. Прости нас, Господи!»
Это написала семья Мерниковых из города Самары. А вот слова самарской учительницы С.Ю. Ивановой:
«Восторг!!! Спасибо за несколько часов счастья! Слёзы льются! Ухожу с выставки, зная точно, что приду ещё раз. Приведу всех своих родных и знакомых.
Наверное, мне трудно теперь будет ставить двойки своим ученикам!»
И такая есть запись:
«Я, Бурлаков Владимир Степанович, 1955 года рождения, уроженец Кинель-Черкасского района. Отслужил в армии двадцать семь лет, шесть лет – на Кавказе.
…Спасибо Вам, что Вы даёте людям чистоту. Мне всегда было обидно за Русь. Я семь лет служил в Венгрии, Прибалтике и видел, как там люди относятся ко всему хорошему, красивому. Мало что рушат, а больше создают.
На Руси выбивали грамотных, трудолюбивых. Осталась серость, и в настоящее время снова идёт растление народа, особенно молодёжи. Мне обидно за Державу».
Я уже намеревался уходить, когда вдруг мелькнула запись в журнале, всколыхнувшая в памяти немалое. Всё время, пока я собираю материал о художнике Журавлёве, мне верилось, что написанная им «Утёвская мадонна» не может исчезнуть бесследно. Не должно такого свершиться!
И вот читаю в журнале отзыв:
«…Мне шестьдесят три года, много пережил и испытал. По профессии журналист, по призванию романтик с верой в прощение Спасителя. Я никогда не видел такой красоты и глубины художественных фоторабот в сочетании с историческим комментарием и исполнением элементов чудес и легенд.
Фантастически чарующая красота!
К сожалению, я только рядовой пенсионер и не могу ничего подарить взамен впечатляющей картины Вашей выставки, кроме благодарности и признательности за Божий дар видеть и передавать увиденное людям. Низко кланяюсь! Храни Вас Господь!
Р.S. У моей дочери Лены, кстати, есть одна из работ Журавлёва. Икона Мадонны в крестьянском головном уборе. Он это икону написал, держа кисть зубами. Не знаю её точного названия. Живём мы с ней в Самаре недалеко от места Вашей выставки».
Подписи под текстом не было.
Таинственная «Утёвская мадонна» где-то рядом с нами, в Самаре! Но сокрыта от людей!..
Это показалось мне таким несправедливым делом!
Но настроение не упало. Верилось: если картина у добрых людей, они и поступят по-доброму. И в конце концов она будет радовать нас. Её место – в музее.
Жизнь продолжается. И будут новые обретения!
Какие?
«Жизнь покажет, – успокаивал я себя, – тем она и прекрасна, что несёт в себе неожиданные встречи».
Возвращаясь с площади, я всё думал о Журавлёве и Пылявском, размягчённый и этой встречей, и своим выздоровлением. Невольно вновь удивлялся простой истине: как прекрасен человек, привносящий в этот мир своими делами красоту и добро!
Такой человек никогда не исчезнет в небытие.
Красота и добро бессмертны.
