Александр Шевцов (Андреев)
Введение в самопознание
Шанкара поясняет:
«…Подобным же образом, именно после слушания о Я, искусный – редкий среди многих – становится достигшим. Ведь удивительный человек – редкая душа – становится познавшим; обученный искусным учителем.
Почему же (это так)? Потому что:
8. Я, безусловно, не познается истинно, когда о Нем говорит низшая личность; ведь о Нем думают различно. Когда же о Нем учит ставший равным Ему, о Нем более не размышляют. Ведь Оно вне доказательств – Оно тоньше атома».
Вот так это перетолковывает Шанкара: «Это – то Я, о котором ты спрашиваешь меня; (когда) о нем говорит; низший человек, то есть человек мирского склада; безусловно, нелегко верно понять; <…> когда о нем говорит не имеющий отличий человек, учитель, не видящий двойственности, ставший равным Брахману, который должен быть открыт (им); здесь, по отношению к Я; не остается; обдумывания, различных видов рассуждения, как, например, существует Оно или же нет; ведь Я устраняет все мысли, содержащие сомнение.
Или же, когда о (высшем) Я, которое неотлично от собственного Я человека и является этим Я, учат верно; нет иного понимания; в этом Я, поскольку нет ничего, что еще должно быть познано. Ведь осознание единства Я есть кульминация всего знания. Следовательно, поскольку нет познаваемого, не остается ничего, что еще было бы необходимо познать здесь».
Как ни странно, но заявив, что рассуждение неуместно, сам Шанкара здесь пускается в логически изощренные рассуждения, чтобы доказать, что нет иного способа познать это Я, кроме как по прямой передаче от просветленного «учителя, хорошо знающего писания». Но оставим это на совести веданты, отстаивавшей себя в бесконечных спорах с другими школами и, в первую очередь, буддизмом, где, как известно, личное просветление вполне возможно.
Смысл же рассуждений Шанкары обнаруживается в следующем за ними изречении упанишады, которая в этот раз оказывается понятнее некоторых его пояснений.
«9. Мудрость, которой обладаешь ты, дорогой, ведущая к глубокому знанию, лишь когда сообщается кем-то другим (иным, нежели логик), не может быть достигнута посредством аргументов. Ты, о дорогой, наделен истинной решимостью. Пусть вопрошающий у нас будет подобен тебе, Начикета».
Иными словами, в споре об истинной природе Я не рождается истина, ты ничего не можешь доказать другим, ты можешь лишь стать собой. И тогда ничего больше не нужно доказывать. Но для этого нужно не просто набраться решимости. Для этого нужно посвятить себя целиком себе.
Итак, следующий инструмент – это решимость. Предельная решимость, обладая которой ты можешь преодолеть любые препятствия. Где взять такую решимость?
Посмотрим на то, что говорит 10 изречение второй песни:
«10. (Поскольку) я знаю, что это сокровище непостоянно – ведь та постоянная сущность не может быть достигнута через непостоянные вещи, – поэтому я (сознательно) разложил огонь Начикета с непостоянными вещами, и (тем самым) достиг (относительного) постоянства».
Это решение темно и, кажется мне, запутано. Сыркин переводит его так:
«Я знаю, что непостоянно богатство, ибо не достигают вечного невечным.
Вот мною разложен огонь Начикета, с помощью преходящих вещей я достиг непреходящего» (Упанишады / Пер. А.Я. Сыркина, II–10).
Огонь Начикеты – это дополнительный, четвертый дар Ямы. За стойкость в вопрошании Яма назвал именем Начикеты определенный вид огненного жертвоприношения. Это означает, что когда Яма говорит, что (сознательно) разложил огонь Начикеты «с непостоянными вещами», он иносказательно говорит о том, что заставил Начикету совершить огненное жертвоприношение. И лишь совершив его, Начикета, достиг постоянства или непреходящего.
Мне приходится совмещать оба перевода, чтобы это изречение стало хоть как-то понятно в свете всего предыдущего развития мысли. Такое понимание второй части изречения очень естественно, но вот первая у Рагозы явно противоречива: «(Поскольку) я знаю, что это сокровище непостоянно – ведь та постоянная сущность не может быть достигнута через непостоянные вещи – поэтому я…».
Перевод Сыркина не противоречив, зато как-то бессмысленен:
«Я знаю, что непостоянно богатство, ибо не достигают вечного невечным».… Богатство действительно непостоянно, но как это вытекает из того, что вечное не достигают невечным? А «ибо», то есть «потому что» прямо указывает, что из чего вытекает.
Да и причем здесь богатство, когда, как вы помните, речь шла о решимости. Скорее всего, это все-таки не богатство, а Сокровище, Сокровище решимости. И оно так непостоянно! Лови миг, пока оно есть и жизнь не заставила раскидать его.
Такое понимание десятого изречения прямо вытекает из предыдущего девятого.
И что же получается, если разумно совместить оба перевода? Попробую предложить свое прочтение:
«10. (Поскольку) я знаю, что это сокровище (решимости) непостоянно – (поскольку) та постоянная сущность не может быть достигнута через непостоянные вещи, – поэтому я (сознательно) заставил тебя, Начикета, пройти огненное очищение, принеся в жертву непостоянные вещи, и через это (тем самым) достичь непреходящего».
Вслед за десятым изречением следует его пословное толкование Шанкары. Приведу его полностью, чтобы проверить, не противоречит ли ему мое прочтение.
«Я знаю, что сокровище – включающее плоды действия, о которых просят, словно о сокровище, это сокровище непостоянно. [ХИ] ведь через непостоянные вещи та постоянная сущность – то сокровище, что зовется высшим Я, не может быть достигнуто. Но лишь то сокровище, что заключается в непостоянном удовольствии, может быть достигнуто через непостоянные вещи. [ХИ] поскольку это так, поэтому мной – знающим, что постоянное не может быть достигнуто через мимолетное, огонь, называемый “Начикета”, был разложен, то есть жертвоприношение, предназначенное для обретения небесного блаженства, совершалось с непостоянными вещами – посредством животных и так далее. Обретя тем самым необходимую заслугу, я достиг постоянного – относительно постоянной обители Смерти, именуемой небесами».
Что мы имеем в этом толковании, в котором я опустил санскритские слова, чтобы они не разрывали целостность восприятия? Во-первых, это не сами слова Шанкары, а их перевод. И в нем возможны искажения переводчиков. К примеру, слово [ХИ] в первом случае переведено как «ведь», а во втором как «поскольку». Именно «поскольку», будь оно поставлено в первом случае, делало бы речение связным. Значит, мое понимание первой части возможно.
Возможно не значит верно. Скорее всего, санскритское слово «шевадхих» – сокровище – не может относиться к такому понятию, как решимость. Но, чтобы не упустить и такую возможность понимания, я оставляю свой перевод таким, пока это место не будет разъяснено знающими людьми.
Впрочем, если под сокровищем здесь подразумевается не решимость, а те самые преходящие блага, которыми Яма искушал Начикету, это не много меняет в самой сути понимания применяемого Упанишадой приема. Итак.
«10. Мирские блага преходящи, а твоя сущность постоянна и не может быть достигнута через них. Поэтому я (сознательно) (как учитель ученика) (подверг испытанию твою решимость) тем, что разложил огонь, называемый “Начикета”, в котором и спалил все непостоянное».
Но и этот перевод или понимание не окончательны. Как вы заметили, повествование в этом речении как бы сбивается. То это говорит Яма, а то можно предположить, что сам Начикета («Обретя тем самым необходимую заслугу, я достиг…»).
Окружающие 9 и 11 изречения, однако, четко идут от Ямы. Очевидно, все они есть одна его речь, вызванная радостью от достижения Начикеты. И Яма очень определенно выступает здесь учителем, который привел ученика к просветлению. Следовательно, это не рассказ о жреце, который осуществляет обряд, называемый Начикета. Это рассказ о самом первом случае, когда такой обряд родился. И никакого костра нет. Есть огонь по имени Начикета. И это не условность. Этот огонь или этот способ сжигать преходящее и влечения был назван Начикетой, потому что Начикета был в тот миг этим огнем и показал всем, как это делать.
Скажем так, этот огонь – это не огонь костра. Это некий внутренний огонь. На Руси его называли Крес – живой огонь. Но само состояние, в которое перешел Начикета, огненное. И огонь этот есть огненное очищение.
Как учитель-смерть достиг этого? Он провел Начикету сквозь всю его культуру, сквозь все обычные ловушки и соблазны. Провел насквозь. Но поскольку они никуда не ходили при этом, значит, он провел его сквозь мышление, выжигая все, что могло удерживать ученика. И тот достиг.
«11. О Начикета, став просветленным, ты отверг (все это), терпеливо рассмотрев наивысший предел желания, опору вселенной, бесконечные результаты медитации, другой берег бесстрашия, далекий путь (Хираньягарбхи), достойный восхваления и великий, а так же (свое собственное) состояние».
А далее подсказка, как же начать, где вход в это состояние, где начинается Тропа?
«12. Разумный человек оставляет веселье и скорбь, развивая сосредоточение ума на Я, медитируя тем самым на древнее Божество – непостижимое, недоступное, расположенное в разуме и находящееся посреди страдания».
Шанкара переводит это изречение немного иначе:
«Его – то Я, которое ты хочешь узнать; которое трудно увидеть, вследствие Его чрезвычайной тонкости; лежащее недоступно, то есть скрытое знанием, изменяющимся в зависимости от мирских объектов; расположенное в Разуме – потому что Оно постигается в нем; существующее в окружении страдания – в теле и в чувствах, являющихся источником многочисленных страданий. Поскольку Оно недоступно лежит таким образом, и расположено в разуме, поэтому оно находится посреди страдания. Из-за этого Его трудно увидеть; медитируя на это древнее (вечное); Божество – Я; сосредоточение ума на Я, после отвлечения его от высших объектов, есть адхиатма-йога – через достижение этого разумный человек оставляет веселье и скорбь – поскольку для Я нет худшего или лучшего».
Адхиатмайога – сосредоточение ума на Я после отвлечения его от внешнего, преходящего, страданий, тела, чувств…
Вход на эту Тропу где-то посреди разума, внутри всего того, что мы можем обобщенно назвать мышлением или культурой.
Для того, чтобы это понять, нужно разделить эти понятия – разум и мышление, а потом дать им подробные описания, которые, отсекая лишнее, позволили бы сузить поле поиска и приблизиться к этому входу в самого себя.
Этого рассказа об учении упанишад на примере одной из самых кратких, я считаю достаточным для того, чтобы разжечь охоту и любопытство у желающих и перейти к следующему рассказу.
Глава 3. Упанишады и Йога (Шветашватара)
Упанишады можно разделить на древние, средние и новые. Новым – всего несколько веков. Поэтому древние представляют особо ценный источник. Ведь в них намечены пути, которые воплощались и в новых Упанишадах, и во многих других учениях. К примеру, в той же Йоге.
Древние Упанишады были созданы ранее Буддизма, Санкхьи и Бхагават-Гиты. Предположительно в IX–VI веках до нашей эры. Они все так или иначе полны самопознанием, хотя его не всегда просто рассмотреть. Меня, как начинающего и в книге для начинающих, особенно притягивает то, что кажется попроще. Например, образ самопознания в Шветашватара-упанишаде. Как мне кажется, исследователи обходят его и замалчивают. А он потрясает. Что я имею в виду? Сама Шветашватара многократно исследовалась, но из этих исследований, по крайней мере, понравившихся мне, куда-то пропал сам Мир Упанишады. Там остались лишь сухие цитаты.
Упанишада состоит из 6 частей. Нам нужны только первая и вторая.
В первой части вводится понятие тройственности Брахмана. Для ученых это кажется очень важным. Но для прикладника, для прикладного психолога, а особенно для ищущего себя, гораздо важнее другое. Гораздо важнее, что все начинается с Вопроса:
«В чем причина? В Брахмане? Откуда мы родились? Чем живем? И где основаны?» (I – 1).
Все самопознание начинается с Вопроса.
Кто я? Откуда я? Куда я иду? Это очень хитрые и важные вопросы, но они есть лишь воплощения единого Вопроса скрывающегося за ними. Его вернее было бы даже назвать не вопросом, а состоянием. Состоянием Вопрошания. Или просто Вопрошанием. С него и начинается Шветашватара Упанишада.
Вопрошание выражается в вопросах. Они одни и те же для всех и одновременно очень, очень разные для каждого. Просто мы не имеем других слов, слова одинаковы и для начинающего и для почти достигшего. А смысл, содержание, которое вкладывается в слова, разные. Попробую пояснить это примерами. Один из современной физики, а другой из русской деревни, из моих собственных этнографических записей.
Один из величайших физиков современности, входящий в число создателей квантовой теории, Вернер Гейзенберг, много писал о том, что современная физика была не только революцией в науке, она была и постоянной революцией в умах. Причем, таких революций и соответствующих им перестроек мышления только за XX век было несколько. И многие великие умы, творившие одну из этих революций, не смогли принять следующие как раз потому, что для этого требовалась перестройка мышления. Как, например, не смогли принять квантовую теорию Эйнштейн и даже Планк, который сам и дал начало ее рождению.
Раз за разом, когда Гейзенберг описывает то, что происходит с мышлением во время таких перестроек, у него почти навязчиво повторяется: «изменение структуры мышления внешне проявляется в том, что слова приобретают иное значение, чем они имели раньше, и задаются иные, чем прежде, вопросы» (Гейзенберг, с. 191).
Вот суть перестройки сознания: вопросы становятся иными. Даже если они звучат по-прежнему…
С 1985 по 1991 год я провел семь полных полевых сезонов как этнограф и этнопсихолог у потомков мазыков на Владимирщине. Я расскажу о них подробнее в конце книги. Пока лишь иллюстрация этого понятия перестройки сознания. С первым же стариком, к которому меня привели, мне пришлось погрузиться в стихию прикладного самопознания.
Прямо при знакомстве он спросил меня:
– Ну, а ты кто?
Я представился.
– Ага, – хмыкнул он, – А откуда ты?
И я спокойно рассказал ему то же самое, что рассказал бы любой приезжий. Попросту говоря, рассказал, откуда я приехал и как к нему попал.
Сколько мучений досталось на мою долю впоследствии из-за этих вопросов! Кое о чем я рассказал в других книгах. И я не просто так говорю слово «мучения». Самопознание, если отдаться ему, это так больно! И так захватывающе!
И помню, как-то раз, очнувшись от очередного погружения в такой простой вопрос: А ты кто? – который я в очередной раз понял по-своему, я сказал ему:
– Ты знаешь, Степаныч, я думал, что буду у тебя учиться какому-нибудь колдовству (а меня и вели к нему как к колдуну. Шла про него такая слава). А тут одно самопознание…
– А и нет ничего, кроме самопознания, – тихо и проникновенно ответил он. – Совсем ничего… кроме: кто я?
– Ну, как совсем?! – внутренне возмутившись, воскликнул я.
– Ну, есть еще один вопрос, – отвечал он. – Я его тебе задавал. А ты не понимаешь.
– Какой?
– Откуда ты?
– Откуда я? – непроизвольно повторили мои губы, и я понял! Я понял, что я действительно не понимаю, по-прежнему не понимаю этого вопроса. Но теперь я это вижу, вижу, что дед сидит передо мной и понимает это как-то совсем иначе, и вижу, что между нами, нашим пониманием есть явная разница… Причем, очень важная разница. И для меня важная, и, как ни странно, для него тоже. Ему почему-то очень важно донести до меня это свое понимание, но он не в силах и опечален…
Помните, великий учитель бог Смерти Яма испытывает юного брахмана Начикету. И все, о чем может рассказать Упанишада, так это о его мучениях и о бесконечных вопросах, которыми Бог проверяет способность ученика понять его. Я думаю, это то же самое.
Ученик может не знать или не понимать. И тогда его можно обучать. Но вот если у него уже появилось какое-то понимание, то как заменить его на иное? Как убедить, что его понимание – это непонимание? Совсем непонимание! Ведь даже если ты понимаешь лишь чуть-чуть не так, то ты понимаешь просто нечто другое. Для того, чтобы понять, нужно чувствовать, что ты не понимаешь. Но если ты хоть как-то понимаешь то, что изучаешь, если ты ощущаешь, что у тебя есть хоть какое-то понимание, – беда! Свято место, место понимания, занято. И есть только один способ понять – выкинуть собственное понимание полностью и так же полностью принять понимание учителя.
«Откуда мы?» – задает Упанишада такой простой и понятный вопрос. Но уже одного сочетания его со словом Упанишада достаточно, чтобы почувствовать, что он не тот вопрос и вовсе не понятен. Но это пока речь идет об Упанишаде. А вот когда тебе задает его живой человек, настороженность пропадает, и с ней пропадает и поиск. Я, с высоты своего сегодняшнего понимания, которое, бесспорно, выше или глубже того, что было пятнадцать лет назад, опять чувствую, что между моим пониманием и пониманием вопрошающего есть разница. И я не понимаю!
Но я знаю одно – надо искать, думать и не сдаваться, и однажды я пойму. Пойму не привычно и обычно, а пойму то, что спрашивал творец Упанишады. Ведь смог же я однажды понять этот вопрос, когда его задавал русский колдун!
Я понимаю, что не пойму этого вопроса Упанишады за один проход. У меня есть очень простое средство проверки истинности понимания. Когда речь идет об Упанишадах, понять означает достигнуть. Как Начикета.
Я пока не рассчитываю на это, я же только начинаю. Но я определенно отказываюсь от собственного понимания и сделаю все, чтобы понять учителя. А для этого я сначала запишу эту Упанишаду своими словами, чтобы упростить и начать с того, что мне уже доступно. Чем будет это переписывание? Своего рода, конспект, как принято сейчас говорить. Но на самом деле я применяю тут прием.
Если бы у меня было самомнение ученого, то я бы посчитал, что я вычленяю суть этого невнятного древнего памятника.
Но я психолог, и я вижу это иначе. Я не вычленю суть из Упанишады, а я пропишу ее смысл. Смысл – это то, что позволяет мне ею заниматься и извлекать пользу лично для себя. Это мой личный смысл. И значит, когда я буду сейчас переписывать Упанишаду своими словами, я впишу себя, свой «портрет» в ее текст. Вот что я сделаю.
На большой текст великой Упанишады, на ее огромное полотно, я наложу прорезь и буду читать только то, что в эту прорезь уместилось. Эта прорезь и будет моим портретом. Она отсечет все «лишнее». Это не лишнее в Упанишаде, это лишнее для сегодняшнего меня. Но в итоге я вынесу на бумагу и смогу рассмотреть то, как же я понимаю Упанишаду и ее вопрос. И тогда мне окажется возможным отбросить собственное понимание, ведь оно станет отдельным от меня!
Итак, вначале объясняется природа Тройственности Брахмана.
I – 3. «Следовавшие размышлению и йоге видели силу божественной сущности, скрытую [ее] собственными свойствами».
I – 5. «Мы почитаем ее как реку с пятью рукавами, пятью истоками, могучую, извилистую, чьи волны – пять дыханий, чье начало – пять чувств».
Это идет разговор о том, что мой дух направлен вовне, он захвачен собственной способностью воспринимать мир и творить образы. Об этом говорится и в 9 стихе:
I – 9. «[Существуют] двое нерожденных – знающий и незнающий, владыка и не владыка, ибо один, нерожденный, связан с воспринимающим и воспринимаемым предметом».
Воспринимающий – это мой дух, Атман.
I – 8. «[индивидуальный] Атман связан, ибо по природе [он] – воспринимающий. Познав божество, он освобождается от всех уз».
Итак, один Атман – воспринимающий образы, поставляемые чувствами (органами восприятия). Но есть второй Атман.
I – 9. «И [еще есть] бесконечный Атман, принимающий все образы, недеятельный».
Какой из них деятельный, а какой недеятельный, я пока понять не могу, но ясно, что один воспринимает все образы, а другой эти образы показывает. И тот, что показывает, хоть и назван здесь также Атманом, обычно называется Пракрити или Прадхана, или «красная, белая, черная», поскольку состоит из трех гун – первооснов красного, белого и черного цвета – Раджаса, Тамаса и Сатвы.
И все эти имена в Упанишаде встречаются.
I – 10. «Тленное – прадхана, – бессмертное и нетленное – хара. Тленным и Атманом правит один бог».
Или как сказано в предыдущем стихе:
I – 9. «Когда [человек] находит триаду, это Брахман».
Для меня это означает, что оба Атмана или же Атман и Пракрити, воспринимающий и воспринимаемое, имеют единую природу, хотя и разнятся на первый взгляд. И когда это становится понятным, ты достигаешь понимания единой сути всего, можно сказать, божественности. «Триада» складывается из объединения кажущихся противоположностей.
I – 12. «В помышлении о воспринимающем, воспринимающем в Движущем высказано все. Это тройной Брахман».
I – 15. «Как сезамовое масло в зернах сезама, масло – в сливках, вода – в русле реки и огонь – в кусках дерева, так постигает в самом себе Атмана тот, кто взирает на него в правде и подвижничестве».
Ты берешь две деревяшки, и в них нет ничего, кроме дерева, и начинаешь их тереть друг о друга. И трешь, и трешь упорно. И вдруг вспыхивает огонь! Откуда он взялся? Он не мог быть скрыт в дереве! Он не является частью природы дерева! Понимание этого явления когда-то потребовало от человечества революции мышления, о которой говорил Гейзенберг. Когда это произошло?
I – 13. «Как не виден облик огня, скрытого [в своем] источнике…», но:
I – 14. «Усердным трением размышления [человек] увидит бога, подобного скрытому [огню]».
В этом
I – 16. «Корень самопознания и подвижничества».
Мне думается, нужна еще одна революция мышления, чтобы наша Наука увидела эти слова, завершающие первую главу Шветашватара-упанишады. Я уж не говорю про понимание. В усердном размышлении над скрытой сутью вещей и мира корень самопознания и подвижничества! Иными словами, если Упанишады можно считать каким-то учением, то метод, применяемый Упанишадами, – самопознание и подвижничество.
Это подвижничество – вполне определенная вещь. И я бы назвал его переходом к Йоге.
Как мы привыкли думать о Йоге? Что она такое? Какое место занимает в обществе, в современном и ведическом? Как это видится мне, Йога, вроде бы, всеми признается, как очень ценное орудие, но при этом остается чем-то побочным. Так, существует где-то в сторонке от главных путей общества и такая струйка, так сказать, для отшельников и аскетов, то есть для людей не от мира сего, желающих устраниться, сбежать от главного потока общей жизни. Это сейчас. Но так было не всегда!
Вот что такое Йога в мире Шветашватара-упанишады.
Мир этот заполнен светом. Это мир Разума. И правит им Солнечный бог Савитар – ведический Апполон.
II – 1. «Савитар, обуздавший вначале разум и мысль ради сущности, постигнув свет огня, нес его над землей».
Эта связь Савитара с Апполоном почему-то нигде в доступных мне исследованиях не рассматривалась. Но и тот и другой боги Разума. Это стоит отметить. Как стоит отметить и то, что вторая часть Упанишады начинается с того самого корня, к которому привела первая – с «усердного трения размышления». Только теперь это оно называется «обузданием разума и мысли ради сущности и постижением света огня».
Савитар, как и Яма, оказывается не просто мифическим богом, он Бог, постигший и создавший себя. Он Бог-учитель, и в этом явная перекличка с йогическим пониманием учителя или гуру. Упанишады уже не признают богов просто потому, что их назвала богами древняя традиция или народная молва. Даже бог должен доказать свое право на божественность. Почему? Ответ будет странным и не совсем логичным с точки зрения формальной логики.
Просто потому, что у человека времен Упанишад появилось средство проверить его божественность. С психологической точки зрения, в сознании людей той эпохи происходит одно одновременно малое и великое изменение. В нем появляется еще одно понятие. Просто добавилось еще одно понятие среди множества других, из которых и состоит весь наш разум. Но это понятие люди посчитали божественным, потому что оно было понятием о том, что такое обуздание разума и мысли.
Что означает такая оценка? Пожалуй, то, что у этого понятия уже была ко времени создания Упанишад довольно долгая история. Причем, история, большей частью, неудач. Только если было сделано бесконечное количество попыток обуздать разум и мысли, причем, попыток неудачных, можно оценить редкие удачные попытки как выдающиеся достижения. Или, точнее, как выдающиеся, божественные способности. История все того же Начикеты подтверждает это. Но это не все.
Все то же признание способности обуздывать разум и мысли божественной показывает нам не просто количество и длительность этого подвижничества. Оно показывает и то, что что-то заставляло людей совершать и совершать эти попытки. Конечно, и сами Веды способствовали этому поиску. Но, думается мне, кроме внешних причин, коренящихся в культуре, должны были быть и внутренние, психологические. К примеру, ощущение, что все просто. Просто взять и стать хозяином собственным мыслям. Ну неужели я не справлюсь?! Неужели не обуздаю?!
Вероятно, было и нечто еще. Может быть, очень и очень древнее. Но я этого не знаю, зато знаю, что сам болею той же болезнью самопознания, и заболел ею без всякой мистики. Так что, может быть и были какие-то чудесные позывы к самопознанию из седой старины, но и одной жажды познания вполне могло быть достаточно. Поэтому я пока ограничусь изучением лишь того, что мне доступно. А доступна мне тяга обуздать свой разум!
II – 2. «С обузданным разумом, мы – во власти Савитара,
Ради силы для достижения неба».
Достижение неба, о котором говорится здесь, – это, если вдуматься, достижение Небес Платона, – места, где пребывают боги и где можно оказаться, лишь достигнув бессмертия.
Вернемся немного назад. Достроим образ Мира, в котором мы оказываемся, если принимаем Упанишаду душой. А ведь Шветашватара делает именно это – творит некий Мир. По крайней мере, она совершенно определенно создает образ некоего мира. Мира, в котором правит светозарный Савитар. Но это если смотреть в Упанишаду снаружи. Но также можно было смотреть снаружи и на образ мира Ямы. Однако Начикета избрал поверить, что в этот образ можно войти, как в действительный мир. Он отбросил свое понимание, опустошился и принял понимание Ямы. И достиг.
Мир, творимый Шветашватарой, тоже можно понимать лишь как образ некоего воображаемого мира, который рисует для людей Савитар. Но ведь можно и попытаться понять его так, как понимает сам Савитар!..
Здесь есть Земля. И я тут.
И есть Небеса. Там живут боги.
И есть пространство, заполненное огненным светом, который одновременно есть и Разум.
Свет же этот, если его воспринять как Разум, можно обуздать и превратить в лестницу достижения Небес. Надо только знать как.
Следующий стих не очень внятен:
II – 3. «Обуздав разум, [достигнув] богов, идущих к небу, мыслью [достигнув] небес, Савитар побуждает [богов], творящих великий свет».
Но я могу извлечь из него достаточно смысла для своего обучения. Тут Савитар из бога света превращается во что-то иное – в демиурга – в бога или титана, несущего свет, как Прометей. Или, как это будет сказано в следующем стихе, в жреца самого себя. Иначе говоря, здесь Савитар учит людей, как служить себе и как с помощью этого служения оказывать воздействие на богов, «побуждать» их.
И вот уже в следующем шаге этого творения мира людей рождаются жрецы – ученики великого Жреца-учителя.
II – 4. «Обуздывают разум и обуздывают мысль жрецы великого мудрого жреца.
Сведущий в установлениях предписал жертвенные церемонии. Истинно велика хвала богу Савитару».
Вот так рождается школа. Какая? Чуть позже мы поймем, что это рассказ о Йоге. Но пока все это выглядит, скорее, в духе Ригведы.
II – 5. «С восхвалением я присоединяюсь к вашей древней молитве. Пусть движется стих, подобно солнцу по [своему] пути.
Пусть внимают [ему] все сыновья бессмертного – что достигли божественных обителей.
II – 6. Где трением добывается огонь, где поднимается ветер, где переливается сома, там рождается разум».
Это Мир ведической древности, это даже не эпос, потому что гораздо древнее. Создается ощущение, что речь идет о самой основе всей ведической культуры и самого ведического общества. Описываются основные способы жертвоприношений и обрядов, обеспечивающие существование этого мира. И вот начинаются прямые предписания, обеспечивающие это существование:
II – 7. «Побуждаемый Савитаром, пусть радуется [человек] древней молитве.
Сделай там [свой] источник, и прежние дела не поразят тебя».
«Прежние дела» – это карма. Значит, это учение дает освобождение от кармы и бессмертие.
И что же это за учение?
II – 8. «Подняв три части (переводчик предполагает, что грудь, шею и голову – А.Ш.), держа тело ровно, заключив в сердце чувства и разум,
Пусть переправится мудрый на ладье Брахмана через все потоки, несущие страх».
Это «сердце» у меня вызывает сомнение. Судя по комментарию Шанкары к Катха-упанишаде, это слово, скорее, обозначает понятие, соответствующее некой «сердцевине», средоточию ума. И тем не менее, это уже явно и узнаваемо Йога, которая, к тому же, оказывается тем способом приносить жертвоприношения Савитару и «побуждать» богов, который применяется в солнечном мире Разума.
Я приведу ее описание целиком.
II – 9. «Сдерживая здесь дыхание, пусть владеющий [своими] движениями дышит слабым дыханием через ноздри.
Пусть мудрый, не отвлекаясь, правит разумом, словно повозкой, запряженной дурными конями.
II – 10. На ровном, чистом [месте], свободном от камешков, огня, песка; своими звуками, водой и прочим
Благоприятствующем размышлению, не оскорбляющем взора: в скрытом, защищенном от ветра убежище пусть он предается упражнениям.
II – 11. Туман, дым, солнце, ветер, огонь, светлячки, молнии, кристалл, луна —
Эти предварительные образы суть проявления в Брахмане при [упражнениях] йоги.
II – 12. Когда с появлением земли, воды, огня, ветра, пространства развивается пятеричное свойство йоги,
То нет ни болезни, ни старости, ни смерти для того, кто обрел тело из пламени йоги.
II – 13. Легкость, здоровье, невозмутимость, чистый цвет лица, благозвучный голос,
Приятный запах, незначительное количество мочи и кала – вот, говорят, первые проявления йоги.
II – 14. Подобно тому, как загрязненное пылью зеркало [снова] ярко блестит, когда оно очищено, так же поистине, и наделенный телом, узрев сущность Атмана, становится единым, достигшим цели, свободным от страданий».
Вот и весь этот один из самых древних учебников Йоги.
Я не буду разбирать его подробно. Все-таки это перевод, да еще и перевод Упанишады. Значит, это послание из древности в любом случае искажено. Но и допусти мы возможность получения точного перевода, все равно понять его может только тот, кто к этому пониманию приблизился. А это значит, что на пути к постижению таких текстов придется проходить ступени понимания одного и того же много раз, каждый раз словно бы совершая революцию, скачок в качестве понимания.
