Александр Островский
Сцены из жизни захолустья
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Шаблова, Лебедкина и Николай.
Шаблова (помогая раздеваться Лебедкиной). Ну вот, матушка Варвара Харитоновна, опять я вас вижу. Эко счастье! В день по два раза. И самовар-то, точно знает, для кого поставлен, так-то старается, надселся, кипевши.
Лебедкина. Пей сама, я пила уж.
Шаблова. Да нельзя же! Хоть одну чашечку.
Лебедкина. Погоди, Фелицата Антоновна, не мешай нам; у нас интересный разговор.
Шаблова. Ну, как угодно. Может, после выпьешь, я подожду.
Николай. Людмила Герасимовна дома?
Шаблова. Дома; да ничего, она отдохнуть легла.
Николай (Лебедкиной). Во всяком случае, разговаривайте потише.
Лебедкина. А я тебе на твоего сына жалуюсь, может помочь мне, а не хочет.
Шаблова. Что это ты в самом деле, Николай! Ты меня не стыди перед благодетельницей! Важность-то надобно оставить. Мы для Варвары Харитоновны всё должны… как рабы… не разбирая.
Николай. Хорошо, маменька, хорошо!
Шаблова. Да, кажись… да заставь она меня человека убить – убью для нее, право; а не то что малость какую.
Лебедкина. Полно, Фелицата Антоновна, я шучу.
Шаблова. Да какие шутки! Нет, уж он такой зародился, ничего-то для дому. У нас, матушка, у бедных людей, кто в дом несет, тот и радетель.
Николай. Прежде нужно честно добыть, да потом в дом и нести.
Шаблова. Нет-то мне ничего противней этой твоей философии. Когда твоей чести дождешься-то, а есть-то всякий день хочется; так уж честно ль, не честно ль, а в дом тащить ты обязан.
Лебедкина. Оставь нас на минуту, нам поговорить нужно.
Шаблова уходит.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Николай и Лебедкина.
Николай. Ух, пообедали же мы!
Лебедкина. А вы не засните!
Николай. Не мудрено.
Лебедкина. Ну, как же, как же, друг мой? Говорите! Проснитесь!
Николай. Вот вам мой совет: привозите деньги, завтра же привозите! Другого вам ничего не остается.
Лебедкина. Хорош совет! Покорно благодарю! Вдруг столько отдать…
Николай. Об чем тут толковать! Сейчас деньги, сейчас; тогда только я своим влиянием обещаю спасти вас от уголовного суда. Ведь вы сами говорили, что поручительство фальшивое.
Лебедкина. Ну, что ж такое! Если бы я попросила, муж никогда бы мне не отказал, значит, это все равно.
Николай. Да ведь вы не просили? Ведь подпись не его!
Лебедкина. Как вы странно рассуждаете! Как же он мог подписать, когда был в параличе!
Николай. А это подлог. Ведь за это знаете что бывает?
Лебедкина. Ах, да не пугайте! Я знаю, что за это очень нехорошо.
Николай. Так привозите деньги. Нет, так достаньте, займите за какие бы то ни было проценты.
Лебедкина. Ах, как не хочется…
Николай. Да ведь вы должны, ведь вы под этот документ брали деньги.
Лебедкина. Вот мило, какие резоны! Разумеется, брала. Да ведь уж я те деньги, которые брала, истратила, а теперь должна отдавать свои. Поймите вы меня!
Николай. Поверьте вы мне, что я вам предлагаю самое лучшее, что только возможно.
Лебедкина. Нет, вы меня не любите, оттого так и говорите. Это не самое лучшее. Я поверить не хочу, чтобы нельзя было уговорить стряпчего обмануть этого Дороднова. Взял бы половину, а за хлопоты вы разделите пополам.
Николай. Как вы хотите, чтоб я к честному человеку обратился с таким предложением! Как он посмотрит на меня? Что он мне скажет прямо в глаза?
Лебедкина. Ну, так сделайте то, что я вам говорила.
Николай. Невозможно.
Лебедкина (тихо). Да ведь она вас любит ужасно, ведь вы сами говорили. Разве можно отказать в чем-нибудь тому, кого любишь? Я по себе сужу.
Николай. Ведь это чистое создание.
Лебедкина. И прекрасно. Тем легче обмануть. Тогда половина ваша. Деньги хорошие, мой друг, и не лишние для вас.
Николай. Не искушайте меня деньгами! Я в крайности, в ужасной крайности; за себя поручиться нельзя, может найти минута слабости, и упадешь так низко… Меня завтра поведут в яму за долги, меня ожидает срам, унижение. Пожалейте меня, не искушайте!
Лебедкина. Так спасайте себя от срама, вот вам средство.
Николай. Есть и другое.
Лебедкина. Это так легко.
Николай. То еще легче… Я скорей себе пулю в лоб…
Лебедкина (со слезами). Но что ж мне делать? У меня денег нет, достать мне негде, кто мне поверит? Я так много должна.
Николай. Слезы не помогут, нужно действовать. У вас есть вещи, брильянты?
Лебедкина (со слезами). И даже очень много.
Николай. Вот и прекрасно. Надо их заложить в опекунский совет.
Лебедкина. Да, в опекунский совет, только я не знаю, как это…
Николай. Я вам помогу.
Лебедкина. Покорно вас благодарю. Вы мой истинный друг.
Николай. Завтра пораньше поедемте вместе.
Лебедкина. Ну, вот видите, как все это прекрасно улаживается. (Хохочет.) Ха, ха, ха!
Николай. Что с вами? Чему вы смеетесь?
Лебедкина. И вы хотите, чтоб я рассталась с своими вещами? Да вы с ума сошли! Вот потеха! (Смеется.)
Николай. Извините, пожалуйста, я единственно из расположения…
Лебедкина. Ах, какой вы чудак! Да можно ль советовать такой женщине, как я, заложить вещи, брильянты?
Николай. Да что же делать-то?
Лебедкина. Нет, вы еще очень молоды. Неужели вы думаете, что у меня таких денег нет, что мне в самом деле трудно их найти? Столько-то денег я вам через час доставлю.
Николай. Так в чем же дело? я не понимаю.
Лебедкина. А в том, что хоть этот долг для меня и не очень важен, а мне его не хочется платить. Двенадцать тысяч, для кого бы то ни было, составляют расчет. И вот мне хотелось испытать, стоите ли вы моей любви, которой вы так давно добиваетесь.
Николай. Да, это совсем изменяет дело.
Лебедкина. Давно бы вам нужно было догадаться.
Николай. Но я не понимаю, как вы можете полюбить человека, который сделал гадость, хоть бы и для вас.
Лебедкина. Не беспокойтесь! Я и сама не очень добродетельна, и других сужу не строго. Если я вижу, что человек мне предан без границ, я и сама готова для него на всякие жертвы.
Николай. Об этом стоит подумать.
Лебедкина. Как? Вы еще хотите думать? Вы можете колебаться? Да ведь близко, ведь перед вами то, чего вы так долго и напрасно искали. Я не знаю, любите ли вы меня, но я знаю наверное, что вы самолюбивы… удовлетворение самолюбия…
Николай. Ах, черт возьми! вы меня сводите с ума.
Лебедкина. На ум навожу. Получить большие деньги, пользоваться расположением женщины, известной в обществе, за которой все ухаживают, возбуждать зависть, ревность! Для этого можно кой-чем пожертвовать. Вы очень милы, умны, но ведь все-таки вы…
Николай. Ничтожество перед вами. Конечно, я должен сознаться.
Лебедкина. Нет, это слишком. Зачем унижаться. Я вам скажу помягче: вы не из тех мужчин, которые опасны для нас. Вы не можете, не имеете средств преследовать… вас надо самой… отыскивать… в захолустье. Оцените это.
Николай. Ценю.
Лебедкина (целует его). До завтра времени много… Я привезу, на всякий случай, все деньги и посмотрю, любите ли вы меня. Позволяю и вам поцеловать меня вот здесь. (Подставляет ему щеку.) Фелицата Антоновна, еду.
Шаблова за сценой: «Со всех ног, матушка, бегу!»
Что вы задумались?
Николай. Мне кажется, я помешаюсь.
Входит Шаблова.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Николай, Лебедкина и Шаблова.
Шаблова. Уж и домой? Что ж мало погостили?
Лебедкина (тихо). Ну вот! Ведь ты мои дела знаешь, может, и сбудется, что ты пророчила, может, и придет, так надо быть дома.
Шаблова. Уж в таком случае задерживать не смею, поезжайте, поезжайте!
Лебедкина (Николаю). Прощайте! Целуйте! (Протягивает ему руку.) А то перчатку надену. Прикладывайтесь, пока не тесно! (Шабловой.) Ну, прощай! (Тихо.) Вот это тебе! (Дает ей крупную ассигнацию.) Забеги как-нибудь! (Запевает.) «Пьяная улица»…
Шаблова (целуя Лебедкину в плечо). Ах ты птичка! Ах ты птичка, ах ты птичка моя райская!
Лебедкина уходит. Шаблова и Николай ее провожают. Входит Людмила.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Людмила, потом Николай и Шаблова.
Людмила. Кажется, она уехала наконец. Ждала, ждала, думала, думала… Но что же тут придумаешь! Тут нужны деньги. Видеть позор любимого человека!.. Несчастье видеть легче, чем позор! Молодой человек, полный сил, умный… и его запирают в тюрьму вместе с промотавшимися развратниками, с злостными банкротами. Я не выдержу, слезы хлынут у меня.
Входят Шаблова и Николай.
Шаблова (Людмиле). Вот вам и Николай; вы его видеть хотели. (Николаю.) Ну, повалило тебе счастье; от женщин отбою нет. Вот жизнь-то тебе пришла. (Уходит.)
Людмила. Не мешаю я вам?
Николай. Нисколько.
Людмила. Вы как будто расстроены? Вы беспокоитесь? Может быть, ожидаете чего-нибудь дурного?
Николай (пристально смотрит на нее). Вы знаете? Скажите, вы знаете?
Людмила. Знаю.
Николай. Только не презирайте меня, пожалуйста.
Людмила. Нет, за что же?
Николай. Ну, вот и хорошо, меньше хлопот, Оправдываться не нужно.
Людмила. Оправдываться не нужно. Но если б вы были так добры…
Николай. Для вас все, что вам угодно.
Людмила. Мне нужно знать подробно о вашем настоящем положении.
Николай. Извольте.
Людмила. Только все, все, ради бога, ничего не скрывайте.
Николай. Вы просите не скрывать ничего; значит, вы подозреваете за мной что-нибудь очень дурное.
Людмила. Если б я подозревала, я б вас не любила.
Николай. Вся беда моя в том, что я должен много.
Людмила. Да, да, мне только и нужно знать, как вы задолжали, кому, сколько.
Николай. А вот когда я был маленьким Жюль-Фавром и воображал, что я первый адвокат в Москве, я зажил очень широко. После студенческого безденежья, да вдруг тысячи три-четыре в кармане, ну голова-то и закружилась. Обеды да кутежи, обленился, да и дел серьезных не было, и оказалось к концу года, что денег нет, а долгов, хотя небольших, довольно. Вот тут-то я и сделал непростительную глупость, от которой теперь погибаю.
Людмила. Что же вы сделали?
Николай. Я подумал, что бросать мне этот образ жизни не следует, чтоб не растерять знакомства. Занял в одних руках значительную сумму за большие проценты, уплатил все мелкие долги и зажил опять по-прежнему, в ожидании будущих благ. Все мне казалось, что получу большой процесс. Ну, а дальше уж просто. Процесса большого я не получил, деньги прожил, а долг, как петля на шее. Петля давит, тоска, отчаяние… А от тоски праздная, трактирная жизнь… Вот и вся моя нехитрая история.
Людмила. Много вы должны?
Николай. Тысячи три. Для меня сумма огромная.
Людмила. И у вас нет надежды поправить ваши дела?
Николай. Никакой.
Людмила. И в виду нет ничего?
Николай. Ничего.
Людмила. Вам остается только…
Николай. Идти в тюрьму. Да. Как мне нездоровится! Как голова горит!
Людмила. Погодите, я принесу одеколону.
Уходит. Николай садится на кресло и опускает голову. Людмила выносит из своей комнаты в одной руке бурнус и платок, в другой склянку одеколону; бурнус оставляет на стуле у двери, наливает одеколону на руку и примачивает голову Николаю.
Николай. Благодарю, благодарю.
Людмила. Кому вы должны?
Николай. На что вам знать! Есть такой ростовщик, известный всей Москве.
Людмила. Говорите скорей фамилию. (Хочет надевать бурнус.) Я пойду просить его, чтоб он вам отсрочил. Буду умолять, плакать перед ним…
Николай. Напрасно. Ничто не поможет; это не человек, а железо. Останьтесь!
Людмила (подходя к Николаю). Но как же вам помочь?
Николай. Никак нельзя. Я сделал глупость, которую нельзя ничем поправить… Нет… то есть можно.
Людмила. Говорите, говорите!
Николай. Я сделал глупость и запутался; чтобы распутаться, нужно сделать…
Людмила. Что сделать? (Кладет руки на голову Николая.)
Николай. Ах, как хорошо мне!
Людмила. И мне хорошо.
Входит Дормедонт.
