Александр Островский
Сцены из жизни захолустья
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Людмила, Дормедонт и Шаблова.
Дормедонт (про себя). Помешали!
Шаблова утирает слезы.
Людмила. Что с вами?
Шаблова. Да вот чадо-то мое…
Людмила (с испугом). Что такое?
Шаблова (подавая записку). Вот прислал с мальчиком из трактира.
Людмила. Можно прочесть?
Шаблова. Прочитайте!
Людмила (читает). «Маменька, не ждите меня, я заигрался. Со мной неприятный случай – я проигрываю; я связался играть с игроком, который гораздо сильнее меня. Он, как кажется, порядочный человек, ему нужно отдать деньги, а у меня денег нет; поэтому я не могу прекратить игры и все больше затягиваюсь. Если хотите спасти меня от стыда и оскорблений, пришлите мне с посланным тридцать рублей. Кабы вы знали, как я страдаю из-за такой ничтожной суммы!»
Шаблова. Скажите пожалуйста, «ничтожной»! Выработай-ка, поди!
Людмила. «Я, для скорости, послал мальчика на извозчике; я жду и считаю минуты… Если у вас нет, найдите где-нибудь, займите! Не жалейте денег, пожалейте меня! Не губите меня из копеечных расчетов! Или деньги, или вы меня не увидите больше. Деньги пришлите в запечатанном конверте. Любящий вас сын Николай».
Шаблова. Хороша любовь, нечего сказать!
Людмила. Что же вы хотите делать?
Шаблова. Что делать? Где же я возьму? У меня всего десять рублей, да и то на провизию отложены.
Людмила. А ведь надо послать.
Шаблова. Проиграл, видите ли! А кто его заставлял играть? Сидел бы дома, так дело-то лучше.
Людмила. Об этом уж теперь поздно разговаривать.
Шаблова. Диви бы в самом деле нужда! А то проиграл, крайность-то небольшая.
Людмила. Нет, большая. Вы слышали, что он пишет: «вы меня больше не увидите».
Шаблова. Ну, так, батюшки мои, не разорваться ж мне из-за него. Тиран, мучитель! Вот наказанье-то! А за что, за что? Я ль его не любила…
Людмила. Позвольте! К чему эти разговоры? Только время проходит, а он там ждет, страдает, бедный.
Шаблова. Страдает он, варвар этакий! Бери, Дормедоша, бумагу, напиши ему: с чего ты, мол, выдумал, чтоб маменька тебе деньги прислала? Ты бы сам должен в дом нести, а не из дому тащить последнее.
Людмила. Постойте! Так нельзя, это бесчеловечно! Дайте мне конверт! Надпишите только! (Достает из портмоне пятидесятирублевую ассигнацию. Дормедонт надписывает конверт.)
Шаблова. Что вы, что вы! Пятьдесят рублей!
Людмила. Теперь менять негде, да и некогда.
Шаблова. Да еще не последние ли у вас?
Людмила. Это именно такой случай, когда посылают последние. (Берет конверт у Дормедонта, кладет деньги и запечатывает.)
Шаблова. Ведь он сдачи-то не принесет; теперь сколько же за эти деньги вам заживать у меня придется?
Людмила. Нисколько, вы свое получите. Эти деньги я не вам даю, с ним считаться и буду.
Шаблова. Да ангел вы небесный! Ах ты, боже мой! Где ж такие родятся. Ну, уж я бы…
Людмила. Несите, несите! он ведь ждет, считает минуты.
Шаблова. Дормедоша, иди ужинать, пожалуйте и вы; я сейчас…
Людмила. Я не буду.
Шаблова. Дормедоша, иди! Есть же ведь на свете такие добродетельные люди. (Уходит.)
Дормедонт (про себя). Вот теперь, должно быть, в самый раз… (Людмиле.) Как вы к нашему семейству-то…
Людмила (задумчиво). Что вы?
Дормедонт. Какое, говорю, расположение…
Людмила. Да, да.
Дормедонт. Конечно, не всякий…
Шаблова за сценой: «Иди, что ли, я жду!»
Постойте, маменька. Конечно, я говорю, не всякий может чувствовать…
Людмила (в задумчивости). Я не понимаю.
Дормедонт. Вы вот для брата, а чувствую я. Разве он может…
Людмила (подавая руку). Покойной ночи! (Уходит.)
Шаблова за сценой: «Да иди! Долго ль ждать-то?»
Дормедонт. Эх, маменька! Тут, может, вся моя судьба, а вы мешаете! (Оглядывается.) Вот ушла. Ну, в другой раз; кажется, дело-то на лад идет.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЛИЦА:
Маргаритов.
Людмила.
Шаблова.
Николай Андреич Шаблов, старший сын Шабловой.
Дормедонт.
Варвара Харитоновна Лебедкина, вдова.
Декорация та же.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Николай сидит у стола и спит, положив голову на руки. Маргаритов и Людмила входят.
Людмила. Прощай, папа!
Маргаритов. Прощай, душа моя! (Отдает Людмиле ключи.) Вот тебе ключи! Пойдешь из дому, так бери с собой, не оставляй! У меня в столе документы, а я здесь никому не верю. Здесь, Людмилочка, сторона голодная, народ живет изо дня в день, что урвет, тем и сыт. Утопающий, говорят, хватается за соломинку; ну, а голодающий за то, что плохо лежит. Здесь все украдут и все продадут, а ловкие люди этим пользуются. Нужно подкупить человека на подлог, на преступление, нужно купить девичью честь – иди сюда, купишь, и недорого купишь. Когда ты увидишь, что сюда зайдет или заедет человек богатый, хорошо одетый, так знай, что он не за добрым делом зашел – он ищет продажной чести или совести.
Людмила. А вчера к тебе купец приезжал богатый.
Маргаритов. Так ведь это чудо. Я сначала-то подумал, что либо ему фальшивое духовное завещание нужно, либо ограбить кредиторов сбирается, так за добрым советом приехал. Ко мне являлись такие-то господа, не мало я их гонял от себя. А живи я в центре Москвы, разве бы смели показаться с такими предложениями. Помни еще, Людмила, что рядом с нуждой всегда живет порок – это страшнее. Нужде многое можно простить, ее и закон не так строго судит; а когда твое трудовое украдут, чтобы пропить с свистом, с гамом, промотать в буйной компании – вот когда обидно. Вот, гляди! (Указывает на Николая.) Ему нужны деньги, очень нужны – пропить в погребке, проиграть на биллиарде в трактире.
Людмила (с испугом). Папа, он услышит!
Маргаритов. Пусть слышит, я правду говорю. Бежать бы нам из этого дома, а куда? Дешевые квартиры все такие: либо за перегородкой мастеровые, которые уж совсем никогда не говорят по-человечески, а только ругаются с утра до ночи, либо у хозяйки муж или сын пьяницы. И ты, ангельская душа, должна жить под одной крышей с таким господином. Только видеть-то его для порядочной девушки уж есть оскорбление.
Людмила (с укором). Папаша, потише!
Маргаритов. Что за церемонии с этим народом! Как его не бояться? Он в неделю гроша не выработает, а каждый-то вечер сидеть в каком-нибудь Кенигсберге или Адрианополе нужны средства. Береги пуще всего документы, да и деньги запирай крепче! Кстати о деньгах; дай-ка ты мне на расходы!
Людмила. У меня нет денег.
Маргаритов. Куда ж ты их дела?
Людмила. Истратила.
Маргаритов пристально смотрит на нее.
Что ты так смотришь на меня? Что за инквизиция, папа! Если хочешь, я тебе скажу, куда…
Маргаритов (прерывая ее). Нет, нет, не надо… я знаю. Я что в глазах-то твоих ищу? Для себя ли ты истратила, бедненькая, на свои нужды, на свое необходимое, или опять на баловство для меня, негодного старика. Вижу теперь, вижу, ждать буду, Людмила, ждать… не умела ты скрыть. А денег я у купца возьму, не беспокойся. Прощай! (Уходит.)
Людмила (у двери передней). Прощай, папа! (Подходит к столу и смотрит с нежностью на Николая.) Милый мой, милый! Как ему неудобно, бедному! Дождусь ли я, мой милый, когда ты успокоишь свою умную, красивую голову на моих руках? Какое бы это счастье было для меня! (Молча смотрит на Николая.)
Входит Шаблова.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Людмила, Шаблова и Николай.
Шаблова. Да, вот полюбуйтесь! Каково матери-то смотреть! Ах, беспутная голова!
Николай (просыпаясь). А? Что? Знакомый голос. Здравствуйте, маменька! Я ваш голос, маменька, особенно когда вы бранитесь, из тысячи узнаю.
Шаблова. Ах ты, непутевый! с чего это ты выдумал к матери за деньгами присылать? Какие у матери деньги? Да диви бы на дело, а то…
Николай. Ну, что ж за беда такая! Знаете пословицу: «проиграл – не украл; денег нет, так сам дома». Покорно вас благодарю! Вот одолжили! (Хочет обнять мать.)
Шаблова. И не подходи!
Николай. Ну, как угодно. (Садится у стола и подпирает голову рукою.)
Шаблова. Долго это будет продолжаться! скажи ты на милость!
Николай. Что: «это»?
Шаблова. Гульба твоя.
Николай. А, право, не знаю. До первого дела, я думаю.
Шаблова. Не отговаривайся! что бога-то гневить! Были у тебя дела и теперь есть.
Николай. Нет, это не дела.
Шаблова. А что ж такое, по-твоему?
Николай. Делишки.
Шаблова. Ну, вот извольте с ним разговаривать, когда он никаких резонов не принимает. Деньги-то все ухнул? Много ль домой-то принес? Мне кормить вас нужно.
Людмила. Об этом говорить не нужно. Я прошу вас.
Шаблова. Ну, пожалуй, ну, как вам угодно. А ведь жалко, мы не миллионщики, по стольку-то зараз проматывать. Батюшки, что-то в кухне зашипело! Бежать скорей! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Людмила и Николай.
Николай. Позвольте мне полюбопытствовать, с какой стати вы помешали маменьке говорить о деньгах и каким это чудом она вас послушалась?
Людмила. Я просила ее просто из деликатности. Ей нужно было говорить не о деньгах.
Николай. А о чем же?
Людмила. Ей нужно было пожалеть вас самих, а не…
Николай. То есть как пожалеть?
Людмила. Пожалеть, что вы тратите свое здоровье, и просить вас беречь его.
Николай. А вы бы стали ей поддакивать, конечно?
Людмила. Да, и я бы стала… умолять вас о том же.
Николай. Умолять? Это слишком много чести для меня.
Людмила. И я бы стала умолять вас оставить дурное общество, не тратить даром своих способностей.
Николай. И прочее и прочее… Знаю. Вы ведете себя, как и следует чувствительной барышне; чувствительные сердца всегда мешаются не в свое дело и лезут туда с советами, где их не спрашивают. Но маменька…
Людмила. Деньги можно приобрести, но расстроенное здоровье…
Николай. Невозвратимо. Бесподобно. Но маменька… Она чувствительностью не отличается, деликатностью также; для нее дороже всего деньги, для нее нет выше преступления, как истратить лишние деньги, и она замолчала. Я ждал бури и уж заранее запасся терпением на двое суток; и вдруг, вместо обычной рацеи: «мот, пьяница, растащил дом» – я слышу мораль от посторонних, которым до меня дела нет. Чудеса какие-то!
Людмила. Извините!
Николай. Нет, ничего. Разговаривайте, если вам это доставляет удовольствие.
Людмила. Для меня всегда большое удовольствие говорить с вами.
Николай. То есть поучать меня.
Людмила. О нет!
Николай. Отчего ж и не поучить! Это так дешево стоит.
Людмила. Не будьте несправедливы, не обижайте меня! Я не обиды заслуживаю от вас.
Николай. А благодарности. Разумеется, как же мне не благодарить вас! Вы учите меня, не имея на то никакого права; вы считаете меня дураком, потому что сообщаете мне за новость такие истины, какие всякий десятилетний мальчик знает.
Людмила. Не то, Николай Андреич, не то. Я только прошу вас… все это так просто.
Николай. Просите? Зачем? вы не знаете ни моей жизни, ни моего характера, ни положения, в котором я нахожусь… Маменька простая женщина, а и та поступила лучше: она знала, что мне деньги нужны, а не советы, и прислала мне денег.
Людмила. Я вам прислала денег, а не маменька.
Николай. Вы?
Людмила. Я не хотела сказывать, но вы сами меня заставили.
Николай. Вы прислали деньги? Что такое? Зачем вы это сделали? Кто вас просил? Маменька? Она заняла у вас, она обещала вам отдать?
Людмила. Нет.
Николай. Как же это случилось?
Людмила. Я прочитала ваше письмо, я живо представила ваше положение; тут некогда было думать, нужно было торопиться.
Николай (с чувством берет ее за руку). Благодарю вас. Разумеется, я вам эти деньги отдам при первой возможности; но позвольте вам заметить: вы поступили неосторожно.
Людмила. Может быть.
Николай. Вы меня не знаете, я могу не заплатить вам; а вы не так богаты, чтобы бросать по пятидесяти рублей.
Людмила. Я об этом не думала; я думала только о том, что вам необходимо нужны деньги.
Николай. Позвольте вам удивляться.
Людмила. Чему тут удивляться, Николай Андреич? Мы живем в одном доме, я почти никого, кроме вас, не вижу… вы имеете столько достоинств…
Николай. Боже мой! (Закрывает лицо руками.) Вы меня любите?
Людмила. Удивительно было бы, если б я не полюбила вас.
Николай. Зачем это, зачем? По крайней мере я себя не виню, я, кажется, не подавал вам никакого повода.
Людмила. Нет, подали. Помните, с месяц тому назад, вот здесь, у этого окна, вы поцеловали мою руку и сказали, что вы бы умерли от счастья, если б вас полюбила такая женщина, как я.
Николай. Да ведь это фразы, это та же шутка.
Людмила. А зачем вы тогда же не сказали, что шутите? Вы бы спасли меня от страданий. А слезы на глазах? Ведь если слезы неправда, так притворство, обман, а уж не шутка. Какое надобно иметь сердце, чтоб шутить над такой девушкой, как я.
Николай. Боже мой! Простите! Нет, я не шутил, я…
Людмила. Я прожила свою молодость без любви, с одной только потребностью любить, я веду себя скромно, никому не навязываюсь; я, может быть, с болью сердца отказалась даже от мечты быть любимой. А ведь я женщина, любовь для меня все, любовь мое право. Разве легко побороть себя, побороть свою природу? Но представьте себе, что я поборола себя и была покойна и счастлива по-своему. Разве честно опять будить мои чувства? Ваш только один намек на любовь опять поднял в душе моей и мечты, и надежды, разбудил и жажду любви, и готовность самопожертвования… Ведь это поздняя, быть может последняя любовь; вы знаете, на что она способна… а вы шутите над ней.
Николай. Нет. Вы действительно заслуживаете и уважения, и любви всякого порядочного человека; но ведь я способен погубить вас, загубить вашу жизнь.
Людмила. А на что мне она? Губите! Я буду и тем довольна, если сумею чем-нибудь вашу жизнь усладить, утешить вас.
Николай. Только усладить, утешить, и за это губить себя! Вы слишком мало себя цените.
Людмила. Разумеется, мечты мои другие. Моя мечта – видеть вас покойным, счастливым, и для этого я готова на всякие жертвы, решительно на всякие.
Николай. Ангел мой, Людмила Герасимовна, за прежнее простите меня! А на этот раз я поступлю с вами честно – я вас разочарую. Ваши мечты так мечтами и останутся; спасти меня невозможно, у вас нет средств для этого: я затянулся очень глубоко. Вы только себя погубите, и потому лучше посторонитесь с моей дороги. Ни спокойного счастья, ни такой женщины, как вы, я и не стою и желать не умею; мне нужно другое.
Людмила. Что же другое?
Николай. Стыдно вам сказать.
Людмила. Если стыдно сказать, так, значит, стыдно и желать и делать.
Николай. Да, вы правы. Но либо я рожден с дурными наклонностями, либо еще не перебесился. Ах, как я устал, как я изломан!
Людмила. Отдохните.
Николай (садясь у стола). Да, надо отдохнуть немножко, денька два дома посидеть.
Людмила. Как я рада!
Николай. Какая вы добрая! Эх, некрасива моя жизнь, Людмила Герасимовна; а впереди еще некрасивее.
Людмила (подходя к нему). По крайней мере не обегайте меня, когда вам нужно будет утешение или участие.
Николай (подавая ей руку). Благодарю вас, благодарю.
Людмила (заметив у Николая револьвер в кармане, берет его). А это вот отдайте мне.
Николай. Осторожнее, он заряжен.
Людмила. Зачем он у вас?
Николай. Я его купил дешево, мимоходом, у носящего, на глаза подвернулся. Деньги оставались, думал, все равно промотаю, а это вещь полезная, может быть и пригодится.
Людмила. Я его запру у себя; когда вам понадобится, вы мне скажите.
Николай (с улыбкой). Пожалуй, заприте. В самом деле, уберите лучше, а то глядишь, глядишь на него, да и пожалуй…
Людмила. О каких страшных вещах вы говорите так равнодушно.
Николай (смеясь). Вот толков-то наделаю. Не влюблен ли безнадежно, казенные деньги не затратил ли? Как будто нет причин проще…
Людмила. Какие же?
Николай. Жить незачем. Как хочется жить, так нельзя; а как можно, так не хочется. Да, уберите лучше… Скверно жить, Людмила Герасимовна.
