Александр Ольский
Душа наизнанку
Сотни тысяч километров Аравийской пустыни сполна компенсирует фантастический подводный мир Красного моря, гордость египтян и настоящий рай для любителей дайвинга. Я даже не предполагала, что запишусь в аквалангисты и опущусь на дно морское, чтобы полюбоваться его красотами. Полосатые, пятнистые, двухвостые, тонкие, как стрела, и плоские, как доска, желтые, синие, фиолетовые, смешные и страшные – каких только рыб не бывает в природе! Полет же огромной черепахи не поддается описанию! Кораллы – эти морские деревья и цветы – удивительны! Мягкие, губчатые, колючие, острые, традиционно оранжевые и красные, необыкновенные салатовые и нежно-сиреневые – они придают особый шарм морским глубинам. Этот сказочный аквариум завораживает, и порой, наблюдая за стаей барракуд, флегматичной муреной или гипнотическими движениями гиганта манта-рэя, забываешь о том, что ты не русалка и пора возвращаться на катер.
Наслаждаясь вкусом полюбившихся мне здесь манго, я с благодарностью вспоминала тех, кто их вырастил. Египетские фермеры – настоящие герои! В стране, где большая часть территории – пустыня, а механизация – пара ослов и мотыга, земледелие – воистину поединок человека с природой. От восхода до заката, без праздников и выходных, не разгибая спин, они орошают, удобряют, сажают, собирают и вновь орошают… Эти вечные труженики – самое бедное население страны, а их каторжный труд стоит копейки. Каждый раз, проезжая мимо полей и убогих деревушек, я восхищалась мужеством этих людей и поражалась их адскому терпению.
Чтобы увидеть Фивы, Луксор и Асуан, мы отправились в теплоходный круиз по Нилу. Ведь именно здесь, на юге Египта, – древние храмы и дворцы, долина царей и цариц, а также гробницы знаменитых фараонов – Рамзеса и Тутанхамона. Каждый камень дышит историей, и даже руины вызывают восхищение.
Но не уникальные фрески и барельефы так поразили мое воображение, а высокий уровень цивилизации древних египтян. Тысячелетия назад они строили колодцы и лодки, владели секретами мумификации и даже делали операции на мозге! Сравнивая прошлое и настоящее Египта, невольно задаешься вопросом: неужели предки и потомки – один и тот же народ? Дошедшие до нас изображения древних египетских богов, больше похожих на инопланетян, чем на людей, заставляют ученых и историков снова и снова обращаться к тайне строительства великих пирамид. Когда смотришь на эти потрясающие строения, закрадывается крамольная мысль, что такое наследие древности превыше наших современных знаний о планете, Солнечной системе и других галактиках. Интуитивно отказываешься верить, что такая титаническая и высокоинтеллектуальная работа могла быть совершена без вмешательства космического разума.
Несколько слов о Востоке и Западе. Сегодня много спорят о противостоянии и проблемах во взаимоотношениях этих двух миров. Киплинг писал: «Восток и Запад никогда не встретятся». Я считаю, что он прав. Ведь Запад – это прежде всего ум, логика, знания, высокие технологии, а Восток – мистика, интуиция, духовность. Запад агрессивен, готов покорить природу и постичь бытие. Восток – терпелив, доверчив, занят просветлением и медитацией. Для Запада человек – физическое тело, живущее согласно законам естественных наук, на Востоке в человеке видят прежде всего душу. В результате такого ограниченного мировоззрения оба мира больны и неполноценны. Недуг Запада – в его гиперматериальности и духовной слепоте, Восток же на протяжении многих столетий остается голодным бедным рабом. Конечно, исцеление возможно только в гармонии внешнего и внутреннего, синтезе материального и духовного. Нам следует многому друг у друга поучиться, и, возможно, тогда появится шанс на мирное сосуществование на планете этих уникальных культур.
26 сентября, 2005
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Владимир Соловьев
Если поделиться впечатлениями о последней поездке домой, хватит нескольких строк. На языке эмоций и чувств – это непрестанная боль моей жизни, осознание же происходящего в России – головоломка, безошибочно наследуемая грядущими поколениями на протяжении столетий.
Город, в котором я родилась и выросла, казался чужим. Противоречивая атмосфера анархии и неволи царила повсюду: заискивающая пресса и напуганное телевидение, мафиозная милиция и очередной бандитский передел собственности.
Раздражали немытые машины, дьявольское движение, назойливая торговля, хаотичные рекламные щиты и вывески, пристальные рентгеновские взгляды, оценивающие по шкале злобы и зависти, общественный транспорт, где в час пик не только невозможно дышать, но, вопреки своей воле, приходится «интимно» знакомиться с попутчиками.
И если раньше в подземке на лицах можно было прочитать чернышевское «Что делать?», то сейчас все чаще встречаются типажи «Лицо забыл дома, прошу не беспокоить» или более страшный вариант – «Не подходи – убью». В моем детстве метрополитен был гордостью города, в юности я водила туда на экскурсии иностранцев, сегодня же без подобающей закалки и большого запаса матерных слов поездок в метро лучше избегать. При общении же с хамоватыми продавщицами супермаркета я ловила себя на мысли, что скучаю по вычурному ковбойскому «мэм».
Удивительно, что на улицах города еще встречаются нормальные люди. К сожалению, нормальные – на вес золота. Создается впечатление, что вся страна погрязла в грубости и лжепатриотизме, который выражается в яростной ненависти к Америке и евреям. По сути, эти нации не причинили России никакого вреда, но благодаря «славной» работе СМИ настроение масс враждебно и безапелляционно.
Не знаю, чем провинился родной язык, но русскому объявили настоящую войну. Над ним измываются, пытаются навязать несвойственные ему формы, проспрягать неспрягаемое, просклонять несклоняемое и заимствовать невозможное. Обидно и больно, что богатейший язык мира, на котором написаны сотни гениальных произведений, Россия двадцать первого века бесцеремонно заменила плебейским суррогатом. Сокрушаются только робкие интеллигенты. Но кому же до них есть дело, тем более что их – единицы.
Еще один феномен «нового» времени – хроническое равнодушие всех ко всему. Люди не слушают радио, потому что там постоянно лгут, они не ходят на выборы, потому что за них решили, кто будет президентом, они не обращают внимания на невыносимый быт, потому что другого им все равно не суждено познать. Они смирились с жестокостью и подлостью, похоронили мечты и надежды на светлое будущее. Люди в России давно отказались от права жить и покорно существуют.
Искреннее желание изменить ситуацию к лучшему воплощается в жизнь по негласному российскому правилу «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Сотовый телефон в Москве имеет, наверное, даже первоклашка, рестораны и кафе растут в столице как грибы, супермаркетов и салонов красоты в городе тоже немало, а по количеству «Мерседесов», казино и ювелирных магазинов найти конкурентов просто невозможно. Но почему же не радует этот рог изобилия? Даже не углубляясь в дебри экономических теорий, ясно, что благополучие и процветание державы не считают по наличию бубликов и стиральных машин, уровень жизни не определяется благосостоянием пяти процентов населения, называющих себя хозяевами, а гражданское общество не строят на лжи и лицемерии.
В России постоянно тяжелые времена: татаро-монгольское иго, крепостное право, революции, восстания, государственные перевороты, войны. Всегда неспокойно, всегда штормит. Мы либо защищаем родную землю от врагов, либо, удовлетворяя имперские амбиции, завоевываем новые территории. Правда, чаще всего воюем друг с другом, и этот бой – самый жестокий, ибо его потери несопоставимы ни с чем. Война правительства против своего народа – преступление, которому сложно найти должное наказание. Будучи в здравом уме и твердой памяти, невозможно назвать хотя бы одно счастливое поколение, жившее в России за последние надцать лет.
Моя прабабка до самой смерти ругала на чем свет стоит большевистскую власть. Бабушка знала о Великой Отечественной и сталинских репрессиях не понаслышке – она потеряла мужа, побывала в плену и, как миллионы других, прошла все круги фашистско-советского ада. Мои родители выросли в голодные послевоенные годы. Моим же сверстникам достались застойное, как зеленое болото, брежневское правление и невнятные лозунги горбачевских реформ.
Быть может, фортуна благосклонна к нынешнему поколению? Увы, но и сегодняшним подросткам, пусть даже сытым и обутым, тоже несладко. В огненном колесе перемен для поколения «Кока-колы» просто нет места, ведь в этом политическом бардаке невозможно понять, в какой стране они живут, какая на дворе эпоха: НЭП, правление Сталина, очередная революция? И когда на улице встречаешь прохожего, одетого в футболку с надписью «Чем хуже, тем лучше», то понимаешь, что поколение, лишенное страны и морали, потеряно на обломках кровавой истории. В мире нет идеальных стран, и риторический вопрос «Есть ли жизнь на Марсе?» актуален как никогда, но человеку свойственно из двух зол выбирать меньшее. И шведскому социализму, и американской демократии далеко до совершенства, но все же обе страны можно назвать цивилизованными. Коррупция в России – это не частный случай, не ошибка в системе, коррупция в России – это базовый элемент государственного устройства. Эта зараза опутала все слои общества и парализовала его прогрессивное движение.
Дух свободы, в который мы поверили на заре девяностых, растаял без следа, и на пороге нового тысячелетия страна оказалась в плену бесов и вампиров. День и ночь здесь играют ва-банк, и каждый раз в пылу азарта жалкая сотня дикарей хладнокровно проигрывает бесценные сокровища великой державы, принадлежащие ее многострадальному народу. Грязному желанию выиграть поскорее да побольше нет оправдания, потому что в этой подлой игре немыслимый приз – Россия!
И все же, несмотря на то что любимой Отчизне катастрофически не везет с власть имущими, умом ее по-прежнему не понять, а с талантом до сих пор невыносимо жить, в Россию очень хочется верить, молиться за ее покаяние и возрождение. Из этой страны можно уехать на время или навсегда, ее можно любить и ненавидеть, болеть за ее судьбу и просить Бога о милости, испытывать стыд за ее детей и гордиться своими корнями – все что угодно; только нельзя отречься от этой святой земли, невозможно забыть великое имя ее, вырвать из души ее униженный стон и убить веру в ее невероятное будущее.
30 августа, 1992
Август в этом году выдался особенно горячий, в прямом и переносном смысле. Палящее солнце было на редкость безжалостно, и москвичи, обычно с радостью бросающиеся в его объятия, искали спасения от изнуряющей жары. Мне же август принес встречи, свидания и приключения. Комплименты, подарки, признания в любви сыпались на меня как из рога изобилия. На улице мужчины провожали вожделенными взглядами, незнакомцы дарили цветы, а некоторые откровенно хотели заняться со мной сексом.
Итальянец звонил из Милана чуть ли не каждый день, предлагая руку и сердце, луну с неба – одним словом, все, что моей душе будет угодно, в обмен на мою любовь. Возможно, он замечательный мужик, и спустя время я буду жалеть, но при всем моем великодушии не могу ответить ему взаимностью.
На выставке в Доме художника познакомилась с одним журналистом. Он – интересный собеседник, с ним, несомненно, есть о чем поспорить, да и в целом очень неглупый молодой человек, но, увы, не мой тип мужчины. Несмотря на нескончаемые философские беседы по телефону, после пары свиданий я решила, что нам не стоит больше встречаться.
И, наконец, о самой важной встрече. В моей жизни появился Вадим, нечаянно-негаданно, но забыть невозможно. Вот и сегодня весь день мысли только о нем… Он бежал за мной по переходу в метро, потом мы обменялись телефонами. Он пригласил меня в театр, ну а остальное – уже история. Его бархатный баритон и ярко-синие глаза просто сводят меня с ума… Я никогда не была так счастлива, и вместе с тем очень боюсь его потерять, опасаюсь, что это невероятное создание исчезнет из моей жизни так же внезапно, как и появилось. И хотя знакомы мы совсем недавно, ощущение такое, будто знаем друг друга всю жизнь.
15 сентября, 1992
Вчера ходили с Вадимом в гости к американцу Чарли и его подружке. Милые ребята, чудесная квартира на Фрунзенской набережной с видом на Москву-реку. Асия, большая любительница китайской кухни, приготовила кучу разных закусок. Неплохо, я такое впервые ела. Пили, болтали, танцевали, дурачились, отмечали дни Китая в Москве. Когда же мы остались с Вадимом одни, то занялись любовью…
Еще я услышала следующее:
«Тонкая, глубокая натура, одна на миллион. Знаешь, я к тебе отношусь гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Да, я не отрицаю, что хочу спать с тобой, но это не главное».
«„Люблю“ – затертое слово, оно для меня лживое. Есть мир чувств, прикосновений… К чему слова?»
«Ты самая сексуальная девчонка, какую я встречал. Это так важно для женщины, многие приходят к этому так поздно, а у тебя – талант от Бога! Ты себя сама не знаешь».
«Тебе внешне – пять лет, горшок и бантик, а внутреннее содержание – на пенсию пора. Зрелая, умная женщина. Тебе и правда двадцать два?»
Домой я в тот вечер пришла в час ночи. Такси поймать было невозможно, и от метро мы ехали на грузовике!
Судя по тому, что я узнал из дневника, мне нравилась моя незнакомка. Я с удовольствием прочел ее смелые суждения о политической ситуации в России, интересное повествование о Египте, где ей удалось побывать или, возможно, жить; а история о смерти близкого человека глубоко тронула меня. У нас с ней было много общего. Мы оба любили излагать свои мысли на бумаге – кто знает, может быть, она тоже по профессии была журналистом? Я понимал ее боль о России, потому что также тяжело переживал все, что происходит в США, и я тоже обожал путешествовать.
Что касается фактов, которые я смог почерпнуть из переведенного, то похвастаться было особо нечем. Здесь я по-прежнему двигался сквозь густой туман – интуитивно, осторожно, на ощупь. У меня было ощущение, будто я пытаюсь склеить разбитую на мелкие кусочки хрустальную вазу, хотя даже не знаю, как она должна выглядеть.
Полина пишет, что путешествиям обязана не только впечатлениями, но и двумя встречами, которые перевернули ее жизнь. Но кто эти мужчины, где и когда произошли встречи, почему сыграли такую важную роль? Я предположил, что Полина была замужем за Тедди; судя по дате записи, умер он летом 2003 года. Но Тедди был не единственным партнером Полины, и далеко не первым ее увлечением. Какие еще тайны личной жизни незнакомки хранят непереведенные страницы? Об этом пока можно было только гадать.
Вероятно, самый важный вопрос, который мне хотел бы задать читатель, да и, честно говоря, которым задавался я сам: зачем мне вдруг понадобилось совать нос в чужую жизнь и мечтать о встрече с совсем незнакомой женщиной, которая даже не подозревала о моем существовании?
Скажу откровенно: я не могу ответить. Есть в жизни вещи совершенно необъяснимые. Мое странное желание найти владелицу дневника было именно таким – сумасбродным, непонятным, но очень сильным. Я не мог устоять перед этим искушением, и единственное, что мне оставалось, – поддаться ему.
Глава 8
Престон сидел в своем офисе, положив ноги на край журнального столика, откинувшись на спинку кресла и буквально приклеившись к своему любимому лэптопу, с которым, как мне казалось, он не расставался даже когда ложился спать.
– А, Майк! Ну проходи, дружище, – приветствовал меня шеф, снимая очки. – Ты пришел на полчаса раньше, чем договаривались. Не терпится обсудить со мной поездку?
– Я некстати, босс? Заняты? Могу подождать.
– Ну, зачем ждать. Давай, садись, устраивайся поудобней – нам есть о чем поговорить. У меня сегодня более-менее спокойный день. Может, кофейку? Ты уже завтракал?
– Если честно, не успел, и от кофе не откажусь.
– Вот и отлично!
Престон попросил Кейт принести нам два кофе и пару сэндвичей с ветчиной и сыром.
Мой шеф был не просто большим любителем кофе, а настоящим знатоком-гурманом. В молодости он провел несколько лет в Милане и с тех пор терпеть не мог стандартный американский кофе, который традиционно готовится в кофеварке с фильтром и на вкус менее крепкий, чем классический эспрессо. Престон привез из Италии специальную кофеварку, всегда сам покупал особые сорта кофейных зерен и обучил своего секретаря готовить превосходный эспрессо.
– Так-так. Давай рассказывай. Как поездка? Какие впечатления? Как тебе Барак? – забросал меня вопросами босс.
– Поездкой доволен. Надеюсь, что статья отвечает вашим ожиданиям.
– Майк! Мы с тобой знаем друг друга без малого лет десять, а ты разговариваешь со мной как с английской королевой, – укоризненно заметил Престон. – Брось ты, к чертям собачьим, все эти реверансы и прибереги аристократические манеры для кого-нибудь другого. Не трать драгоценное время и говори по существу.
– Окей, шеф, буду по делу, без лишних слов. Барак Обама – интересный малый. Для политика – молодой, энергичный, полный оптимизма и энтузиазма, потрясающе харизматичен. Как человек – умный, образованный, прекрасный оратор и необыкновенно обаятельный.
– Это все очень неплохо, – задумчиво протянул Престон. – Но ты, похоже, сомневаешься в его успехе?
– Вы правы. У меня немало сомнений насчет его кандидатуры. Его ахиллесова пята – незначительный опыт на политической арене: сами знаете, в конгрессе он без году неделя. Но меня, откровенно говоря, больше настораживают его детская наивность и душевная мягкость. Эти качества редко свойственны политическим лидерам.
– Согласен с тобой. Смотришь прямо в корень. У меня сложилось похожее впечатление.
В дверях появилась секретарь с ароматным кофе и аппетитными бутербродами.
– А, вот и наш кофе. Чудесно, Кейт, спасибо. Пожалуйста, не забудь подтвердить мою встречу в четыре, – не преминул напомнить ей Престон.
Кейт, как и я, работала с Престоном много лет и была правой рукой шефа, однако этот дотошный зануда любил держать все под контролем.
– Да, возвращаясь к Бараку… Знаешь, Майк, если быть предельно честным, то я скажу больше. Одно дело его личность. Допустим, он не хищная акула, повидавшая жизнь, но вот готова ли Америка избрать первого в своей истории чернокожего президента? Вот ведь в чем дело. Что ты на это скажешь?
– Об этом я тоже думал. Рабство в США отменили весной тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года, а закон о расовой дискриминации увидел свет только в середине шестидесятых годов двадцатого века. И расизм в Америке жив до сих пор, особенно на юге.
– Да, Майк. Увы, но это правда.
– Кстати, как вам заявление Обамы, что каждый американец имеет право на доступное медицинское обслуживание и медицинскую страховку?
– Да, здравоохранение – важный элемент его кампании. Но что здесь нового, Майк? И до него многие пытались что-то сделать, но, увы, так ничего и не вышло. Возьми хотя бы Клинтона: он тоже обещал внести изменения в эту область, даже создал комитет по реформе здравоохранения, который возглавила его жена. А в результате? Не получив поддержки конгресса и медицинских компаний, реформа провалилась.
– Согласен. Но в стране сорок пять миллионов не имеют страховки. Ежегодно, когда многие из них вынуждены обращаться за неотложной помощью, это стоит больницам и налогоплательщикам миллионы долларов. Это отличный рецепт для бюджетного кризиса. И если даже не Обаме, то кому-то другому придется решать эту проблему. Мне кажется, что он не просто заигрывает с идеей реформы системы здравоохранения, а действительно хочет добиться реальных перемен. Я думаю, на случай победы в ноябре у Обамы есть план, как это осуществить.
– Ну что ж, будущее покажет. Между прочим, Рождество буквально на носу. Какие у тебя планы? – полюбопытствовал Престон.
– Думаю слетать к сестре в Атланту на пару дней. Надеюсь повидаться с родителями, которые обещали приехать к ней из Флориды.
– Вот и отлично, – одобрительно кивнул босс. – Повидайся с родней, наберись сил. Будущий год предстоит тяжелый: много работы, много командировок. Опубликуем в следующем номере твою статью об Обаме, а после праздников, думаю, надо тебе заняться Маккейном. Нашим читателям будет интересно интервью с республиканцем.
– Конечно, шеф, – ответил я и встал, чтобы попрощаться.
Престон сделал последний глоток кофе, поставил чашку на стол и, окинув меня пристальным взглядом, сказал:
– Что-то ты мне не нравишься, друг мой. Ты как будто не в себе, Майк. Проблемы с подружкой? Как там поживает красавица Софи?
– Мы расстались с Софи перед моим отъездом в Чикаго. Так что теперь она поживает сама по себе.
– Боже праведный, надо же, как вышло! Софи надоел сумасбродный журналист, и она положила конец вашему роману?
– Не угадали, – грустно улыбнулся я.
– Да ну?! – искренне удивился Престон. – Вот уж не думал, что ты решишься бросить такую красотку. Я уже присматривал новый фрак, надеялся погулять на твоей свадьбе. Да, жизнь непредсказуема, и в этом ее прелесть. Ну, не буду мучить тебя дурацкими вопросами. Выпей за мое здоровье и найди себе другую малышку.
– Спасибо, босс. Непременно, так и сделаю.
Попрощавшись с Престоном, я подумал, что, пожалуй, стоит внять его совету. Я действительно был сам не свой. Видимо, сказывалась напряженная работа последних недель – конференции в Лондоне и командировка в Чикаго. К тому же на душе разброд: расстался с Софи, ищу загадочную хозяйку дневника, и, конечно, прошел еще один год жизни. Чем старше мы становимся, тем богаче и тяжелей багаж воспоминаний: «вчера» становится больше, чем «завтра», и все чаще преобладают глаголы в прошедшем времени.
Пришло время подзарядить батарейки! Я позвонил Мартину, чтобы узнать, не составит ли он мне компанию в баре «Импала Лаундж»: выпить и поболтать за жизнь. К счастью, Мартин оказался в тот вечер свободен, и мы договорились встретиться в половине девятого.
Мартин был моим единственным другом, с которым мы понимали друг друга с полуслова, а часто и совсем без слов. Однако наши судьбы были совсем не похожи. Я не женат и слыву казановой, а Мартин встретил свою жену на третьем курсе колледжа и с тех пор не представляет, как можно любить других женщин. Я пишу для газеты, Мартин же работает в издательстве. В мои сорок шесть у меня нет детей, а у него, вероятно, скоро будут внуки.
Тем не менее мы дружили со студенческих лет, и нас связывала прожитая вместе четверть века, наполненная самыми разными событиями.
– Майк, привет, старина! – Мартин поднялся из-за барной стойки пожать мне руку. – Давай присоединяйся, я вот тут начал вечер с джина. Тебе заказать скотч?
– Привет, дружище. Да, скотчу я изменяю крайне редко. Рад тебя видеть, Мартин. Хорошо выглядишь! Все еще бегаешь по утрам? Как семья, что новенького?
– Семья в порядке. Дженнифер по-прежнему на телевидении. Дети выросли, у них, сам понимаешь, своя жизнь. В издательстве, как обычно, сумасшедший дом. Перед выборами, думаю, начнется просто светопреставление – все кому не лень начнут пропихивать свои шедевры. Ну а бег по утрам – святое. А что у тебя? Ты что-то кислый. Неприятности в газете или утомился от поиска второй половины?
– Да, утомился – не то слово. Нет, в газете все окей. Вчера вернулся из Чикаго: готовил статью об Обаме. Не знаю, Мартин, тяжело на душе, но объяснить, почему, не могу. Может, усталость, может, кризис среднего возраста.
– Чувствую, ты что-то недоговариваешь, – засомневался друг. – Давай еще выпьем, тебе легче станет откровенничать. Ты, случайно, еще не бросил Софи?
– Да.
– Что «да»? Бросил?
– Не пойму, что ты так удивляешься. Софи – не первая женщина, с которой я расстался. Ты же знаешь мою репутацию, – усмехнулся я.
– Не устану тебе повторять, Майк, – покачал головой Мартин, – на старости лет будешь в одиночестве дрочить под одеялом в вонючем доме престарелых, ха-ха… Ладно, не обижайся, я шучу.
– Знаешь, по большому счету, ты прав. Надеюсь, что хоть ты придешь навестить.
– Ну, конечно, приду, – Мартин вздохнул и отпил джин. – Хотя не теряю надежды, что ты образумишься. Если серьезно, что у вас не сложилось с Софи?
– Знаешь, бывает так, что кого-то понимаешь с полуслова или даже с полувзгляда. Два человека подходят друг другу, как ключик к замочку. Софи – самая красивая женщина из всех женщин, с которыми я когда-либо был знаком, умница, да и во всех отношениях достойный человек, но, к сожалению, мы – будто жители разных планет.
– Ну, а ты, старина, ты-то о ком мечтаешь? Твоя вторая половинка живет на Земле или за ней нужно лететь на Венеру? – не унимался друг.
– Черт его знает, Мартин. Может, и на Венеру.
– Ладно, не кисни, все образуется. Найдем тебе невесту к твоему пятидесятилетию, ха-ха… У Дженнифер на телевидении такие красотки бегают!
– Спасибо, старина. Я как-нибудь сам разберусь.
– Нет, правда, посмотри на себя! Высокий, спортивный, блондин с голубыми глазами. Мечта любой женщины!
– Брось, Мартин, скажешь тоже.
– Слушай, Майк, я тебя таким хмурым сто лет не видел. Что тебя гложет? Может, со здоровьем проблемы? – Мартин даже слегка наклонился ко мне и поправил очки на переносице, словно стараясь разглядеть, что творится у меня в душе.
– Да нет, со здоровьем все окей. Мне тут спать не дает один дневник, который я из любопытства подобрал в самолете, – признался я.
– Ты что, не сдал его в бюро находок, или как оно называется?
– Так поступил бы ты, Мартин, да и любой нормальный человек. Я же со своими фантазиями сделал все по-дурацки. Сначала, как полагается, вернул в офис «Дельты», а потом, когда выяснилось, что его никто не забрал, взял себе и теперь не расстаюсь с ним ни днем ни ночью.
– Даже не знаю, что сказать, – удивился друг. – Слушай, Майк, а на черта тебе сдался чужой дневник? Он что, принадлежит Хиллари Клинтон или Обаме?
– В этом случае все было бы гораздо проще. Дневник написан на русском языке некой Полиной, которая, видимо, родилась и выросла в России, а где живет сейчас, одному богу известно.
– Ну ты влип, старина! – всплеснул руками Мартин. – Думаю, что без водки нам сегодня точно не обойтись.
Действительно, водка в этот вечер оказалась весьма кстати. Мы просидели с Мартином в баре до самого закрытия. Перемыли кости начальству и знакомым, обсудили политику, посетовали на возраст и поругали молодежь. Конечно, поспорили и о моей находке.
Мои доводы в пользу профессионального любопытства и желания вернуть дневник хозяйке Мартин развенчал буквально за несколько минут. Друг без колебаний предложил свою версию. Зная мою увлекающуюся натуру, Мартин решил, что я в очередной раз влюбился, причем в этот раз судьба сыграла со мной злую шутку: шансы найти возлюбленную равносильны выигрышу в лотерею, да к тому же я никогда не видел Полину – и потому влюблен в фантазию, а не в реальную женщину.
Относительно перспективы нашей возможной встречи Мартин был весьма пессимистичен. На его взгляд, я искал иголку в стоге сена. Затея совершенно бессмысленная, даже самый последний идиот в Лас-Вегасе не поставил бы и цента на нее. Более того, мой друг назвал меня извращенцем, который настолько пресытился обычными любовными интрижками, что теперь жаждал романа с призраком.
Не знаю, может быть, Мартин в чем-то был прав, и я немного лукавил, когда пытался убедить себя, что хочу найти автора дневника, потому что склонен к азарту и всегда ищу на свою голову приключений. Неужели я ввязался в эту сомнительную историю, одержимый всего лишь праздным любопытством? Может, действительно, одной только влюбленности и было под силу объяснить мое душевное смятение, непреодолимое желание прочитать дневник и встретиться с незнакомкой?
В любом случае, что бы это ни было и к чему бы ни привело в будущем, я принял решение продолжить перевод дневника и поиск Полины. В конце концов, что я терял? Несколько сотен долларов, заплаченные за перевод, и несбывшиеся мечты?