Александр Олегович Фирсов
Про крыс и людей
Когда петляние коридоров закончилось и перед Сайманом открылась последняя дверь, он с удивлением обнаружил, что она выходила прямиком к огромной сцене, на которой он и должен был, по всей видимости, выступить в последний раз. Поднимаясь по лестнице, он уже слышал вой толпы и обрывки громкой речи, – видимо, объявляли самого Саймана. Ступив на дощатый, наспех сколоченный пол сцены (наверное, позже планировалось уничтожить все следы этой операции) он оглянулся по сторонам. По обеим сторонам от трибуны сидели различные новоиспечённые военные чины, депутаты, представители околоплавающих подразделений и структур и прочие важные и уважаемые крысы. Среди них Сайман увидел и Сакса. Он поймал его взгляд и грустно ему улыбнулся. Сакс поспешил отвернуться. Тогда Сайман под скандирование своего имени встал за трибуну и энергично помахал толпе.
Оказалось, что вся армия «воды» представляла из себя всего полторы – две сотни сомнительного качества бойцов. Впрочем, размеры армии компенсировались неуемным энтузиазмом ее солдат. По атмосфере мероприятие мало походило на начало военных действий. Здесь не витал серьезный и мрачный дух войны с налетом холодящего страха, от которого немеет душа, попеременно меняющегося на состояние отчаянной горячки, храбрящегося задора, который присущ времени, непосредственно предшествующему любой битве. Тут же было иначе. Личный состав был весел и непосредственен. Это больше походило на студенческий выпускной. Было видно, что крысы рады своей участи. Рады были, что смогли, наконец, превратиться из изгоев общества в героев, даже ценой собственных жизней. Они радовались, что их жизни до сих пор бесцельные, полные тоски и самоедства по поводу собственной неполноценности и греховности перед миром (который сам их в этом и убедил). Теперь они, благодаря счастливому случаю, смогли снискать наконец долгожданное одобрение и уважение «определяющего» большинства. И пусть они этого не увидят, но они умрут с мыслью об этом, которая целительным елеем покроет их больные, многострадальные души. Они будут искуплены. И будут вечно жить как герои в умах будущих поколений. В очередной раз Сайман испытал острую, жалящую душу жалость к этим несчастным крысам. Но видом никак не показал. Вместо этого он дружелюбно улыбнулся и приветственно поднял руку над трибуной. С другой стороны, им в отличие от Саймана было сейчас хорошо, легко и просто. И так будет до самого конца. Не это ли успех?
А там, за последней чертой, разбор полетов не ведется. И кто в итоге остался в дураках, не имеет значения, потому как вне зависимости от качества прожитой жизни в дураках все равно остаются всё, хотя бы потому, что первоначально угораздило вообще появиться на свет. Поэтому получалось, что это они должны пожалеть Саймана, так как он уже знал, что дурак, и с этим знанием ему и суждено умереть. Но никто не собирался его жалеть, как и он не собирался никого жалеть. Как вообще никто и никого на самом деле не жалеет в этом мире. А сокрушаются лишь по собственным мотивам, даже получая извращенное удовольствие от этого или же просто для поднятия самооценки. Все-таки прав был Сакс, когда говорил, что все нужно делать только для себя. Не потому что чрезмерный эгоизм – это хорошо, нет. А по тому простому факту, что любая крыса в принципе не может делать что-то не в своих интересах. Любая, бескорыстная на первый взгляд помощь на самом деле и в первую очередь – акт самоублажения собственного эго, а уж только потом идут все эти больные, голодающие и нуждающиеся. Мы помогаем другим, только потому, что делаем счастливее именно себя. Даже если на первый взгляд так не кажется. Стоит взглянуть лишь на этих «счастливцев» ровными рядами, стоящих перед ним, отдавших все, что есть, ради удовлетворения своего ума. Они сделали это добровольно, и в этом ключе их действительно можно назвать свободными крысами, как и всех нас. Ведь мы никогда не делаем ничего, чего не хотим. И это может звучать абсурдно и нелепо, но это чистейшая правда. Это понимал Маркс-Смитт, это теперь понимал и Сайман Куцехвост. Жаль, что ему от этого знания нисколько не легче. Потому что Сайман еще знал, что никто не свободен в первую очередь от себя самого, а это самое страшное, тотальное и унизительное рабство из всех возможных. Потому-то древние говорили о том, что в первую очередь нужно отречься от себя, чтобы обрести свободу. Так оно, наверное, и есть, вот только теперь Сайману было не до того. У него было мало времени и еще полно очень даже материальных дел.
– Слава крысиной конфедерации! Слава обществу свободных крыс! Мы родились свободными по праву, но сегодня тот день, когда мы станем свободными по духу и по заслугам! Да возрадуется Духовная Крыса и примет нас как равных в чертогах разума своего, где будем одним единым во все века!
– Слава! Слава! Слава!… – единодушно вторила толпа.
«Порой на меня накатывает. Какая-то тоска, напополам с тошнотой. Вдруг становится противно и, что самое паскудное, совершенно бессмысленно жить. И все говно, что за годы жизни успело осесть налетом по стенкам души, вдруг становится невыносимо тяжелым, целыми шмотками отрываясь и падая вниз, туда, где в глубине, на самом донышке, еще осталось что-то чистое и светлое, опускаясь куда каловые массы очерняют и разбавляют собой не только это самое чистое и светлое, но даже последнюю память об этом. И потому кажется, что всю жизнь только тем и занимался, что творил зло и подлость, и ничего доброго не было. И хоть точно знаешь, что это хорошее и плохое – все одна херня и что всем не угодишь по – любому, все равно тоскуешь и скулишь, интуитивно грезишь и ищешь чего-то такого, что без исключения будет хорошим для всех и каждого. И думаешь так – вот, это точно будет ништяк, потому как всем нужно и легче от этого жить. И стараешься, мучаешься, но делаешь. Сделал. Предвкушаешь общую радость и благодарность душевную. А потом как взглянешь на эти рожи дурные, одни из которых с недовольством глядят, другие – с безразличием, а третьи – и вовсе все старое воротить желают. И ты уже виноват перед ними и за все им должен теперь за все благо твое. Теперь хуже черта тебя держат. И тогда сразу вся тоска пропадает, и тошнота уходит. И только злоба одна. Зарок себе даешь, со скотом по-скотски вести себя, потому что им все одно, всегда плохо и всегда мало будет и чего хотят не знают, потому так и живут. А спросишь, говорят – хотим жить по-крысиному. А значит это, что хотят сладко жрать и спать и дурить без меры. И чем жизнь лучше у таких, тем больше этой дури, саморазрушения. И не напастись на них ресурсов и благ крысиных, потому что все одно переходит в безумие и спускается на ветер. Потому и держать их нужно в стойлах и кормить из общего корыта, влево в вправо не давать смотреть. Скулить при том будут в таких же объемах, как и прежде, а то и меньше. И всегда думай о себе лучше. Не делайся должным никому, но старайся, чтобы все оказались обязаны тебе. Заставь себя уважать и бояться, тем паче сам себя. Говна внутри тебя не убавится, но жить все же станет проще и веселее»
«PS: А коль скоро снова накатит тоска, перечитай дважды»
Заметка из ежедневника Арчибальда Сакса
После выступления, которое, кстати, прошло на «отлично» (боевой дух с просто высокого поднялся до пиковой точки, на волне которой солдат приобретал абсолютное бесстрашие и преданность, и что самое главное – не задумывался уже ни над какими приказами). Сайман еще какое-то время пробыл за трибуной, после чего его достаточно бесцеремонно увели, и его место занял какой-то другой оратор. Те же два здоровяка под руки отвели его обратно в тот же кабинет, в котором он был заперт до этого. Так в одиночестве и неопределенности он провел следующий час, вспоминая короткое детство, службу в разведке и старика Мао.
«Вот если бы его тогда не размазал булыжник, то сейчас он точно слег бы с сердцем, увидев, что творится вокруг», – думал Сайман. Он вспомнил старика, его добрые поучения, абсолютно правильные, но совершенно
неподходящие и неосуществимые в условиях суровой реальности.
Вдруг дверь в кабинет широко открылась, и внутрь вошел уже знакомый Сайману персонаж. Впрочем, меньше всех он ожидал сейчас увидеть именно его. А точнее ее. Неспешным, уверенным шагом к нему подошла Лариса, та самая красотка, неизвестного рода занятий, которая так ловко помогла составить антикризисный план для комитета обороны. Она села напротив Саймана и некоторое время молча вглядывалась в его изумление лицо.
– Мы с вами уже встречались, мистер Куцехвост, если помните, но не имели тогда возможности поговорить лично. А вот теперь для этого самое время. Если вы вдруг запамятовали, меня зовут Лариса Хари-мата, и я являюсь специалистом особых внутренних поручений при государственном аппарате. Вообще я частный наемник, официально нигде не числюсь и не закреплена ни за каким ведомством, поэтому вы обо мне могли не слышать и прежде не видеть ни в каких инстанциях. Но это неважно. А важно то, что я хочу вам сейчас сказать, так что постарайтесь быть максимально внимательным, – она сделала короткую паузу, чтобы Сайман смог настроиться на серьезный разговор.
– В данный момент я представляю интересы одного большого и могущественного политического альянса, члены которого…так скажем, резко отрицательно относятся к инициативам вашей комиссии. Всё потому, что вы навели большой шорох во всей конфедерации, и после такого наш унион еще долго будет под пристальным наблюдением и в рейтинге неблагонадежных. А это плохо для всех. И вообще навязывать войны без общего одобрения собратьев по ремеслу – очень некрасивый и даже губительный жест.
– Позвольте, Лариса, но вы ведь сами помогали нам в этом, разве не так? – удивился Сайман.
– Да, это так, но тогда вы являлись моими клиентами, и я заботилась о ваших интересах… к тому же я жестоко за это поплатилась, – она на секунду закрыла глаза, а затем ее симпатичное личико на секунду исказила страшная гримаса, полная боли, видимо, она припомнила нечто страшное из своего, недавнего прошлого.
– В общем, все получилось так, как получилось. Кто нужно сделал выводы, виновные же понесут наказание согласно величине участия и вовлеченности в данный инцидент. Наказания избежал лишь король, потому что с него взять нечего, да и он слишком весомая и нужная фигура на доске, чтобы от нее избавляться. За ним лишь назначат ответственное лицо, которое будет следить за тем, чтобы у короля впредь не возникало излишнего мания величия. Вот почему я собственно это вам рассказываю. Решено на эту должность назначить вас, Сайман. Мы посчитали, что вашей вины в случившемся нет, но зато вы показали хорошие коммуникативные навыки в общении с народом и беспрекословное подчинительство, что очень кстати. Отныне вы будете советником короля и соответственно будете советовать ему то, что необходимо, а также следить и извещать нас о том, что говорит и замышляет король. Работа непыльная и почетная. – Сайман смутно припомнил, что однажды уже слышал такое и в итоге чуть не ушел на дно, в буквальном смысле. – Все документы о переводе мы подготовим уже после войны, а пока вы будете исполнять свои прямые обязанности, только уже с другим руководством. Вопросы?
Сайман всегда был сообразительным крысом и, в общем, все уже понял, а задавать лишние вопросом довольно глупо, чтобы не вызвать сомнений у новых рекрутеров по поводу их выбора, но все же один вопрос его очень волновал:
– Скажите, а как быть с тем, что я только что во всеуслышанье объявил, что пойду в последний бой во главе армии, а скоро появлюсь при дворе короля Пуччи, живой и невредимый?
Лариса расмеялась:
– А кто узнает, что и кому вы тут наговорили? Все, кто надо, уже в курсе, что к чему, и будут помалкивать, а герои войны обычно остаются немы после выполнения воинского долга.
– Кто же возглавит операцию?
– Не беспокойтесь, лишать солдат боевого духа никто не собирается. Их командир будет с ними. А то, что он вдруг стал в два раза жирнее, так это скроет его глубоководный костюм, как и его лживую морду, – она произнесла последнее с особой ненавистью.
Сайман было хотел спросить еще что-то, но подумал, что этой информации уже более чем достаточно, и остальное можно смекнуть самому, потому он лишь утвердительно кивнул головой и перевел тему в другое русло.
– Что мне делать прямо сейчас? – спросил он.
На лице Ларисы отобразилось удовлетворение.
– Отдыхайте, Сайман, вы сегодня многое пережили и не потеряли лица. Это оценили многие. Отправляйтесь домой, завтра с вами свяжутся и введут в курс дел. На этом все, до свидания, мистер Куцехвост, думаю – еще свидимся, – она озорно подмигнула Сайману, поднялась и, не оборачиваясь, так же медленно и с достоинством покинула кабинет, оставив Саймана в одиночестве.
Вот так. «Зыбка реальность, и нет надежного основания у текущего момента, сколь основательно и непоколебимо не выглядело бы насущное положение дел», – подумал Сайман. Еще совсем недавно он готовился пасть жертвой закулисных интриг, а ныне не только пережил девятый вал, но и на его гребне смог подняться выше прежнего. Наверное, мало кто в унионе, да и во всей конфедерации, мог бы похвастать подобной судьбой. Вот только отчего-то Сайман совсем не чувствовал радости по этому поводу.
Конечно, груз неминуемой и скорой гибели с грохотом провалился в бездну памяти, осужденный существовать теперь лишь в качестве затухающего с каждым годом эха собственного былого величия, но все же радости и, как бывает в таких случаях, нестерпимой жажды жизни он не почувствовал. Может, то было просто постшоковое состояние безразличия, которое вскоре должно было смениться упоением здорового и молодого тела и радостью существования на белом свете, а может, что-то другое, иное, которое уже не уйдет и будет лишь расти и крепнуть, разрушая психику и иссушая тело год от года, словно паразит, вытягивающий все соки из своего хозяина, точнее даже будет сказать, носителя, потому как уже трудно определить, кто кому хозяин на самом деле в таком случае. Чувство того, что весь этот кошмарный бред, готовность исчезнуть, рассеяться в небытие не закончатся и будут продолжаться еще, возможно, долго и очень долго, казалось сродни аду.
Наверное, будь Сайман посмелее, он прямо сейчас сорвался бы с места и побежал догонять уходящий в вечность отряд камикадзе, но он был слишком малодушным и прагматичным для такого героического поступка. К тому же резонно решил, что это всегда успеется. А пока, может, действительно лучше пойти домой и хорошенько выспаться, а там видно будет? Может, все не так уж и плохо. Все же утро вечера мудренее. Да, так и есть. И вообще, надо беречь себя, ведь он, Сайман Куцехвост, единственный, кто способен не дать зайти всему этому слишком далеко.
Эпилог
Напоследок стоит коротко освятить ряд событий, произошедших после. Война в общей сложности длилась еще около месяца. Новое руководство решило не рисковать с неиспытанной заразой, поэтому было принято решение – бойцов, заразивших не менее десяти врагов, за «заслуги и доблесть» отправлять на морской фронт, где неожиданно возникли «проблемы» с подлыми дельфинами, которые, на удивление многим, показали себя как организованные боевики, да и лагерей подготовки оказалось гораздо больше, чем считалось ранее. Поэтому помощь ветеранов, уже обстрелянных, была кстати. Доподлинно неизвестно, каким образом определялось, скольких людей удалось заразить солдату, но в итоге большая часть армии «земля» зарекомендовала себя как отличных бойцов и была немедленно отправлена на помощь союзной армии. В результате при поддержке бойцов сухопутных подразделений удалось-таки победить врага путем полного уничтожения всей дельфиньей расы, о чем в своей памятной речи торжественно сообщил главнокомандующий армии и председатель комиссии по безопасности, генерал (на тот момент) Сайман Куцехвост, по случаю торжества окончания войны.
Гораздо интереснее закончилась сухопутное наступление. Закончилось оно безоговорочной победой конфедерации, по крайней мере, так решило всеобщее голосование. Но вот что мало кто из обывателей знает, так это, какие разрушительные последствия имела та война для людей. Оказалось, что инфекция оказалась весьма вирулентной по отношению к человеческим организмам, смертельной и к тому же очень заразной. При отсутствии у людей того времени даже начальных знаний для борьбы с пандемией и вообще элементарных правил санитарии болезнь привела к тому, что всего за одно крысиное поколение вымерла почти половина человеческого населения униона. Впрочем, этот факт очень долго скрывался от населения и о настоящей трагедии войны, узнало лишь следующее поколение крыс.
