Lehaim Kaytnaf
Arbitratust. Мрак Думлука
–– Я не понимаю тебя Алекс. Все три года, я честно пытаюсь понять и изучить твой внутренний мир, прикладываю максимум усилий, но всё безрезультатно. Мои коллеги тоже разводят руками. Твой IQ …
Пётр Алексеевич не смог договорить, так как сразу заметил, как быстро и недобро блеснули глаза Алекса. Это был всего лишь небольшой всплеск энергии Мрака, прошедший по лицу Алекса в виде быстрой ряби ни на что непохожей гримасы ужаса и боли. Но даже этого было вполне достаточно, чтобы профессор испытал дикий, очень сильный страх. Его души словно коснулась божественная сила, указав человеку на его место в мироздании.
–– Не говорите мне об этом Пётр Алексеевич. – Алекс резко сменил тон голоса, который теперь стал грубым и холодным как камень. У профессора на мгновение промелькнула мысль о скрытой тёмной сущности всё это время существующей по ту сторону сознания Алекса и о которой упоминала в своих дневниках Виктория Андреевна Звягинцева. – Эта шкала слишком примитивна и несовершенна. Она не может в полной мере охватить и измерить человеческий интеллект. Разум человека необычайно сложен и многообразен. Ваших знаний явно недостаточно, чтобы сделать рабочую модель коннектома. Никто из вас не может.
Алекс начал подавлять в себе тёмное начало. Закрыв глаза, он сделал несколько глубоких вдохов сосредотачиваясь на образах друзей и самых близких ему людей. Сколько сил это стоило ему, знал только он один. С каждым разом было всё труднее и труднее подавлять Мрак внутри себя. Конкретно именно так Алекс его и называл, вглядываясь каждое утро в своё отражение в зеркале. Пётр Алексеевич увидел это и понял, что его догадки верны. Всё оказалось намного сложнее и запутаннее, чем он думал, но тем было и интересней. Ум профессора неожиданно упёрся в невидимую преграду.
–– Алекс, с тобой всё в порядке? Мы можем продолжить? – Голос профессора дрожал, хотя он всеми силами стремился скрыть это. Главное, чтобы это не было его фатальной ошибкой.
–– Да Пётр Алексеевич, всё нормально, – ответил он через некоторое время уже своим обычным голосом. Его глаза были по – прежнему закрыты, так как нужно было обязательно взять себя в руки и окончательно успокоится. – Только не спрашивайте меня, что это было.
–– Хорошо не буду, – вздохнул профессор с облегчением. – И так, позволь мне спросить, как ты живёшь? Каким ты видишь мир?
–– Вы действительно хотите это знать? – Алекс всё ещё успокаивал своё дыхание, как вдруг неожиданно резко открыл глаза, вопросительно посмотрев на профессора. Он словно мысленно повторял свой вопрос
–– Да, хочу. С твоего позволения, если можно, – сказал тот, как можно мягче.
Повисла минутная пауза. За это время Алекс уже полностью успокоился, и вновь сосредоточился на разговоре.
–– Ну что ж. Профессор, попробуйте представить себе безграничный белый лист, на котором, помимо бесконечного разнообразия геометрических фигур, ещё существуют небольшие штрихи, скажем так, дополнения к основному ландшафту. Если смотреть с этого ракурса, то наш мир прост и, конечно – же несовершенен, но и в то же время, он необычайно уникален и многогранен, всё конечно же зависит от масштаба.
–– А где же человек? Где его разум?
–– Человека, как личность, я вижу в общей картине мироздания, только как еле заметную точку, причём, с любого ракурса и любой величины масштаба, а разум же выступает в качестве маяка, вектора движения, причём только в одном направлении. Мы ничтожны профессор, и наша участь незавидна. Это, если объяснять по- простому, на пальцах. Пётр Алексеевич, я понимаю всю абстрактность моего суждения, но проще этой модели, быть просто не может.
–– Просто о сложном, понимаю, а что находится за пределами листа?
–– Лист, как я уже упомянул, бесконечен. Дальнейшее, на мой взгляд, может попытаться объяснить теория Кантора. Но, она очень сырая, и нуждается в дальнейшем длительном совершенствовании. Эта сверхзадача по плечу только нескольким поколениям чрезвычайно изощрённых умов человечества.
–– Угу, – задумчиво произнёс профессор. – Так значит за бесконечным листом что-то есть? Я, правильно тебя понимаю?
–– За бесконечным миром Пётр Алексеевич, есть нечто, что не поддается осмыслению и познанию. Разум человека не в силах понять и осознать трансцендентность. Вы же прекрасно понимаете профессор, что, и кого я имею ввиду.
–– То, что принципиально недоступно опытному познанию, – задумчиво произнёс профессор. – Карл Ясперс и Кант, я вижу ты знаком с их работами.
–– Пётр Алексеевич! – Алекс добродушно улыбнулся и пристально посмотрел на учителя. – Ясперс, Кант, Макиавелли, Вебер, Фромм, Смит: их труды я знаю наизусть. Платон, Аристарх, Аристотель, Пифагор и другие локомотивы развития цивилизаций, мои мысленные каждодневные собеседники. Все они – “гиганты человечества, его столпы, его основа” и хорошо уживаются вместе в моём сознании. В этом плане, я никогда не бываю одинок.
–– Охотно верю тебе, и здесь есть чему позавидовать. Я даже с трудом могу представить, как красив и бесконечно многообразен твой мир, – мечтательно говорил профессор, – и насколько широки твои знания по структуре мироздания, истории мира и человечества, но как всё это умещается у тебя в голове?
–– Конечно костный каркас головы человека неотъемлемая и очень важная часть тела. – Алекс позволил себе не – надолго засмеяться, – но всё это бренно, а значит не несовершенно. Ни у кого не может вызывать сомнений, что именно мозг играет главную роль у всех млекопитающих, но ещё более важно сознание, кстати, то же являющееся следствием.
–– Следствием чего, мозга? Но постой Алекс, разве сознание возможно без носителя? Существует общеизвестный факт, что именно мозг и является его носителем, а декапитация приводит к смерти мозга, и как следствие сознания.
–– Звучит очень убедительно, но только не для меня профессор.
Повисла минутная пауза. Серьёзное выражение лица Алекса, его пронзительный взгляд и внутренняя уравновешенность, прямо говорили о его твёрдой вере в свою теорию. Но каковы его доводы, каковы аргументы? Профессор задумался.
–– Если вам сейчас станет легче, то я лишь отчасти соглашусь с вами, профессор. Декапитация действительно приводит к физической смерти мозга через некоторое время, но только не сознания, которое невозможно, если нет причины. Головной мозг человека, на самом деле, не является причиной, а тем более колыбелью сознания. Он всего лишь главная неотъемлемая часть человеческого сознания или просто проектор, который проецирует “наше Я” в физическую реальность, через призму сознания. Оно словно многогранный кристалл, сколько граней столько и личностей.
–– Интересно, – задумчиво произнес профессор и снова что-то записал в свой блокнот. – Тогда напрашивается вопрос, а что тогда причина?
–– Думлук.
–– Думлук? Он причина?
–– Оно профессор, а не он. И, оно не просто причина, оно первопричина абсолютно всего и вся. Недалёкие люди называют это астралом, но вся суть заключается в том, что абсолютно все ваши описания Думлука будут в корне неверны. Вариантов бесчисленное множество. Многие пытались заглянуть за “грань” бытия, и больше их никто не видел. первопричина трансцендентна! Вот в чём вся суть и лучше не скажешь.
Алекс отвернулся, и с задумчивым видом посмотрел в окно.
–– То есть за белый лист. Так что же за гранью? – Не унимался профессор.
–– Вы не можете это увидеть, и тем более понять. Никому не дано, такова увы, природа человека.
–– Я очень постараюсь понять.
–– Вы уже поняли это, но по- своему. Ваше подсознание дало вам ответ, просто вы ещё не осознали до конца своё видение профессор. – Алекс снова пристально посмотрел на Петра Алексеевича, отчего у того по всему телу побежали мурашки. – Я понимаю, запретный плод сладок. – Тут Алекс ухмыльнулся, – но не стоит “пробовать его на вкус”, послевкусие убьёт вас, поверьте мне.
–– А, что видишь ты? Прости за тавтологию, мне просто интересно.
–– Я знаю где, а точнее, в чём находится белый лист и, что есть за его пределами. Я также знаю, откуда берётся рисунок. Если вы думаете, что я сумасшедший, то вы глубоко заблуждаетесь. Скажу прямо, я не намерен обсуждать данную тему ни с кем бы то ни было, включая и вас. Прошу понять меня правильно.
–– Нет, нет Алекс, я не считаю тебя сумасшедшим, и всё прекрасно понимаю. – Тут же запротестовал профессор. – Давай лучше сосредоточимся на более конкретном, а не на метафизическом. Мне важно знать, что с тобой всё в полном порядке.
–– Дальнейший наш разговор, Петр Алексеевич. – Алекс будто прочитал мысли профессора, – не имеет смысла, а значит и продолжения, а Виктору Антоновичу, моим поклонникам и просто хорошим людям пожалуйста передайте, что я физически и психически здоров и не собираюсь делать разного рода глупости. Пусть почитают мой анамнез. Повторюсь, я польщён вашим вниманием и глубоко признателен за это.
–– Рад это слышать Алекс, но я вижу, как ты становишься другим. В чём тогда дело?
Профессор не сдавался. Предчувствие и интуиция никогда его не подводили и сейчас они били тревогу.
–– Учебный год близится к завершению. Видимо мой организм таким образом реагирует на взросление и на учебный процесс. Ваши тревоги построены на субъективном и только поэтому не имеют под собой реальной основы. В сентябре всё придет в норму, я обещаю.
–– Очень надеюсь, что так оно и случится, но может тебе будет лучше, когда ты сбавишь обороты? Необязательно быть самым лучшим. Дай другим шанс стать первыми и лучшими.
–– По поводу шанса я подумаю, но склонен дать отрицательный ответ. Никто меня не догонит, не хватит сил. Да я и не стремлюсь быть первым, и тем более самым лучшим. Всё это моё призвание, это моя природа, а обороты я даже не замечаю. Меня всё вполне устраивает. Считаю, что надо чаще встречаться. Это пойдёт на пользу нам обоим. Вы отличный собеседник, умеете слушать и рассуждать, таких мало.
–– Спасибо за столь лестную оценку и, полностью поддерживаю твою инициативу. Алекс, ты у меня всегда желанный гость. Позволь спросить, а как ты спишь? Не мучают ли тебя кошмары? Если не хочешь не отвечай.
–– Почему же, охотно отвечу на ваш вопрос. Сплю нормально, шести часов каждый день вполне достаточно, чтобы выспаться.
–– Шесть часов? – Искренне удивился профессор и снова что-то записал в свой блокнот.
–– Да, такая вот странность. Кошмары бывают, но кто их не видит. Я это считаю вполне естественным, любой психолог или психиатр со мной согласиться. Николай Николаевич считал меня экстраординарным. Я с этим не спорю.
–– Он сам тебе об этом говорил?
–– Не только говорил, но и даже писал об этом.
–– Николай Николаевич вёл свои изыскания? – Как бы невзначай спросил профессор.
–– Я называю их дневниками, а по сути, это целый монументальный труд, который мир ещё не видел. Сергей Евгеньевич Маркусов подтвердит мои слова.
–– Глава корпорации “Метагеномик”?
–– Да. Большую часть исследований, он и Беляев, вместе проводили в лабораториях “Метагеномик”.
–– Неужели они исследовали тебя при помощи целой корпорации?
–– Вас это удивляет?
–– Нисколько, – немного слукавил профессор. – Академик Беляев был в первую очередь исследователем, и мечтателем.
–– Петр Алексеевич прошу меня простить, но мне нужно идти, есть дела. – Алекс сменил тон, давая тем самым понять, что не склонен больше отвечать на вопросы профессора. – Для вас, наша беседа была очень содержательной, и вам есть над чем поразмышлять на досуге. Если вас так сильно волнует судьба дневников, то рекомендую поговорить с Сергеем Евгеньевичем. Он в курсе всех дел, которые непосредственно касаются меня. Считаю своим долгом предупредить вас вот о чём, реальность совсем не такая, как вы её себе представляете. Она может шокировать вас и даже свести с ума. Будьте очень осторожны, когда станете искать истину. Наука открывает многие двери, но некоторые не стоит открывать, как бы этого не хотелось. Я доверяю вашей интуиции, прислушайтесь к ней. Хорошего вечера.
–– Взаимно Алекс. Не смею тебя больше задерживать. Спасибо, что нашёл время зайти ко мне. Признаться, ты вновь удивил меня.
Они одновременно встали из-за стола и пожали друг другу руки. Алекс ушёл, оставив профессора в полном одиночестве и глубоких раздумьях. Многие его догадки нашли подтверждение в словах Алекса. Ученик задал учителю сложнейшую задачу, решив которую, он найдёт все ответы на свои вопросы.
Пожилой возраст, основная причина ухудшения зрения, и теперь без очков, по – большей части никак не обойтись, но профессору они были и не нужны, чтобы разглядеть тот Мрак, который находился за спиной Алекса. Да, именно его и имел ввиду Алекс, когда говорил про трансцендентность. Небеса черны и пусты, а ад и близко не подходит под все человеческие описания. К, сожалению, разум человека очень скуден на образы, и с этим ничего нельзя поделать, ибо такова наша природа.
Профессор не верил в существование таких тайн и загадок, которые были бы не по зубам человеческому уму. Но он отчётливо видел, как его гордость всё дальше и дальше отдаляется от черты света. Он, как и многие другие, пока что молча взвешивал все “за” и “против” естественно осознавая свои неизбежные ошибки при осмыслении происходящего. Он прекрасно понимал, что его пространные рассуждения о понятии некой черты света, могут быть превратно истолкованы его коллегами и друзьями. А это могло в дальнейшем поставить заслон, увести от истины. Конечно, он не мог точно знать, что находиться за чертой, и возможно ли существование разума вне рамок познаваемого.
А немыслимое и непостижимое было за каждой стеной, за каждой закрытой дверью. Называть это можно по – разному, на сколько хватит фантазии, но суть от этого не изменится. Профессор видел, как Алекс теряет человечность и с каждым днём превращается в нечто неправдоподобное, а объяснить все эти происходящие с ним метаморфозы, не представлялось возможным, так как катастрофически не хватало не только знаний, но и времени. Часы тикали и нужно было действовать, но как именно и какими подручными средствами? Было ли это очередным тупиком, или всего лишь завесой, за которой скрывалось нечто шокирующее, непостижимое и даже, пара нормальное?
В тиши своего кабинета, иногда по нескольку раз в неделю засиживаясь до глубокой ночи, Петр Алексеевич внимательно перечитывал не только дело Алекса, но и свои видения, аккуратно записанные в блокнот. Он также уже несколько раз перечитывал личные записи, сделанные директором детского дома Викторией Андреевной Звягинцевой, в котором жила и воспитывалась “четверка”. Свои мысли, изложенные на бумагу, она однажды передала профессору лично при их единственной встрече, когда ребята уже учились на первом курсе.
Именно в её записях, профессор и обнаружил не только множество “чудесных” очень странных совпадений и роковых случайностей, но и множество необъяснимых и порою страшных явлений. Для профессора, записи Звягинцевой стали нечто вроде книги откровения, потому – что все её опасения и невероятные теории по поводу тёмной природы Алекса, прекрасно отражались в зеркале мира. “Четвёрка” вместе уже девять лет и крепко дружны, несмотря на сложные характеры. Но очень интересным профессору показался сам факт полного отсутствия контактов между ними и потенциальными родителями. Как пишет сама Виктория Андреевна, никого из них, ни – кто даже не пытался усыновить и удочерить. У Алекса, конечно, совсем другая история, которая, однако делает изучение его внутреннего мира более увлекательным, чем у остальных троих.
Также профессор много раз задумывался об истинной природе гениальности Алекса, ведь его ум, действительно превосходил гений Эйнштейна, Ландау, Гильберта и прочих корифеев точных наук, и это утверждение было отнюдь не плодом богатого воображения профессора, а результатом трёхлетней интенсивной работы комиссии, созданной специально для решения данного вопроса из преподавательского состава кафедр. Высокие морально- нравственные качества и исключительная харизма, сослужили Алексу хорошую службу. К примеру, даже Макс Белов, снискавший за три года обучения в университете себе славу человека с очень сложным и противоречивым характером, почти сразу признал в Алексе харизматического лидера, не говоря уже об остальных, и это была лишь верхушка айсберга.
–– Необыкновенная и, очень загадочная личность, которая увы, овеяна непроницаемым туманом таинственности. И, то, что именно он скрывает душу Алекса и, не даёт нам всем в полной мере разглядеть его истинную природу, не вызывает ни у кого из присутствующих никаких сомнений. – Сказал как – то Виктор Антонович, выступая перед коллегами из специальной комиссии.
Личное досье Алекса, было самым большим, и, как следствие, самым малоизученным. Сама природа информации, делала её подробный анализ практически невозможным. Профессор честно пытался с нею работать, применяя в основном контент – анализ, но вскоре понял, что ходит словно по лабиринту и всё чаще натыкается на непреодолимые препятствия и тупики, которые не позволяли увидеть полной картины происходящего. В достоверности же доступных личных и общих данных об Алексе, профессор ни капли не сомневался.
–– Нет! Это всё получается гремучая смесь все различных философских направлений. И неужели мне придётся рассматривать личность Алекса, только через призму основных религиозных догм и древних языческих верований человечества? – Признался профессор однажды самому себе в тиши своего кабинета.
Лебедев открыл свой сейф, и решил снова просмотреть личное дело Белова Максима Александровича.
–– Белов Максим Александрович, – начал тихо читать он себе под нос, – предположительно родился в городе Москве двенадцатого декабря одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Случайно был найден диггерами в заброшенном коллекторе на глубине ста двадцати метров в полной темноте. Новорождённый был завёрнут в белый саван и находился в плетёной корзине. При обнаружении крепко спал и проснулся только при приезде милиции и врачей, не плакал. Дальнейший осмотр малыша педиатром, не выявил никаких врождённых аномалий, внутренних и внешних повреждений тела, а также заболеваний. Был не много истощён. Сдан в дом малютки с последующим переводом в детский дом под управлением Звягинцевой Виктории Андреевны, так как поиск родителей, близких и дальних родственников, а также точное место рождения, выяснить так и не удалось. Дату рождения определили специалисты. Фамилию, имя и отчество дали в доме малютки.
Профессор отложил папку с делом в сторону, потом встал с кресла и, сложив руки за спиной, задумался, смотря в окно. Ему, снова ни как, не давала покоя, с виду совсем простая мысль, что самое начало жизненного пути Макса, оказалось просто усеяно одним сплошным ковром невероятного, можно даже сказать, фантастического везения, да ещё с лихвой удобренного счастливыми стечениями обстоятельств.
–– Интересно, что именно могло привести диггеров в нужное место? – Рассуждал он вслух в полнейшей тишине кабинета. – Да и ни для кого не является секретом сей очевидный факт, что почти безграничные, и чрезвычайно опасные, как заброшенные, так и действующие подземные коммуникации, по своей сути являются ни чем иным, как одной огромной братской могилой, и уж точно никто не считал, сколько новичков – одиночек, да и целых групп профессионалов, бесследно исчезает почти каждый день в этом тёмном и запутанном, просто гигантском каменном лабиринте.
Профессор даже не сразу заметил, как начал медленно ходить по кабинету из стороны в сторону. Сказывалась многолетняя привычка, но что он совсем не замечал, так это неосознанное, и постепенное запутывание своего сознания в ловчих сетях неведомой паутины, ловко сплетённой самой тьмой. Разум профессора, в своих рассуждениях, приближался к запретному плоду познания и не ведая, что находится совсем близко от двери, открывающей путь в Запредельное.
–– Также остаётся полной загадкой и его появление на свет. – Продолжал говорить он, усаживаясь в своё рабочее кресло и снова пробегая взглядом по делу Макса. – И, как бы ни старались компетентные органы, им так и не удалось выяснить даже роддом, а ведь прошло уже более двадцати лет. Нигде и ни у кого нет абсолютно никаких записей. Право я начинаю думать, что его извергла сама тьма, не иначе. Да, и как ещё можно объяснить его обнаружение у чёрта на куличках? Если кто – то вдруг решил избавиться от ребёнка, то не проще было бы сделать это более простым способом, чем тащить корзинку на такую глубину, да ещё и оставлять чуть ли не в самом центре подземного города? Для чего нужны были все эти трудности?
Отложив папку в сторону, он снова полез в сейф и, взяв оттуда ещё два дела, положил их на стол. Сколько раз он уже их просматривал, сколько перечитывал, но больше ясности в голове так и не стало. И снова увлекательное чтиво.
–– Тишкова Софья Андреевна, – снова начал бубнить себе под нос профессор. – предположительно родилась в городе Москве семнадцатого декабря одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Случайно была найдена бригадой Мосметростроя в старом заброшенном и неосвещённом тоннеле метро. Как потом выяснили оперативники, в тоннеле частично произошёл небольшой обвал грунта. Новорождённая была завёрнута в белый саван и находилась в плетёной корзине в смертельной близости от смеси грунта и бетона. На момент обнаружения, малышка крепко спала и проснулась только при приезде милиции и врачей, не плакала. Дальнейший осмотр педиатром не выявил у малышки каких – либо врождённых аномалий, а также внешних и внутренних повреждений, только небольшое истощение. Сдана в дом малютки с последующим переводом в детский дом под руководством Звягинцевой Виктории Андреевны, так как поиск родителей, а также наличие у новорождённой хоть каких – ни будь родственников и знакомых положительных результатов не дал. Также не определено точное место рождения. Дату рождения определили специалисты. Фамилию, имя и отчество дали в доме малютки.
Третье дело было почти такое же загадочное и в то же время жутким.
–– Кузнецов Андрей Викторович, – и снова вся та же вдумчивая интонация профессора, – предположительно родился в городе Москве девятнадцатого декабря одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Случайно был найден диггерами на глубине ста метров в заброшенном бомбоубежище Министерства обороны, расположенного на территории заброшенной воинской части на юге столицы. Плетёная корзина с завёрнутым в белый саван новорождённым, на момент обнаружения, находилась в одной из закрытых комнат рядом с командным пунктом. На момент приезда милиции и врачей крепко спал, но потом проснулся, не плакал. Дальнейший осмотр малыша педиатром не выявил никаких врождённых аномалий в развитии, а также скрытых или явных заболеваний, не много истощён. Сдан в дом малютки с последующим переводом в детский дом под руководством Звягинцевой Виктории Андреевны, так как поиск родителей, а также близких и дальних родственников, и их знакомых, положительных результатов не дал. Не удалось выяснить и точное место рождения. Дату рождения определили специалисты, а фамилию, имя и отчество получил в доме малютки.
Лебедев снова отложил дело в сторону. И снова все те же мысли о счастливой череде просто невероятных удачных обстоятельств. А, если бы не было того обвала в заброшенном тоннеле метро, если бы диггеры не обследовали те заброшенные территории, то вряд ли бы эти трое молодых людей в полном расцвете сил писали бы у него экзамен по математике. К слову сказать, и погода на улице стояла тогда далеко не прохладная и совсем не походила на привычную Европейскую зиму.
Декабрь одна тысяча девятьсот восьмидесятого года выдался аномально холодным для европейской части России. Дневные и ночные температуры били все рекорды за всю историю метеонаблюдений и даже конкурировали с антарктическими, а метели, вьюги и бураны не знали себе равных. В ту пору полностью замёрзли не только Белое и Баренцево моря, но и все северные озёра и реки. Даже атомным ледоколам приходилось с большим трудом прорываться сквозь огромные ледяные торосы, а также очень толстый лёд. Всё это сильно замедлило морскую северную навигацию, а некоторые арктические экспедиции пришлось отложить на неопределённый срок. Все ждали милости от природы и не лезли зря на рожон. Чем была вызвана такая локальная погодная аномалия, так никто в мире и не смог понять. Механизм чрезмерно быстрого охлаждения воздуха до очень низких температур противоречил всем климатическим моделям и вызвал тревогу не только у ООН, политиков и учёных, но и у обывателей. У Вселенной есть тайны, которые еще долго будут не доступны человеку и одна из них тогда ярко проявила себя. В то время абсолютно всем казалось, что наступил ледниковый период пусть и несколько необычный. Десятки тысяч замерзших и столько же без вести пропавших. Эта была национальная трагедия. Только в январе, после Рождества, температура пришла к климатической норме, что не могло не радовать. Теперь в декабре каждый год бушуют сильные метели и бураны, а морозы такие, что замерзает почти вся Москва-река. Конечно, повторения холодной аномалии восьмидесятого больше не повторялось, но загадок и тревог от этого отнюдь не стало меньше. Школьников и студентов теперь отправляют на каникулы, и это стало нормой. Приостанавливают работу многие предприятия. К такой русской зиме с жёстким сибирским нравом, люди стали по – не многу привыкать. Туристы из южных стран специально стали приезжать в европейскую часть России в это время, что -бы пощекотать себе нервы и, проверить себя на крепость. Всё это уже часть нашей истории.
Аномальный холод в декабре, рождение Алекса и этой великолепной тройки. Было ли оно всё связано? Петр Алексеевич верил в эту связь, но никак пока не мог доказать её. Пазл никак не хотел собираться, и всё это было очевидным из – за нехватки очень важных деталей и чёткого понимания происходящих процессов.
–– Один лишь сплошной винегрет в голове, с гремучей смесью мистики, фантастики и полнейшего абсурда, а ещё и приправленной моей немалой долей головной боли. – Сказал однажды профессор, уходя уже за полночь домой с работы. На подсознательном уровне он чувствовал, что Алекс ко всему этому имеет прямое отношение, и то, что именно он центральное звено, а также ключ ко всему. Но ограниченному со всех сторон человеческому уму, было не под силу найти источник, понять причину и распутать данный клубок. А ответ лежал там, в Запредельном, недоступный никому из живущих на Земле, кроме одного человека, внешне ничем не отличавшегося от остальных людей.
Алекс конечно же лгал профессору насчёт своего хорошего самочувствия и, что у него всё в полном порядке. Но эта была ложь на благо всем, кто знал его. Конечно же учебный процесс не доставлял Алексу никакого дискомфорта. Он, наоборот отдыхал, когда учился, приводя таким образом свой незаурядный и могучий ум в порядок. И, именно математика расставляла, в его голове, всё на свои места, потому что только в её абстрактной красоте он находил покой и душевное равновесие.
Психические и физические изменения, на которые обратил внимание профессор и другие люди, были, на самом деле следствием ежедневных, ночных кошмаров Алекса, и которые представляли из себя бесконечный океан тьмы, безмерной боли, многогранного и многоликого ужаса.
Все прекрасно знают, что каждый человек на земле, хоть раз в своей жизни видел кошмар, и это вполне естественно, но только не в его случае. Алекс был неким исключением из правил, человеком, совсем не вписывающимся в физическую реальность, данную нам в ощущение. Он, несомненно, был тем, кому впервые удалось заглянуть туда, где не только живым, но и мёртвым не было места. Но не просто заглянуть, за “грань” материального мира, за ту, на самом деле тоненькую чёрточку света, но и воочию убедиться в существовании мрачного и непостижимого НИЧТО.
Кошмар Алекса не имел ничего общего с теми кошмарами, которые иногда снятся очень впечатлительным людям, после просмотров фильмов ужасов. Этот кошмар был абсолютно другой природы. Он был даже больше, чем реальность. Когда Алекс просыпался утром и приходил в себя, то вскоре, в ванной комнате стоя перед зеркалом, каждый раз воочию убеждался в существовании запредельной боли, страха и ужаса. Доказательства, были отчетливо видны на теле. Так, Великое Ничто проявляло себя всегда в разных обличьях и ипостасях. То, что с Алексом случалось в Запредельном, каким – то образом проецировалось в физическую реальность. Алекс был неким проводником, можно сказать воротами в другой, чуждый всему живому, миру тлена и забвения. Каждую ночь кошмар оставлял на теле несчастного человека свой неповторимый автограф, подпись, недоступную для понимания никому.
Немыслимо, бред, паранойя. Как только Алекс не называл всё происходящее с ним. Каждую ночь, в ноль тридцать, его сознание как бы отключалось, и Алекс погружался в безбрежный океан тьмы. Он падал в бездну, а следом приходило НЕЧТО, что не имело абсолютно никакого объяснения. Безудержный, непостижимый ужас Запредельного. Он показывал себя человеку, словно был “живым” и всё крепче, с каждой последующей ночью, сжимал в своих ледяных объятиях. Для Алекса наступала вечность, а время переставало существовать. Там, куда он падал, оно было ненужно, да и само пространство выворачивалось наизнанку и принимало немыслимые формы.
Потом всё внезапно заканчивалось, как бы по чьей – то воле, но только для того, чтобы в следующую ночь, он мог увидеть другую грань бесконечного и многогранного мира тьмы. Ужас, который так чётко видел Алекс, выбирался через самые мрачные и бесконечные глубины лабиринта подсознания. А, его источником служила черная бездна немыслимого – безвременье. Это был Думлук, великая и непостижимая “обитель” Хаоса и Мрака. Ужас буквально проникал в каждую клеточку тела Алекса, парализовывал волю, не давал дышать. Кошмар высушивал и терзал Алекса, как беспомощную марионетку, как тряпичную куклу, внезапно попавшую в лапы огромному разъярённому зверю. Утро же Алекса всегда начиналось одинаково, с сильнейшей жажды, имевшей мало чего общего со своей младшей сестрой, которая вызывала обезвоживание. К ней, он уже даже успел привыкнуть.
Каждый раз, когда кошмар уходил, он оставлял после себя еще и “горькое послевкусие”, некое чувство, объяснить которое не представлялось возможным. Алекс понимал это для себя, как страх остаться в безмерном нЕчто навсегда. Это сводило с ума, и было намного хуже ожидания смерти. Для Алекса смерть была лишь мгновением, неким переходом в трансцендентность, а пунктом назначения был Думлук. Алекс, в первую очередь, боялся потерять самого себя. Вдруг утром проснется нечто другое, а не он, ведь то, что происходило там, нельзя было никак понять и осмыслить.