Александр Майборода
Степной удел Мстислава
Глава 12
Столица Алании Маас находился в трех сотнях верст восточнее от Тмутаракани. Это три дня неспешной дороги верхом на коне.
Маас представлял собой огромный по тем временам город с населением в два десятка тысяч. Он располагался в горной долине и имел хорошие защитные укрепления.
Аланы занимались земледелием, животноводством. Широко были распространены ремесла – кузнечное дело, изготовление украшений из камней и стекла. Аланы были богаты – даже шелковые ткани шли на украшение повседневных одежд взрослых и детей.
Царский дворец, находившийся в центре города, был просторен и украшен яркой керамикой, отчего даже на фоне зимней серости гляделся сверкающим драгоценным камнем.
Отвезти письмо брату от сестры мог и обычный гонец. Но за письмом скрывалось другое, более важное дело: не привлекая чьего-либо внимания, Первинок должен был выяснить настроения аланского царя и его окружения.
Такие дела требуют времени, поэтому Первинок задержался в Маасе почти до середины зимы.
Но наконец он не только выяснил всё, что ему требовалось, но и приобрел друзей, которые обещали ему сообщать обо всем происходящем в царском дворце.
Теперь можно было возвращаться домой. Первинок был уверен, что Мстислав ждет его с нетерпением.
Из Мааса выехал он рано утром. Его сопровождал десяток воев из его отряда.
Дорога была хорошо известна.
Тракт из Мааса до Тмутаракани хорошо наезжен. Тракт больше представляет собой обычную грязную полевую или лесную дорогу, только более разбитую и от этого более грязную. Тракт от других дорог отличается тем, что обозначен указательными знаками – обычно большими камнями, иногда с надписями. Вдоль тракта периодически встречаются селения, постоялые дворы. В любом доме путник мог остановиться на ночь, подкрепиться, а также подковать коней, подремонтировать повозку.
Зимой темнеет рано и так быстро, словно с неба сваливается огромная шапка. Поэтому было благоразумнее еще до наступления сумерек позаботиться о ночлеге.
Но Первинок совершил ошибку, простительную разве лишь для неопытного воя: стремясь поскорее попасть в Тмутаракань, он упрямо ехал до тех пор, пока можно было рассмотреть дорогу. В результате вскоре обнаружил, что заблудился. Поблуждав немного, при этом едва не свалившись в глубокий овраг, он приказал остановиться и расположиться на ночлег.
Заночевать в поле для воя обычное дело.
Один развел костер. Другой натаскал соснового лапника – рядом оказался лес, – которым застелил землю вокруг костра, чтобы не спать на сырой земле. Третьи принесли дров.
Коням спутали ноги и отпустили пастись. Зима в этих местах малоснежная. Ночью снег выпадает, а к полудню тает. Поэтому земля покрыта нежной низкой травой.
Вскоре темноту разорвал яркий свет костра.
Поужинав, Первинок выставил сторожевое охранение, а остальным разрешил спать.
Перед рассветом на лагерь откуда-то с запада дохнуло волной теплого влажного воздуха, такого густого, что дышать стало тяжело. В воздухе над костром мелким бисером блеснули невесомые капли тумана, а дальше все поглотила молочная темнота.
Тлеющий огонь в костре приобрел темно-красный оттенок и зачадил низким полынным дымом.
Спавшие вокруг костра люди начали кашлять и шевелиться.
Проснувшись, Первинок окинул взглядом вокруг. Не заметив сторожей, подал голос:
– Эй, сторожа! Кто там спит?
– Ни-ни! – послышался голос, и в темноте проявилась фигура с копьем.
Первинок встал. Поправив одежду, он присел к костру ближе.
Вой подошел ближе.
– Спокойно было? – спросил Первинок.
– Спокойно.
– А кони? Не растеряли? В таком тумане умучишься их искать.
– Та рядом они. Их Цветан сторожит, – сказал вой, и словно подтверждая его слова, недалеко послышалось лошадиное фырканье.
Первинок подкинул в костер веток. Ветки пыхнули дымком, влага с поверхности дерева испарилась, и огонь начал разгораться.
Показалось, что стало светлее.
– Скоро рассвет, – проговорил Первинок и громко – звук голоса прогремел, словно набатный колокол, – приказал:
– Хватит спать!
Пока завтракали, стало видно, что утренний ветер согнал туман с возвышенности, на которой расположился Первинок со своим отрядом.
Небо было чистым и светилось лазурью. Низкое тусклое солнце клубилось словно живое, оттенками красного – из яркого рябинового цвета плавно перетекало в перезрелую вишню и обратно.
– Пора собираться в дорогу, – сказал Первинок, и вои, быстро закончив с завтраком, пошли ловить коней.
Первинку привел коня Цветан.
Когда Первинок садился на коня, Цветан заметил:
– Ночью, похоже, кто-то ходил по низине.
– С чего это ты взял? – удивился Первинок. – Ведь в тумане ничего не видно.
– Чужая лошадь ржала.
– Может, тарпан?
– Не-е. Я любую лошадь по голосу могу узнать.
– Ладно, – сказал Первинок. – Сейчас спустимся вниз и посмотрим, кто это там ночью блукал.
Спустившись с холма, через несколько минут они въехали в туман. Туман держался над землей слоеным пирогом, совершенно не касаясь ее.
Под туманом листья и трава были усеяны густой росой.
Маленькие и большие слезинки сверкали в слабых лучах солнца, пробивавшихся сквозь разорванные утренним сквозняком окна в тумане, словно драгоценные алмазы.
Серебристую поверхность рассекала темная полоса. Низкая трава была примята и покрыта комками грязи, выбитыми из влажной земли конскими копытами.
– Тут дорога, – сказал Цветан. – Ночью проехало десятка три верхом…
Первинок понял его – след оставил небольшой отряд. И так как отряд шел ночью, то очевидно было, что намерения у этих людей были не самые добрые.
Дороги находились под защитой аланов, однако ночью жизнь на дорогах прекращалась.
Горы заселяло множество мелких народов. У оторванных от цивилизации племен нравы были дикие. Горы давали безопасность, но мало пищи, поэтому горцы активно промышляли разбоем.
Горцы были крайне жестоки: выследив неосторожных путников, они безжалостно убивали их.
Впрочем, на дороге любые вооруженные люди несут потенциальную опасность.
– И куда же они так спешили? – вслух задал вопрос Первинок.
Цветан слез с коня и наклонился над следом. Потрогал пальцем. Пожевал губами. Закончив осмотр, поднял голову и доложил:
– Тут есть еще один след. Сухой. С вечера прошел обоз. Две повозки. Скорее всего, это были купцы. А эти, что на конях, шли позже, уже по росе. Шли весьма шибко. Похоже, разбойники искали купцов.
– Н-да… – задумчиво проговорил Первинок. – Кто-то вечером тоже заблудился. Купцы, поняв, что заблудились, наверняка на ночь остановились где-либо недалеко. Так что эти, на конях, настигли их еще до рассвета.
Он бросил взгляд на Цветана, который снова влез на коня.
– Однако надо бы посмотреть…
– Я слётаю?
– Ага! Погоди, – сказал Первинок и поднял руку. – Пикша, подъедь-ка ко мне.
Один из воев подъехал ближе.
– С Пикшей поедешь, – распорядился Первинок. – Я хочу посмотреть, на кого напали воры. Разделяться не будем. Но ты, Цветан, с Пикшей иди по следу впереди. Только осторожно – чтобы не спугнуть воров. А мы пойдем следом за вами.
Цветан и Пикша тронули бока коней и двинулись вперед. Пикша – шагах в десяти впереди. Цветан – сзади. Двигались они медленно. Если гнать опрометью, то недолго нарваться и на противника. Это были разумные меры безопасности в разведке.
Цветан и Пикша проехали немного вперед. Пикшу, ехавшего впереди, скрыл туман, но Цветана было хоть и смутно, но видно.
Они немного проехали, и дорога подошла к лесу и нырнула в него.
Пикша остановился. Цветан подъехал.
Над узкой дорогой нависали ветви деревьев, отчего дорога словно уходила в темную пещеру. Лес по обочинам был завален буреломом.
Здесь тумана было меньше.
Дорога была явно малопроезжая. Заросшие травой, неглубокие колеи были полны дождевой, плохо пахнущей водой. В коричневой воде плавала разная дрянь: личинки комаров, взрослыми голодными особями которых лес изобиловал; дохлые мыши и белые, словно грязные снежные хлопья, поденки.
На мокрой дороге виднелась свежая колея и лошадиные следы. В некоторых местах виднелись и человеческие следы – след был от сапог.
Пикша посмотрел на Цветана:
– Ну что – едем дальше?
Цветан сдвинул шапку и почесал голову. Он огляделся по сторонам.
Суетливые белки, собиравшие еловые шишки на зимний запас, неожиданно наткнувшись на чудных существ, каких они почти никогда не видели, столбенели на ветках. Но, видя, что вреда от этих новоявленных обитателей леса им никакого не предвидится и они не посягают ни на лакомые шишки, ни на жизнь самих белок, в задумчивости, сидя на верхушках елей, наблюдали за ними и что-то зацокали на своем беличьем языке.
– Похоже, в лесу какая-то деревушка, – сказал Цветан и задал риторический вопрос: – Но чего купцам делать там?
– Держались дороги – дорога всегда ведет к человеческому жилью, – а по темноте и туману не заметили, как вошли в лес, – выдвинул версию случившегося Пикша.
Пока они рассуждали, подъехал Первинок.
– И чего остановились? – негодующим тоном задал он вопрос.
– Дорога уходит в лес, – сказал Цветан. – Как бы совсем не увела от тракта.
– Дорога есть – по ней и вернемся назад, – сказал Первинок.
– Тогда – вперед? – спросил Цветан.
– Вперед.
Пикша осторожно двинулся.
Через пару сотен шагов начался подлесок – признак приближающейся поляны или болота. Пикша пригнулся к спине коня. Затем остановился, прислушиваясь.
Цветан подъехал к нему.
– Что?
Пикша поднял ладонь, давая знак к тишине.
Цветан прислушался.
Где-то далеко в лесу рассыпался барабанной дробью дятел-работяга. Звонко шелестели, движимые легким ветерком, листья на верхушках кустов и деревьев. Где-то по-человечески застонала древняя, сломавшаяся под внезапным порывом ветра осина.
Вдруг ему почудился странный звук: тихо, как будто из-под земли, донесся детский всхлип.
– Дальше надо пешком, – тихо прошептал Пикша.
Цветан кивнул головой.
Пикша передал ему поводья, соскользнул с коня и опустился в сухой папоротник на земле.
По-пластунски он прополз еще с сотню шагов и оказался на краю поляны. Прячась в густой сухой траве, он наблюдал.
Поляну ограждал вал, по которому шел высокий забор из толстых бревен, заостренных сверху.
На сооружение такой стены требовалось много усилий и времени. Но жители не жалели этого – безопасность важнее.
Люди боялись не столько диких четвероногих зверей, из которых самыми опасными были волки: умные, хитрые и безжалостные твари, ненавидевшие людей больше, чем своих вечных соперников, медведей, – сколько других, самых злобных и коварных зверей – двуногих.
Они были правы: звери убивали людей, только когда были очень голодны или охраняли выводок; двуногие же убивали людей всегда, как только их видели. От зверей, зная их повадки, можно было спастись, от двуногих – никогда!
Против войска такая крепость не устоит, но аборигены лесной деревни надеялись, что высокая ограда защитит их от горцев, бродяг и прочего сброда, бродившего по земле вооруженными до зубов шайками в поисках всякого рода поживы.
Деревенские жители вооружались топорами, копьями и самодельными луками с отравленными стрелами.
Люди надеялись на высокую ограду. Не всякий варнак полезет через ограду или будет ломиться в крепкие дубовые ворота, рискуя нарваться на меткую стрелу, пущенную прямо в заросшую диким волосом харю.
И хорошо для разбойника, если стрела будет метко пущена и смерть наступит быстро, сразу утихомирив раз и навсегда искателя приключений и богатств.
Гораздо хуже, если стрела не убьет сразу вора, а, только пробив грязную кожу никогда не мывшегося, завшивленного дикаря, ранит его. Тогда его ожидает заражение крови и он будет долго гнить где-нибудь на обочине лесной дороги, заражая воздух во всей округе, пока его не растащат лесные санитары – рыжие муравьи – и не сожрут личинки мясных мух.
Но дубовая ограда для разбойников особым препятствием не была, хотя на рожон они и не лезли – обнаруженные деревни они просто жгли огнем.
Лесная дорога упиралась в деревню.
Из своей засады Пикша видел, что из-за ограды поднимался легкий дымок. В горьковатом березовом дыму чуялся тошноватый запах паленого мяса.
К нему, низко пригибаясь, подбежал Цветан.
– Ну что?
– Все следы идут в деревню. Ворота закрыты. А через ограду ничего не видно, – сказал Пикша. – Подозрительно: деревня, а тихо… Должны же люди разговаривать, собаки шуметь. И наконец, даже петухов не слышно, в деревне это удивительно! Не спят же они в это время?
– Похоже, воры захватили деревню, – сказал Цветан.
– Да… – сказал Пикша и обернулся. – А где воевода с остальными?
– В лесу ждут, – сказал Цветан. – Надо бы заглянуть за ограду.
– Щас, – кивнул головой Пикша и пополз к ограде.
Глава 13
Пикша подобрался к забору, подпрыгнул, уцепился за край, подтянулся и, быстро глянув поверх забора, спрыгнул и быстро вернулся.
Пикша был молодой парень, и он еще не покрылся броней, присущей старым солдатам, хладнокровного равнодушия к чужим страданиям.
Лицо его, обычно румяное, побледнело, губы дрожали. В углах по-детски больших серых глаз чудились слезы.
Пикша срывающимся от волнения голосом прошептал:
– Цветан, там воры убивают деревенских жителей. Давай я по ним стрельну из лука?
Цветан уже предполагал, что происходило за высоким забором. След разбойников вел прямо в деревню. Ворота были целы и закрыты. Нигде не было заметно последствий какой-либо борьбы. Это свидетельствовало о том, что деревня была захвачена врасплох. Сторожа спали и проворонили появление опасности у деревни.
Ничего удивительного. Подобные случаи нередко случались даже с большими городами. Люди, живущие в постоянном страхе, привыкают к нему и теряют бдительность.
Цветан был старше Пикши, опытнее и более хладнокровен. Он знал, что горячиться ни в коем случае нельзя было: даже двум отличным лучникам справиться с двумя десятками вооруженных людей было невозможно.
– Тихо! – холодно проговорил он.
В глазах Пикши метнулось недоумение. В его глазах мелькнула ненависть к Цветану.
– И сколько их там? – спросил Цветан.
– Я видел два десятка, – неуверенно проговорил Пикша.
Цветан рассердился:
– А где у них сторожа?!
– Кони привязаны. А сторожей не видно, – проговорил Пикша.
– Надо было лучше смотреть!
– Цветан, сторожей не видно – я хорошо смотрел. Наверно, увлеклись, сволочи! – оправдывался Пикша. Он жалобно попросил: – Цветан, деревенских спасать надо – там одни женщины да ребятишки!
Цветан ледяным голосом произнес:
– Проверим.
Он подошел к забору и ножом расковырял щель между бревнами. Бревна были обмазаны глиной, но под слоем глины было заметно, что они свежие, и Цветан сделал вывод, что деревня появилась здесь не так уж и давно.
Сквозь щель он увидел несколько изб, окружавших небольшую площадь в центре. Посредине площади горел большой костер. У стены избы стояли десятка три женщин, детей и несколько стариков. Они были раздеты – в белых сорочках, лишь у некоторых были цветные платки, в которые они зябко кутались.
На земле валялись тела убитых.
Догадка Цветана подтвердилась – разбойники захватили деревню рано утром врасплох.
Видимо, все немногочисленные мужчины ушли на охоту – по лесу поодиночке ходить опасно, да и зверя, если добудешь, одному было не унести. А женщины не сторожились, думали, глухомань и посторонний сюда не забредет, а потому и сторожей не выставляли – надеялись на крепкий забор. А может, сторож и был, но под утро сморило его сном и лесники его бесшумно сняли. И крепкая ограда превратилась в ловушку для жителей, так как воспрепятствовала им разбежаться по лесу.
Теперь у жителей были связаны руки. И рты были завязаны тряпками – потому и не слышалось криков.
У разбойников были большие горбатые носы, черные бороды и бритые головы. Это были горцы.
Четверо разбойников стояли по обе стороны толпы, лениво держа копья наперевес. Они не боялись, что их жертвы разбегутся или дадут неожиданный отпор.
Главарь банды, громадный и черный, сидел в кресле перед толпой. Заметно было, что он чувствовал себя богом. Ему до безумия нравилось быть богом. Ему нравилось карать.
Между пленниками и главарем лежали два обезглавленных детских тела – мальчика и девочки. Их светловолосые головки, с застывшими в страхе глазами, лежали у ног главаря. На щеках убитых еще дрожали слезинки.
Толпа деревенских жителей от ужаса окаменела, и после перенесенного жуткого зрелища у них не было сил ни сопротивляться, ни кричать. У них не было сил даже молиться!
Главарь смеялся – ему было смешно оттого, как молча плакали дети, когда им резали шеи – ну как ягнята!
А девочка, уже с перерезанным горлышком, уже мертвая, всё пыталась одергивать задиравшуюся рубашонку, неприлично обнажавшую тонкие беленькие ножки.
Палач скалил желтые большие зубы и грозил большим окровавленным кинжалом:
– Теперь я всем вам, как баранам, отрежу головы, а ваши мерзкие языки скормлю собакам! А чтобы вам и на том свете не было покоя, я сначала убью детей, затем изнасилую и убью женщин, а потом живьем сожгу стариков!
Цветан хорошо слышал его слова.
Главарь обвел толпу жутким взглядом.
– А начну я…
Тут на глаза ему попалась одна из девиц. Она отличалась от других. Точеную фигуру не прятал даже накинутый поверх бесформенный балахон. У нее были длинные иссиня-черные волосы, необыкновенные большие глаза. Лицо смуглое. При этом ярко-синие глаза, обведенные черным, словно горели бешеной дерзостью.
Главарь точно запнулся об эти глаза. Он озадаченно хмыкнул:
– Хм… А это что такое? – и отдал приказ: – Махмуд, а ну-ка, тащи ко мне эту девку.
Один из разбойников вытолкал девушку из толпы и поставил перед главарем.
– Ты кто? – задал вопрос главарь.
Девушка молчала.
– Почему молчишь? – грозно повел бровями главарь.
– Как же она может говорить, если у нее рот заткнут, – подсказал Махмуд.
Главарь усмехнулся:
– Развяжи ей рот.
Махмуд снял повязку с губ.
– Кто ты? – повторил вопрос главарь.
– Я? Я – Лолит! – смело проговорила девушка.
– Лолит? Бесовское имя… – пробормотал главарь.
Странно, но он был смущен.
– Тебя только за такое имя следует казнить…
Губы девушки тронула улыбка.
– Но ведь ты ближе к смерти, чем я.
– А ты, наверно, колдунья! – догадался главарь. – Не зря носишь такое имя…
Девушка молчала, лишь едва заметно улыбалась.
– Так что ты насчет моей смерти говоришь? – спросил главарь. – Ты мне угрожаешь?
– Да что же я могу сделать тебе? – с удивлением проговорила девушка. – У тебя меч, а у меня ничего нет. Я стою перед тобой, и мои руки связаны.
– Я не боюсь твоих колдовских чар! Ты мне ничего не сделаешь! – зло воскликнул главарь и кивнул Махмуду: – Руки ей развяжи.
Махмуд замешкался:
– Может, не надо. Она ведь колдунья.
– Развязывай! – раздраженно бросил главарь. – Чтобы сделать зло, колдунье рук не надо.
Махмуд пожал плечами и осторожно, стараясь не касаться девушки, скинул путы.
Лолит потерла затекшие запястья.
– Так что ты насчет моей смерти нагадала? – спросил главарь.
Лолит пристально взглянула в его глаза.
– В твоих глазах поселилась смерть, – холодным голосом проговорила она.
Главарь побледнел, но справился со своими эмоциями. Он криво усмехнулся:
– Я тоже могу предсказывать судьбы людей. Но не потому, что мне их подсказывает дьявол, а потому, что я сам вершу судьбы людей. Я знаю твою судьбу. За обещание мне несчастья я тебя убью.
Лолит пожала плечами.
– Твоя смерть гораздо ближе, чем ты думаешь.
Она на мгновение задумалась и проговорила:
– Нет. Я ошибаюсь.
Главарь повеселел.
Но рано он радовался. Лолит проговорила:
– Я действительно ошиблась – ты уже мертв!
Глава 14
Цветан отшатнулся.
– Надо рассказать боярину, – сказал он Пикше и, низко пригибаясь, побежал в лес.
Забежав за деревья, Цветан уже бежал во весь рост. Увидев привязанных к деревьям коней, он подбежал к ним.
Здесь ждал Первинок с остальными воями.
Обычно дружинники путешествовали без доспехов – так было легче. Доспехи надевали перед боем. Но они были в доспехах.
Задыхаясь, Цветан коротко сообщил ему о происходящем.
Внешне он был холоден как айсберг, затаивший девять десятых своей громадины в черной ледяной воде, – и горе тому, кто окажется рядом, когда ледяная гора покажет себя всю, но в сердце точно занялся лесной пожар…
– Однако эта земля не наша… – задумчиво проговорил Первинок.
– Позвать назад Пикшу? – задал вопрос Цветан.
– Нет! Не по-божески оставлять людей в беде! – сказал Первинок. – Надо помочь им!
Он направился к деревне. Следом за ним поспешили вои. Подойдя к ограде, они на секунду остановились.
– Где посмотреть? – спросил Первинок Пикшу.
Тот показал ему щель. Бросив взгляд в щель, Первинок увидел, что главарь разбойников стоит с мечом в руке. Двое разбойников, заламывая руки девушке, наклонили ее. Ее волосы, смоляными ручьями упав на землю, обнажили белую тонкую шею.
Главарь примерился мечом.
– Пора! – сказал Первинок. – Что с воротами?
– Ворота заперты, – сказал Пикша.
– Тогда перелезем через забор и побьем их стрелами, – сказал Первинок.
Умение преодолевать преграды и взбираться на крепостные стены у дружинников было отточено до совершенства. Острог, ограждающий деревню, был невысок, поэтому вои преодолели его за несколько секунд.
Оказавшись на другой стороне, они тут же начали стрелять из луков и первыми же выстрелами перебили половину разбойников.
Остальных добили мечами и ножами.
Всё произошло в мгновение ока. И мало кто из разбойников успел даже понять, что произошло.
Главарь разбойников глядел на происходящее остекленевшими глазами.
Наконец он всё понял. Но вместо того, чтобы ввязаться в бой, он так быстро бросил кинжал, как будто только что внезапно обнаружил в своих руках ядовитую змею, и метнулся к лошадям у коновязи.
Первинок пустил ему в верхнюю часть ноги стрелу. Споткнувшись, главарь разбойников упал. Его коричневые собачьи глаза залились потоками слез, и он поднял вверх руки и тонко, по-женски, заголосил:
– Не убивайте меня!
Два воя подняли главаря за шиворот и подтащили к Первинку.
Первинок приказал:
– Освободите деревенских и отдайте им эту сволочь.
Главарь бросился обнимать ноги Первинка. Он по-собачьи скулил:
– Не отдавайте меня этим свиньям. Вы, как и я, настоящие воины. Черни не подобает судить меня. А я вам пригожусь.
Первинок ногой брезгливо отпихнул главаря:
– Как смеешь ты называть себя воином, ты – грязный убийца беззащитных людей? Ты, мразь, не имеешь права не только ходить по земле, но и дышать ее воздухом! Пусть судят тебя люди!
Два старика подошли к главарю разбойников и потащили его к костру на казнь, недавно готовившуюся, безжалостным убийцей для них самих.
Главарь не сопротивлялся – страх отнял у него силы и теперь он был похож на пустой мешок.
Первинок подумал, что этот разбойник хладнокровно убивал людей. Но он никогда не думал, что и его самого могут убить. Но теперь тиран, несколько минут назад считавший себя богом, вдруг вспомнил, что у него есть жена, дети – две девочки и мальчик. Он их любил. Но он и не подумал вспомнить хотя бы одного из убитых им детей и женщин, как не помнил зарезанных им на шашлык овец. Ему было больно. Ему было очень жалко себя. Только себя.
