Александр Майборода
Мстислав Храбрый
Глава 13
Солнце медленно тонуло в сизой дымке. Подкрадывающаяся ночь осторожно, но неумолимо лизала землю длинной призрачной тенью. Тень тянулась из леса к белостенным хаткам с золочеными соломенными шапками.
Сады уже потускнели.
В кронах запели соловьи, но деревенские ласточки-касатки еще резали наливающееся синевой небо, хватая поднимающуюся теплым воздухом мошкару. В соломенных крышах нетерпеливо попискивали вечно голодные птенцы, и ласточкам было не до отдыха.
Старшие братья сидели за столом. Лица их были красны.
На столе перед ними стоял кувшин с медовухой. Рядом с ним блюдо с пирожками, блюдо с зеленым луком и огурцами.
На столе у печи лежала грязная посуда. Как видно, братья уже поужинали, не став дожидаться Тишки.
– Ты опять опоздал! – зло проговорил Андрей. – Я предупреждал тебя, что если опоздаешь, то можешь совсем не приходить.
– Я ужинать не буду, – сказал Тишка.
Андрей недовольно проговорил:
– Торопишься на гулянку?
Андрей после того, как объявил братьям, что им необходимо уехать из деревни, стал раздражителен. Он и раньше не любил, когда ему возражали, а на каждое слово цеплялся, слово старый репей.
Он мрачно поглядывал на младших братьев. Денис отказывался уезжать из деревни, а Василий не торопился ехать в Чернигов.
Но им палец в рот не клади – откусят! Мужи крепкие и хваткие. Поэтому все шишки доставались самому младшему.
Тишка ничего не ответил.
Его цель была сума с его добром. Сума висела на гвозде над сундуком.
Бочком придвинувшись к сундуку, Тишка ловко подхватил суму и устремился к выходу. Когда проходил мимо печи, Радмила – добрая душа – жалела Тишку – сунула ему в руки сверток.
– Тишка, погоди! – послышался вдогонку голос Андрея, но Тишка и не подумал задержаться. Он выскочил из хаты, только дверь хлопнула.
– Ну, погоди, все равно вернешься! – донеслась до него угроза брата.
– Ага! Щас! – язвительно пробурчал Тишка. – Только вернись – до утра не отпустишь.
Во дворе к Тишке подошла большая собака и лизнула ему ладонь.
– Не до тебя, Полкаша, – сказал Тишка и направился в конюшню.
В конюшне было сумрачно, но еще недостаточно темно, чтобы зажигать огонь. Тишка не хотел зажигать огонь, так как огонь мог привлечь внимание братьев, если бы кто из них вздумал проследить за ним.
Тишка поставил суму на крышку клети с овсом. Рядом положил сверток. Он открыл суму, и из нее пахнуло мятным запахом – содержимое сумы было переложено сухой мятой.
Сума была почти пуста. В суме хранилась хорошая одежда, завернутая в чистый рушник, – шляпа, рубаха и штаны. На дне сумы – пара сапог.
Вынув одежду, Тишка стал переодеваться.
Кони косили на подростка фиолетовыми глазами, и, шевеля мордой сено, тихо пофыркивали.
Надев хорошую одежду, Тишка сложил в суму рабочую одежду. Посмотрел на сверток – в свертке должны были быть пирожки – и положил в суму.
Затем отнес суму в угол конюшни, где лежала огромная куча сена. Разгреб в сене яму и положил в нее суму. Забросал яму сеном, разровнял и вышел вон.
Тишка торопился на вечерку.
Из-за околицы доносилось треньканье гуслей.
Лето в деревне горячая пора – работа от зари до зари. Но как только солнце нависает над горизонтом, работы завершаются и наступает время отдыха. Мужики и бабы, поужинав, выходят на лавочки, где ведутся солидные разговоры.
Легкомысленная холостая молодежь стекается на поляну за околицей. Там музыка, песни, хоровод.
За воротами на лавке сидел Первинок.
– Тиша, ты чего задержался? – спросил Первинок, поднимаясь с лавки.
– Андрей задержал, – сказал Тишка. – В последнее время он стал сильно придираться ко мне.
– И пусть.
– Что пусть?
– Пусть придирается. Зато у тебя есть родня и дом. – Первинок вздохнул. – Я бы согласился иметь родню, хотя бы меня пороли каждый день кнутом.
– Не-е, – сказал Тихон. – Ты посмотри – Андрей гонит братьев из деревни. Васька обещает уехать, но не торопится. А Денис вообще отказывается. Хоть и говорит Денис, что оставит кузнечное ремесло, однако нельзя ему верить. Кто, владеющий мастерством, откажется от него? А трех кузнецов для деревни слишком много. Теперь они ссорятся каждый день. А немного погодя и я стану для них соперником. Скоро они будут делиться. Начнут делиться – мне ничего не достанется. Как старшие, они возьмут себе всё, а меня оставят при Андрее. А что будет дальше? Андрей – хозяин. Не получится ли так, что я стану вечным работником у него. Нет, воля лучше. Не хочу я быть робичем.
– А что же ты можешь сделать? – спросил Первинок. – Ты ничего не можешь сделать – так уж положено твоей судьбой.
– Да кто же знает свою судьбу… – проговорил Тишка. – Вот возьму и через пару лет наймусь к какому-либо боярину в вои. А там, может, и дружинником стану.
Первинок даже остановился.
– В вои? В вои всех берут. Но воям мало платят. В дружине другое дело. Да только в дружину пробиться нелегко. Для этого нужна протекция кого-либо из дружинников. Чужих в дружину берут неохотно. Тиша, у тебя есть знакомые дружинники?
– Нет. Но я сильный и храбрый.
– Таких много. В воях застрянешь надолго и рано или поздно погибнешь в каком-либо сражении.
Тишка рассердился:
– Что ты скулишь?! А разве лучше быть пастухом?
– А что? Летом пастухом хорошо – тепло, под каждым кустом дом. А захочется есть – грибы, ягоды. Да подои любую корову. Зимой плохо, – сказал Первинок. На некоторое время замолчал. Потом проговорил: – Но всю жизнь пастухом не будешь. Ни жены, ни детей не завести. А другого ремесла я не знаю. Я еще мал, но через пару годов придется мне уходить.
– А давай вместе уйдем? – предложил Тишка. – Вдвоем веселее счастье искать.
Первинок покачал головой:
– В вои мы еще малы. И куда мы пойдем? Что есть будем?
– Не пропадем, – сказал Тишка. – Я же не зову сегодня уйти. Подумаем. Может, на следующий год и уйдем. Я уже многое по кузнечному делу могу делать. Могу и лошадь подковать. А за год я еще подучусь ремеслу, тогда любой хозяин меня с руками возьмет.
Подростки вышли за околицу.
На поляне парни таскали дрова для костра.
В окружении девиц на бревне сидел музыкант в красной рубахе и шляпе с белой лентой. За ленту заткнут василек. На его коленях лежали гусли. Он с показной небрежностью перебирал струны, подбирая мотив.
Тишка присоединился к парням, таскавшим хворост для костра. Таская сушняк, он нетерпеливо посматривал на тропинку из деревни.
– Скоро придет, – сказал Первинок.
Первинок знал, кого ждет Тишка.
Владке, как и Тишке, было двенадцать лет. Личико овальное. Волосы рыжие, заплетены в две тонкие косички, торчащие из-под платка, словно мышиные хвостики. Она была тонка и изящна, словно тростинка, но сорочка на груди уже набухала.
По обычаю, девица считалась готовой для замужества в четырнадцать лет. К шестнадцати годам она считается уже засидевшейся девкой.
Парень только к шестнадцати годам становится женихом.
Тишке еще далеко было до брачных уз. Вряд ли он мог рассчитывать, что сможет взять Владку в жены.
Но что-то тянуло его к этой девушке.
Натаскав свою долю дров, Тишка и Первинок встали в сторонке. Первую роль на вечерке играли парни постарше. Вечерка для них была уже не игрищем. Они были женихи и высматривали невест.
– Вон, идет! – Первинок толкнул Тишку в бок.
Владка пришла с подружками. Они сразу подошли к музыканту.
Девичья кучка рассыпалась смехом. Музыкант ударил по инструменту пальцами, и одна из девиц разразилась частушкой.
Тишка направился к Владке.
Владка улыбнулась и кивнула ему.
Тишка хотел заговорить с ней, но перед ним встал Данка, сын Говена.
Тишка попытался его обойти, но Данка снова загородил дорогу.
– Ты чего? – спросил Тишка.
– Не подходи к ней, – сказал Данка.
– И что – мне слова нельзя ей сказать?
– Нельзя!
Тишка заметил, что, почуяв ссору, к ним начали подтягиваться парни.
– Почему?
– Потому!
– Кто ты такой, чтобы запрещать?
– Я на нее глаз положил.
– И что?
Данка усмехнулся:
– Давай отойдем – все объясню.
Тишка взглянул на Владку. Владка пела, подперев щеку кулачком и держа пальчик у щеки.
– Тиша, не связывайся с ним, – прошептал Первинок на ухо Тишке. – Он сильнее тебя.
Окружающие с интересом смотрели на Тишку. Данка был известным забиякой и умелым бойцом. В кулачных боях все обычно старались попасть на его сторону.
Глава 14
– Что – боишься?! – засмеялся Данка.
Данка был на четыре года старше Тишки, а потому выше чуть ли не на голову, и казался на внешний вид сильнее.
– Чего это? – спросил Тишка.
– А чего стоишь?
– Пошли! – сказал Тишка.
На поляне отношения не выясняли, поэтому Тишка, Данка и зрители зашли за большой куст сирени. Здесь была большая вытоптанная площадка.
Зрители встали кругом. Внутри оказались соперники. Они начали готовиться к драке. Сняли рубахи, чтобы не испачкать их и не порвать, и сложили на траву.
Старший из парней, выступивший в качестве судьи, проверил ладони соперников, чтобы в них не было посторонних предметов.
– Драться будете до первой крови. Ниже пояса не бить. Не бить по затылку, – предупредил он и дал сигнал. – Сходитесь.
Тишка и Данка сделали по шагу навстречу, остановились и по обычаю, чтобы распалить себя, начали осыпать друг друга оскорблениями.
Наконец Данка не выдержал и бросился на Тишку. Он метил ему в голову.
Но он слишком широко замахнулся, поэтому Тишка легко уклонился от удара – он сделал шаг в сторону, и Данка провалился. Тишка добавил легкий тычок в плечо, и Данка потерял равновесие и едва не упал.
Тишка понимал, что Данка сильнее его и опытнее: сейчас он допустил ошибку, торопясь поскорее закончить драку, но у него в запасе множество проверенных приемов, поэтому рано или поздно он нанесет опасный удар.
Чтобы избежать поражения, надо было что-то предпринимать необычное, такое, что сразу лишит соперника способности продолжать поединок.
Напрашивалось логичное действие – надо было попасть в одно из уязвимых мест.
Времена были опасные. Население должно быть готовым в любой момент встать на защиту родных домов. Поэтому все умели пользоваться холодным оружием, стрелять из лука, биться без оружия.
Умения проверялись в ритуальных кулачных боях.
Таким образом, уязвимые места на теле человека были хорошо известны.
Тишка подумал, что, чтобы обездвижить такого крепкого парня, как Данка, надо было попасть в одно из уязвимых мест на лице – от прямого удара в челюсть, даже не очень сильного, человек мгновенно теряет сознание. Но это знал и Данка, поэтому было бы чудом, если бы Тишка попал в челюсть.
Другим уязвимым местом была щека, где находился челюстной сустав.
От косых ударов человек защищается хуже, чем от прямых. Поэтому Тишка наметил именно этот прием.
Данка, пританцовывая с ноги на ногу, прощупывал оборону соперника короткими прямыми ударами.
Тишка осторожно отбивал их.
Удары следовали беспрерывно с четкой периодичностью – словно отбивал колокол. Тишка понял, что Данка решил измотать его, а когда тот устанет и потеряет осторожность, нанесет мощный удар, который и поставит точку в поединке.
Тишке надо было перехватывать инициативу. Он начал опускать руки, словно от усталости.
Удары Данки стали повторяться чаще. Он явно готовился к нанесению мощного удара. Это и надо было использовать.
Наконец Тишка решился – он опустил руки на грудь.
На губах Данки вспыхнула зловещая улыбка, и он вложил всю силу в удар. Удар был слишком быстрым.
В грудь Тишки поднялся холодный комок.
Но некогда было переживать. Давно заученным движением Тишка поднырнул под руку Данки, затем нанес удар сбоку в лицо.
Громко икнув, Данка клюнул вперед и упал в куст сирени.
Тишка замер.
Данка не шевелился.
Немного подождав, парень, взявший на себя роль судьи, подошел к поверженному бойцу и перевернул его.
– Он умер! – изумленно воскликнул парень.
К нему бросились остальные.
А Первинок схватил Тишку за руку и потащил в сторону леса. Растерявшийся Тишка послушно последовал за ним.
Глава 15
Протащив Тишку пару сотен шагов по кустам, Первинок остановился около большой ели и склонился, упершись руками в колени. Запыхавшись, он тяжело дышал.
– Ты зачем меня сюда притащил? – спросил Тишка.
– Затем! – сказал Первинок и выпрямился. – Если ты и в самом деле убил Данку, то тебе придется плохо.
– Я его не хотел убивать… – сказал Тишка. – Мы бились в честном бою. Это все видели.
– И что? Все знают, что вы давно враждовали. И кто тебе сейчас поверит?
– Убийство преследуется местью… – сказал Тишка и вздохнул. – У Говена брат – сельский тиун. Никто не захочет идти против тиуна – скажут всё, что он захочет.
– Тиун на суде назначит виру! – сказал Первинок. – Говен жадный, он не захочет мстить, ему нужны деньги. Вира за убийство смерда – двенадцать гривен. Тиша, разве у твоих братьев не найдется столько? Хозяйство у вас богатое.
– Это не легче. Тиун сам назначает виру. Он назначит такую виру, что разорит все наше хозяйство. А братья к зиме собрались заводить собственные хозяйства. И на что им тогда будет ставить хозяйство? Или в закупы идти?
– Все равно тебе негде больше взять денег на виру. Разве продаться в холопы…
– Разницы никакой – если братья заплатят виру, то мне придется ее отрабатывать всю жизнь, – сказал Тишка, почесал затылок и задумчиво задал вопрос: – И что же теперь мне делать?
Первинок проговорил:
– Получается так, что тебе надо бежать.
– Меня все равно найдут.
– Если ты поступишь в рядовичи к боярину, то никто тебя не тронет. Ты же сам хотел уйти, – напомнил Первинок.
– За меня спросят братьев, – сказал Тишка.
– Братья заплатят за тебя виру. А ты им отдашь деньгу потом, когда добудешь, – сказал Первинок.
Тишка вздохнул. Поморщил лоб и проговорил:
– Я вот что думаю – надо не просто бежать, чтобы устроиться в слуги к какому-либо боярину, надо идти к самому великому князю за правосудием.
– Великий князь далеко.
– Он, ходят слухи, уже месяц в Киеве.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением покачал головой Первинок. – Князь судит, только когда дело касается больших мужей и больших денег. Для таких, как ты, – тиуны.
– По Правде каждый может обратиться за правосудием к великому князю, и он не может никому отказать, – сказал Тишка.
Первинок не захотел спорить с другом. Он сказал:
– Но об этом рано говорить. Сначала я схожу в деревню и узнаю, в самом ли деле Данка умер. А то, может, и беспокоиться не о чем.
– Сходи, – сказал Тишка. Он сломал ветку и отмахнулся от комаров. – И рубаху принеси. Только поскорее, а то комары съедят меня.
– Я быстро, – сказал Первинок.
Он ушел.
Тишка сел на пень. Но вскоре встал, так как комары повисли над ним облаком, и стал ходить вокруг ели. Еловые лапы нависали шатром.
В голову Тишке пришла мысль, что если он соберется уходить, то ему следовало бы забрать суму, в которой хранилась одежда.
Защемивший в желудке голод напомнил: и кусок пирога. А по уму надо было бы взять запас пищи побольше. И оружие. В дорогу нельзя идти без еды и оружия.
Но домой было опасно – в деревне вести разносятся быстро. Но Тишке в голову пришло, что двор их стоит на отшибе и Андрей и все остальные должны были уйти в деревню, чтобы разобраться в происшествии.
Таким образом, на дворе оставался только Полкан. Но собаку не касались человеческие дела.
Так как надо было забрать все необходимое до возвращения братьев, то Тишка поспешил на двор.
На дворе в самом деле было тихо.
Тишка забежал в конюшню, взял суму и собрался было уходить, но перед воротами остановился и вернулся в кузницу – там взял топорик. Может, он взял бы еще чего-либо, но за воротами послышались голоса, и, не желая попадаться на глаза братьям, Тишка перелез через ограду и скрылся в лесу.
Первинка на месте, где они должны были встретиться, еще не было.
Тишка надел рубаху и стал ждать.
Возвращение приятеля задерживалось. Сумерки стали гуще, и от этого на душе Тишки появилось чувство тревоги. Он один в лесу. И почти безоружен – топорик слабое оружие.
Летом хищные звери не нападают на людей, потому что дичи вдоволь. Но рядом могло оказаться логово зверя – в период выведения потомства звери не любят чужих.
Однако вскоре в кустах послышался шум.
Предполагая, что это могли искать его посланные из деревни люди, Тишка спрятался под ель. Здесь было совершенно темно, как в пещере, и душно, и, очевидно, поэтому шатер под елью был любимым местом для комаров, так как тут их было еще больше, чем снаружи.
Тревога Тишки оказалась напрасна. Первинок, приглушая голос, звал:
– Тиша, ты где?
Тишка раздвинул ветви и вышел.
На плечах Первинка был тулупчик. В руке у него было копье и лук. На боку висел колчан со стрелами.
– Рубашку принес? – спросил Тишка.
– Принес, – сказал Первинок и подал Тишке сверток.
Тишка положил рубашку в суму.
– А где шляпа? – спросил.
Первинок подал шляпу и поинтересовался:
– Откуда у тебя рубаха и сума?
– Домой бегал. Хорошую одежду надо сберечь, чтобы перед великим князем предстать прилично. О людях судят по одежке, – сказал Тишка и задал вопрос: – А что все же с Данкой?
Ответ не порадовал его.
– Дело плохо. Он и в самом деле умер. Ты его ударил в висок, – сообщил Первинок.
– Я не хотел бить его в висок. Это нечаянно. Я метил ему в скулу, – сказал Тишка.
– А попал ему в висок, – сказал Первинок. – Там все сердятся. Тиша, если ты попадешься под руку Говену, то он точно прибьет тебя. Тебе надо уходить. Пусть сначала все утихнет.
– Не думал я, что так судьба обернется, – проговорил Тишка. Бросил взгляд на Первинка и задал ему вопрос: – Ты идешь со мной?
– Иду, – сказал Первинок. – Дома у меня нет. И друзей, кроме тебя, нет. Так что мне все равно тут нечего делать.
Глава 16
Так как настоящие имена богов людям неизвестны, то они сами дали имена богам. А раз так, то разумные люди рассудили, что от перемены названий богов суть их не меняется. И жизнь течет в прежнем направлении – люди все так же должны сами заботиться о пище для тела. А когда они будут сыты, им можно будет подумать и о пище для ума.
А глупых людей никто не слушает.
Через несколько дней шум, связанный с обращением киевлян в новую веру, утих, и люди занялись повседневными делами.
Юлия с сыном Святополком обычно лето проводила в Вышгороде. Среди сочувствующих ей горожан она чувствовала себя спокойнее.
Однако разговор с Аделиной не выходил у нее из головы.
Убеждала она Аделину, что не стоит заглядывать в будущее, и не верила своим словам.
А как же было верить?
Сын Олавы от Владимира Изяслав чуть старше Святополка. А второй ее сын, Вышеслав, ровесник Святополку и даже младше. Младше Святополка и дитя Рогнеды Ярослав, и старший сын Аделины, Мстислав.
И что произойдет, когда придет время Владимиру передавать детям свое наследство?
Не все, конечно, доживут до этого времени. И даже может случиться так, что Святополк останется старшим среди них…
Хотя Владимир и признал Святополка своим сыном, но не верила Юлия, что он легко отдаст киевский стол чужому по крови.
Многое видела за свою, пусть и недолгую жизнь княгиня и знала, что у властителя самый злой враг – его родня, имеющая право на трон. Поэтому с такой ожесточенностью и резали отцы детей, дети – отцов, братья – друг друга. Чтобы взойти на киевский стол, Владимир убил своих братьев. Та же судьба ждет и его детей. Поэтому, пытаясь уберечь единственного сына от дворцовых интриг, Юлия старалась держаться подальше от Киева.
Отъезд намечался на утро. Но вечером пришла посланница от новой жены Владимира с просьбой навестить ее.
Юлии самой не терпелось поговорить с Анной.
Далека столица Византии, но в Киеве прекрасно знали о происходящих там делах – вести приносили и купцы, и воины, состоявшие на службе императора.
По запутанной македонской родословной Юлия и Анна приходились родственницами, поэтому Анна могла рассказать ей то, чего не скажет ни один купец.
Казалось, это были мелочи. Кто с кем породнился. У кого кто родился. Кто с кем поссорился. Кто во что одевается.
Но как раз именно такие мелочи ценны для женщины, покинувшей родительский дом, так как дают иллюзию связи с ним.
Отъезд был решительно отложен.
С утра Юлия размышляла о том, в каком наряде она предстанет перед Анной. Перед ней стоял трудный выбор.
С одной стороны – она княгиня, жена, пусть и погибшего, князя. Поэтому наряд должен соответствовать статусу.
Но с другой стороны – она наложница, женщина подневольная.
Сомнения Юлии закончились тем, что вспомнила, что жены князя не так уж и свободны, как это может показаться со стороны: шли замуж за Владимира не по своей воле. А кто, как Рогнеда, и через насилие. Анна и сама жертва политического расчета. Да и кто она? Хотя и была багрянородной, однако она дочь той самой императрицы Феофано, дочери харчевника, проститутки и ругательницы!
Дед Анны, император Константин, написал для сына трактат «Об управлении империей», в котором указал: «Если когда-либо какой-нибудь народ из этих неверных и нечестивых попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, то есть дочь получить в жены либо выдать свою дочь василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их неразумную просьбу. Поскольку каждый народ имеет различные обычаи, разные законы и установления, он должен держаться своих порядков и союзы для смешения жизней заключать и творить внутри одного и того же народа».
Юлия усмехнулась: Константин забыл упомянуть в наставлении сыну, что император не может взять в жены проститутку, – это его и сгубило.
«Многие ромейские императоры были отнюдь не благородной крови, – простыми крестьянами, солдатами. А их жены не самыми достойными и родовитыми женщинами. Поэтому лучше не вспоминать родословные ромейских императоров, иначе может вскрыться такое, что и сама рада не будешь», – благоразумно подумала Юлия, успокоилась и оделась так, как ей самой нравилось – в тона спокойного цвета, с малочисленными, но дорогими украшениями.
