Александр Лапин
Крымский мост
Англичанин помолчал с минуту, как бы раздумывая, стоит ли продолжать.
– Люди всегда гордились своей принадлежностью к номенклатуре, – наконец произнес он. – И каждый номенклатурный работник понимал, что он принадлежит к управленческой элите, где власть – высшая ценность. Так что наслаждение от этой тайной власти превышает все другие наслаждения, доступные номенклатуре. Но власть, ее сладость, конечно же, радует только тогда, когда она обставлена соответствующими атрибутами. И такие атрибуты, разумеется, присутствовали в жизни. Номенклатура, упрочившая свое положение в обществе, начала воспроизводиться в детях. Пример подавали сами вожди. Все знают про старшего сына Сталина, попавшего в плен и погибшего там. И знаменитую фразу вождя: «Я солдата на маршала не меняю!» Но это было, так сказать, для публикации. А вот второй сын вождя, юный пропойца Василий, еще не дожив до тридцати лет, уже был произведен в генерал-лейтенанты и назначен командующим авиацией Московского военного округа. Зять Хрущева Аджубей мгновенно взлетел по карьерной лестнице до главного редактора «Известий» и стал членом ЦК КПСС. Сын Громыко, Анатолий… Сын Брежнева, Юрий ожидаемо стал, несмотря на молодость, первым заместителем министра торговли. Примеров множество. Правящий класс начал воспроизводить себя в своих детях, внуках и прочей родне. Дети Андропова, Микояна, Косыгина. Такими же аппаратными номенклатурщиками являлись и политработники. Номенклатурные работники по всей вашей стране жили особой, неведомой остальной массе населения жизнью.
Номенклатура – это как бы партия в партии. Ядро. Основа. А партийной массе предоставлялось только право получать руководящие указания. И проводить линию номенклатуры в жизнь. Так что вы могли трудиться сколь угодно добросовестно и профессионально, но если вы не попадали в список номенклатурных работников какого-либо органа партии, то шансов сделать карьеру у вас не было никаких.
Вы должны были стать своим, нужным в том слое, который еще Ленин назвал «советской бюрократией» В каждом ведомстве страны, на каждом предприятии, в каждой организации появился список руководящих должностей, занять которые могли не люди начальника данного ведомства, а люди вышестоящего органа. Был создан и перечень лиц, которые имеют право замещать или занимать такие должности. Как и у нас, масонов, списки номенклатурных должностей были совершенно секретными документами. Уже при Сталине номенклатура стала правящим классом общества. И класс этот создал для себя тайно от остальных граждан страны, тайно от рядовых партийцев особый мир, в который был строжайше запрещен доступ непосвященным. Номенклатура пронизывала все структуры общества без исключения. И даже избираемый Архиерейским собором Русской православной церкви Патриарх Московский и всея Руси был номенклатурным ставленником ЦК КПСС. И жила номенклатура совсем по-другому, чем весь советский народ. У нее были свои дома, свои магазины, санатории, свой аппарат обслуживания…
И пока англичанин говорил, Олег вспоминал свою жизнь под крылом любимой бабушки. Действительно, все было так: персональный водитель, нянька, которая выходила их с братом, повариха, горничная, которая занималась домохозяйством, охрана, садовник. Ими управляла сестра-хозяйка, или, как теперь говорят, экономка. Все эти люди были в полном распоряжении бабушки.
Товары и продукты бабушка и ее люди покупали в специальном магазине, куда простые смертные доступа не имели. Там был полный ассортимент всего импортного шмотья, которое простые граждане могли купить только с рук у перекупщиков.
Полагалась им и так называемая государственная дача. Это был большой дом. При входе холл метров на пятьдесят с камином. Комнаты, бильярдная, солярий, кабинет бабушки, несколько спален.
В городе огромная квартира в самом центре. Везде ковры, вазы, хрусталь, фарфор.
Он оторвался от своих воспоминаний в тот момент, когда стоявшие в углу напольные часы неожиданно начали бить, отсчитывая время. Пора было уходить. Но Олег не был бы самим собою, если бы не задал последний вопрос:
– Но у нашего движения, – теперь уже Мировой сказал о движении как о нашем, считая себя полностью частицей масонского движения всего мира, – есть же идеал, к которому надо стремиться?
– Да, конечно, ведь среди масонов всего мира и раньше, и сейчас полно выдающихся людей. Назвать всех невозможно. Среди них были великие ученые, естествоиспытатели, художники, писатели…
– Ну, а все-таки, где квинтэссенция, в чем масонство добилось, так сказать, идеала? – как все русские, несмотря на свое желание во всем быть европейцем, Мировой все равно по своей внутренней сути русский человек до мозга костей. И, как всем русским, ему нужен идеал. Чтобы вот от сих до сих.
– Я думаю, высшее достижение – это создание Соединенных Штатов Америки – государства, в основу которого положены масонские идеи.
Олег Павлович Мировой снова удивился. Вот уж, как говорится, никогда не думал не гадал.
А англичанин продолжил свою мысль:
– В открытии Америки один из великих масонов Фрэнсис Бэкон увидел возможность для воплощения в жизнь великой утопии – создания нового государства по образцу демократий древности, можно сказать, создания новой Атлантиды. Принятая в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году конституция США была написана масонами, которые были посвящены в очень высокие степени. Самое интересное, что значительная ее часть была позаимствована из книги английского, – сэр поднял назидательно указательный палец, – английского вольного каменщика сэра Джеймса Андерсона. При строительстве столицы Соединенных Штатов города Вашингтона соблюдались все масонские ритуалы. Учитывалось расположение созвездий, астрологически благоприятное время для этого. А Капитолий! Капитолий заложили три знаменитых масона – Джордж Вашингтон, Бенджамин Франклин и Пьер Лафран.
– Франклин – это который на долларовой купюре?
– Тот самый! – торжествующе усмехнулся масон. – А еще на этой купюре, как вы знаете, присутствуют другие масонские символы. Всевидящее око…
– Пирамида! – подхватил Олег.
– Усеченная пирамида. И еще кое-что. Так что наша символика присутствует везде в мире. А столица Штатов буквально нашпигована астрологическими символами – знаками зодиака, звездными картами, краеугольными камнями.
– Кстати говоря, – не удержался, встрял в разговор Серж, – на куполе Капитолия, изнутри, конечно, изображена картина под названием «Апофеоз Вашингтона». На ней показано, как первый президент США возносится на небеса. Становится, можно сказать, богом. Одним из богов. Потому что возносят его и помогают ему боги греческого и римского пантеонов.
– Тоже кстати говоря, все президенты США, когда вступают в должность, присягают на масонской Библии, – с легкой иронией добавил Дэвид.
– Президенты. А почему? – поинтересовался Олег.
– Может, потому что до Гарри Трумэна все президенты США были посвященными масонами.
– Вот как?! – вскинул удивленно брови Мировой.
– Да, всего шестнадцать президентов США были масонами. В том числе – такие известные, как Рузвельт, Джонсон, Форд, Трумэн… Более того, Гарри Трумэн принимал решение о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки в полном масонском облачении – фартуке, перчатках и с наугольником в руках… Есть даже фото.
– Что-то как-то не вяжется это с масонскими идеалами, – слегка смущенный таким открытием, Олег Мировой пробормотал это про себя…
А искренне не понимающий, отчего тут смущаться, старый масон, может быть даже слегка рисуясь, продолжил:
– Да в Штатах в масонах ходят банкиры, сенаторы, директор ЦРУ. Очень много, если не все члены палаты представителей. Губернаторы штатов. Это гордость нации.
– Впечатляюще, – задумчиво произнес Мировой. – Значит, можно сказать, что США – это сбывшаяся золотая мечта? Масонское государство, в котором воплотились в жизнь сокровенные мечты многих поколений вольных каменщиков.
– Можно сказать и так! Да это и не скрывается. Масонские ложи давно уже гордятся своими достижениями. И выставляют их напоказ. В штате Вирджиния есть масонский мемориал Джорджа Вашингтона. Это нечто грандиозное, выдающееся сооружение. Три яруса этой пирамиды, вздымаясь, символизируют рост человеческого интеллекта. Венчает мемориал факел. А внутри – статуя Вашингтона с мастерком, в фартуке, при полных регалиях. И уровни – всего девять. Выше, выше, выше. Чего там только нет! Гроты, крипты, часовни. Огромная библиотека масонской литературы. Да и в самой столице США немало зданий с масонской символикой, принадлежащих ложам… Старинным ложам, которые ведут свою родословную от времен Джорджа Вашингтона. И в них и сейчас проводят масонские ритуалы. Если будете в Вашингтоне, сходите в Потомакскую ложу номер пять. В ней участвовал сам первый президент США.
– То есть такая свободная страна, как Соединенные Штаты, на самом деле несет в себе идеологию масонства?
– Да, конечно!
– Ну а на ваш взгляд, сколько в стране масонов?
– Думаю, что общая цифра неизвестна никому. А вот в Нью-Йорке, по некоторым данным, их более пятидесяти тысяч.
– Так много!? – удивился Мировой, знающий, что есть порядок, по которому количество членов ложи не должно превышать определенное число. В России оно составляет тридцать.
– Ну, что вы! Оно резко упало. Ведь доходило до трехсот тысяч.
– Триста тысяч? – недоверчиво протянул Олег.
– Вся элита Америки – масоны. Или состоит в организациях, созданных вольными каменщиками.
– Фьюить! – присвистнул Мировой.
– Масоны работают вместе с корпусом мира, Ротари-клубами, сотрудничают с ЦРУ… – На этом моменте пожилой масон как-то неожиданно умолк, видимо, решив, что сболтнул лишнего и аудиенцию пора прекращать.
Покидал Олег Павлович музей-ложу очень задумчивым и слегка ошеломленным. Серж-Сережа, юный английский масон из Белоруссии, проводил его до выхода…
На улице Мировой позвонил Марине Затейкиной и сообщил, что освободился и готов продолжить путешествие, размышляя вслух о том, куда бы им еще пойти:
– Может, пообедать?
– Я уже поела. Давай сходим в Британский музей! – ответила она.
Он как представил… И отмел:
– Да в музее можно бродить целый день или целую неделю. Там время не имеет значения. И скукотища. Тебя же не интересуют мумии?
– Нет!
– Здесь недалеко есть музей-квартира Шерлока Холмса.
– Да? Как интересно!
В этот момент рядом с Олегом раздалось удивленное восклицание:
– О! Кого мы видим! Это же наш Олег Павлович!
На лондонской мостовой стояли «две М», как Олег окрестил Марию Бархатову и ее старшую подругу Марию Степановну Бобрину.
Первая – нестареющая пионервожатая, круглолицая, как всегда, свежая. Глаза под очками – бусинки. Короткая стрижка. Похожая в своем брючном костюме на актрису-травести, играющую мальчиков. Бархатова с интересом разглядывала внушительную каменную пирамиду масонского храма. Бобрина, круглая, слегка оплывшая, с виду такая плавная, смотрела на него острым взглядом.
– И вы сюда?! – искренне удивился Олег. – Вот не думал, что вас интересуют тайны масонства!
– А мы тоже не думали, что встретим вас здесь! – улыбнулась во весь рот Бархатова.
Бобрина – та не улыбалась, а только внимательно и задумчиво продолжала смотреть на Мирового.
– Вы на экскурсию? – поинтересовалась бойкая Мария.
– Я уже был!
– Понравилось? – спросила старшая «М».
– Да так себе… – неожиданно, не зная почему, ответил он.
В этот момент из соседнего переулка, шурша шинами, выкатил арендованный им автомобиль.
Мировой еще раз любезно улыбнулся. И, открыв заднюю дверцу, нырнул в прохладный, пахнущий каким-то дорогим парфюмом салон.
* * *
За ужином на лайнере Бархатова завела разговор об экскурсии:
– А вы заметили, что наш лайнер тоже черно-белый? Корпус черный, надстройки белые, как пол в масонском храме. Может, это знак какой? – фантазировала она.
Затейкина недоумевающее поглядела на Мирового: «С чего это она задает такой вопрос?»
А Олегу Павловичу стало приятно, и он охотно поддержал разговор:
– Да, конечно, заметил.
– Очень интересная была экскурсия, – вступила Бобрина. – А какие у них интересные знаки и форма…
– Милый, а что ж ты меня не взял с собою? – устремив на него пристальный взгляд, фальшиво-пошло «лукавым» тоном спросила Затейкина.
– Дорогая, – в тон ей, стараясь быть любезным, ответил Мировой, – ты никогда не проявляла никакого интереса к такого рода вопросам. Я думал, тебе абсолютно все равно, где скучать… – Он хотел было добавить, мол, тебе в магазинах намного лучше, но посчитал, что это будет грубостью и бестактностью по отношению к спутнице, которая уже начинала раздражать его.
– А что означают все эти таинственные символы? – разглядывая буклет, изданный на английском, спросила Затейкина. – Все какая-то абракадабра.
– Это все достаточно просто! – сказал Мировой. – Циркуль – небесный план. Наугольники – символ земного плана в Боге. Уровень – равенство всех братьев, всех людей перед Богом. Отвес – праведность. Духовная прямота. Молоток – символ власти.
– Ну, а меч? Для чего каменщикам меч? – спросила уже Бобрина.
– Ну, посвящают мечом, – ответил Мировой.
– Но это же из другой оперы, – усмехнулась Бобрина. – Это из рыцарства.
– Скорее всего, дело в том, – высказала свою версию госпожа Бархатова, – что со временем в вольные каменщики валом повалили люди благородных сословий. И им хотелось, чтобы ритуалы проходили покрасивее. Не просто с молотком. Но чтобы это было связано с рыцарством средневековым!
– Да, интересная точка зрения, – заметил Олег Павлович.
– Мне кажется, в масонстве чего только не намешано! – заговорила снова Бобрина. – Вот для чего, скажите, все тут свалено в одну кучу? Эта каменная пирамида на долларе… Всевидящее око, череп и кости. В общем, каждой твари по паре…
– Ну, так как масонство ведет свою родословную от каменщиков, оно и показывает, что люди – это как бы кирпичи в пирамиде. Обтесывать этих людей, строить из них новый мир, новую жизнь – вот суть этой символики, – объяснила вторая Мария.
– Ну а при чем тут Соломон? И китайские символы инь и ян?
– Символы и знаки идут от времен Египта, – ответила Бархатова, – от строителей пирамид и культа бога Солнца Атона.
– По-моему, они специально все смешали и запутали. Для того чтобы морочить людям голову своими тайнами, знаками, черепами и прочей чертовщиной, – заметила ворчливо Бобрина. – Не мне, конечно, судить. Но, похоже, это так.
На этом разговор и закончился. По крайней мере, на нынешний быстротекущий день. Потому что назавтра их ждала прекрасная Франция.
IV
При переходе в Гавр поднялся дикий ветер. Гигантские черные волны длиною от горизонта до горизонта одна за другою накатывали на корабль. В закатном солнце, которое медленно опускалось за кормою, океан блестел, как масляный.
«Нью-Амстердам», который до сих пор игнорировал волнение и всегда шел прямо «по ниточке», как паровоз по рельсам, на этот раз закачался.
Мировой ощутил качку в тот момент, когда пошел в душ. Он пару раз толкнулся плечами в дверном проеме. И понял, что океан штормит.
Сегодня они с Мариной для разнообразия решили позавтракать в ресторане самообслуживания, который был расположен на девятой палубе.
Семибалльное волнение и ветер скоростью восемнадцать метров в секунду не лишили их аппетита.
Этот ресторан был похож на хорошую столовую самообслуживания.
Здесь не было тех разносолов, которые подавали вечером за ужином. Меню попроще и пища привычнее.
Улыбчивые малайцы в белом, с колпаками на голове быстро накладывали беспокойным пассажирам те кусочки, на которые они укажут пальцем.
Мировой взял из стопки большую нагретую тарелку и нагрузил ее сосисками с картофельным пюре, поставил на поднос кружку с кофе из автомата. Его длинноногая спутница довольствовалась овощным салатиком и фруктами.
Наполнив подносы, они отправились вдоль длинной палубы, чтобы найти себе место у окошка.
Во время этого затруднительного путешествия у Мирового сработал давно забытый инстинкт моряка, и он сам не заметил, как начал широко, циркулем, расставлять ноги.
Все места у панорамных окон были заняты. Но они увидели сидящую Марию Бархатову и пристроились к ней.
– Здравствуйте! К вам можно?
– Здравствуйте! – улыбнулась она. – Конечно!
– А где Мария Степановна? – поинтересовалась Затейкина.
– Ей слегка нездоровится, – любезно пояснила Бархатова, – ее укачивает. Вы не знаете, где выдают таблетки от укачивания? Она просила взять…
– Наверное, на ресепшн!
– Надо будет зайти, – задумчиво проговорила Бархатова. – Сегодня у нас Париж! И, как говорил Генрих Четвертый, «Париж стоит мессы».
– Да, Париж… – поддержал разговор Мировой. – Я был там несколько раз. И скажу просто, как сформулировал для себя: «Нет в мире города красивее, чем Париж!»
– Ну, ты уж перегнул, – вступила в разговор Марина, – неужели Рим или Прага хуже?
– У нас еще будет возможность сравнить, – принимаясь за еду и аккуратно манипулируя ножом и вилкой, ответил Мировой.
– Ой, смотрите! Смотрите! – воскликнула Затейкина и кивнула вниз, за окно.
А там, подпрыгивая оранжевым поплавком на волнах, рядом с лайнером двигался небольшой закрытый катер. Он шел одним курсом и постепенно приближался к черному корпусу.
– Это, наверное, лоцманский катер подходит! – заметил Мировой. – Сейчас он должен будет высадить к нам на борт лоцмана, чтобы тот завел нас в гавань…
И точно: катерок, приплясывая, в какой-то момент легко коснулся борта лайнера. В том месте, где уже была открыта дверь и стояли наготове люди в спасательных оранжевых жилетах.
Несколько секунд – и седой сухой бородатый одетый в форменный костюм человек перепрыгнул с катерка на борт судна.
«Поплавок» отскочил в сторону и, посигналив, лег на обратный курс.
Через пару минут его уже не было видно за волнами.
– А откуда вы знаете, что это лоцман? – удивилась Бархатова.
– В молодости я ходил в море! – нейтрально ответил Олег Павлович, аккуратно складывая на краю стола белую салфетку.
– Да?! А я и не знала! – удивилась Марина.
Ведомый твердой рукой лоцмана, лайнер переложил галс. И, судя по всему, начал приближаться к чуть виднеющемуся вдалеке пологому мрачному берегу.
Сильный боковой ветер пытался развернуть судно. Весь гигантский корпус подрагивал от напряжения, борьбы.
Но лоцман ювелирно провел его между двумя башенками с горящими фонарями в гавань.
Тут, за каменной стеной бухты, волнение сразу спало. Но северный ветер продолжал дуть крепко и быстро завел борт корабля к причальной стенке.
– А знаете, что сегодня тринадцатое число и пятница? – заметила Мария Бархатова, рассматривая в окно, как далеко внизу, на пирсе рабочие в оранжевых куртках и пластмассовых шлемах тянули канаты и заводили швартовы.
– И что означает эта пятница? – спросила Затейкина, пытаясь понять, что хочет сообщить ей эта эрудированная и решительная дама.
– В пятницу, в тысяча триста седьмом году, тринадцатого числа французские власти по приказу короля начали штурмовать орден тамплиеров в Париже. С тех пор этот день называют черной пятницей во всем мире.
– Да, интересная история. Тамплиеры и масоны. Какая между ними связь? А ведь какая-то связь есть. Я где-то читала, – в тон ей ответила Марина, словно пытаясь доказать: и мы, мол, не лыком шиты и не лаптем щи хлебаем.
* * *
В конечном итоге женщины договорились до того, что решили: на экскурсию по Парижу, точнее по местам, связанным с тамплиерами, они поедут вместе.
Вместе так вместе. Олегу было все равно. И даже приятно. Перспектива таскаться по городу на пару с Мариной его мало вдохновляла, потому что он от нее уже устал. А так – бабы интересные. Есть хоть о чем с ними поговорить.
Гид у них сегодня из бывших беглых – то ли дворян, то ли диссидентов советской поры. Представился Мишелем. То ли Безухофф, то ли Бездухофф – Олег не уловил. Но видно было, что этот толстый и лысый, в очках потомок эмигрантов какой-то там волны, город знает и любит. За это Олег Павлович стал звать его про себя то обрусевшим французом, то офранцуженным русским.
Они дружно сфоткались на фоне собора Парижской Богоматери, поглядели на город с высоты Эйфелевой башни, постояли у стеклянной пирамиды во дворе Лувра. И очутились наконец на острове Сите.
Мишель привел их к небольшому скверику на оконечности острова:
– Благодаря Виктору Гюго, – говорил он, – все знают собор с его химерами и романтической историей. Но на этом острове, который, собственно говоря, является сердцем Парижа, произошло немало других событий. Ведь отсюда и начался собственно город. Начался еще в римские времена. До нашей эры.
Дождавшись, когда «русо туристо» проникнутся значительностью момента, гид продолжил уже более конкретно и вдохновенно:
– Малое число людей помнит, что вот на этом месте произошло восемнадцатого марта тысяча триста четырнадцатого года.
– Здесь сожгли тамплиеров! – тихо прошептала Бархатова Затейкиной за спиной у Олега.
– Восемнадцатого марта тысяча триста четырнадцатого года, – торжественно продолжил Мишель, – здесь закончилась история рыцарей-тамплиеров…
«Но одновременно, – подумал Олег, – началась история рыцарей-масонов».
– Семьсот лет назад на этом поле стояли в позорном рубище великий магистр ордена Жак де Моле и главный прецептор тамплиеров Нормандии Жоффруа де Шарни…
Да, время стирает все. Туристы смотрели на небольшой уютный скверик, похожий на огородик, украшенный деревьями и скамейками вокруг. На цветочки. На сидящих, перекусывающих. И не могли поверить, что здесь кипели страсти, горели, как факелы, люди и раздавались проклятия и крики боли…
– Я расскажу вам немного об истории ордена. Потому что понять его конец, не зная начала, невозможно. В тысяча девяносто шестом году из Европы на Восток, – Мишель протяжно, с неподражаемым французским прононсом, начал свой рассказ, – двинулся первый Крестовый поход. Рыцари шли, чтобы в том числе вернуть завоеванный мусульманами Иерусалим с Гробом Господним.
Они одержали победу, и вслед за ними на Святую землю двинулись тысячи паломников. Путь был труден и опасен. Поэтому все летописи тех времен сообщают, что благородные рыцари-крестоносцы решили основать орден, который будет защищать паломников от нападений.
Сначала основоположников ордена было только двое. Потом к ним присоединилось еще семеро. За ними последовали другие.
Как пишет Чарльз Эдисон, «воспламененные военно-религиозным пылом и воодушевленные святостью дела, которому они посвятили свои мечи, они назвались “бедными рыцарями Иисуса Христа”. Они отреклись от мира и его удовольствий и принесли обеты вечного целомудрия, смирения и бедности». Дошло до того, что на печати ордена изобразили лошадь, на которой сидят два рыцаря. То есть показали, что они настолько бедны, что вынуждены ездить по двое!
Мишель перевел дух.
– А что было на самом деле? Если уж рассуждать по-современному, с точки зрения маркетинга и рынка. Рыцари увидели, что существует потребность в услуге – охране паломников, их имущества и денег. И решили эту потребность удовлетворить. И заработать на этом.
Мировой и женщины с большим интересом вслушались в речь этого апологета капитализма.
– Это была чисто капиталистическая история. Они начали с пиара. Обратились к королю Болдуину. Тот дал им рекомендательные письма. И они, пользуясь ими, собрали под свой бизнес-план пожертвования от королей и многих знатных людей. Недалеко от храма Гроба Господня, на горе Мориа, им отвели под жилье храм, который назвали храмом Соломона. Отсюда и пошло их такое название – храмовники. Конечно, они сражались с неверными и разбойниками. И слава об их подвигах разлетелась по всей Европе. Но мало кто из исследователей и авторов рассказывает о том, на чем больше всего они разбогатели.
– На чем? – спросила Марина.
– Тамплиеры стали первыми европейскими банкирами и ввели в обращение векселя! – с воодушевлением ответил Мишель. – Как это работало? Да очень просто! Какой-нибудь богатый паломник собирался ехать в Иерусалим. Ехать долго. Дорога длинная. Тяжелая. Надо брать с собой много денег. А по дороге лютуют грабители, вымогатели, просто бандиты. Как сохранить средства? Храмовники предложили: вы сдаете деньги в кассу здесь, у нас. Предположим, во Франции. И получаете вексель на эту сумму. Приезжаете на место. Сдаете вексель. И на месте получаете свой вклад. Ну и, конечно, платите за эту услугу. Поток паломников был неиссякаем. И деньги к тамплиерам текли рекой, – Мишель сделал ударение на словах «деньги» и «рекой». – Кроме того, в уставе ордена прописаны были отношения с женатыми братьями. Были, оказывается, и такие: «С женатыми братьями так предписываем вам себя держать, чтобы если они просят благодеяния и участия вашего братства, то пусть завещают часть своего имущества и все, что приобретут после вступления в орден, после своей смерти казне ордена…» Всем воинам, принесшим обет, было позволено иметь землю и людей. «…Итак, мы законным порядком призываем, хотя вы и называетесь воинами Христа, чтобы за выдающиеся успехи и особенную честность вы сами имели дом, землю, людей и владели крестьянами…»
Правда! Вот такой интересный орден. Мало того, в соответствии с папской буллой тамплиеры имели право не платить налоги и сами собирать налоги с других. И не подчинялись юрисдикции местных властей. То есть они становились государством в государстве.
Все эти льготы и привилегии, а также предприимчивость и деловая хватка братии привели к тому, что орден тамплиеров, начинавший как символ бедности под покровительством королей, превратился в самого богатого и могущественного ростовщика Европы.
В общем и целом, можете себе представить положение рыцарей-храмовников. Богаты, знатны, знают таинства. И никому не подчиняются. При этом все в белом… Конечно, такое положение порождало зависть. И желание отнять эти богатства. Время шло. Сарацины постепенно начали вытеснять христиан со Святой земли. После ряда неудачных попыток провести Крестовые походы европейцы убрались с Ближнего Востока. В тысяча двести девяносто первом году пал последний оплот ордена – крепость Акнон. И резиденция главы ордена была перенесена на Кипр. То есть у тамплиеров было отнято их поле деятельности. В ордене больше никто не нуждался. Он стал предметом всеобщей недоброжелательности. Его ненавидели везде, где были подразделения ордена. А находились они почти во всех европейских государствах того времени: Франции, Англии, Германии, Португалии, Кастилии, Италии, Венгрии. На братство, наделенное привилегиями и всяческими милостями пап, ополчилась церковь. Назревал кризис.
Мишель прекратил свой рассказ и предложил группе подняться на находящуюся рядом площадку. Здесь они обнаружили конный памятник. И Затейкина, ни минуты не сомневаясь, спросила в простоте душевной:
– Это памятник тамплиерам?
Все участники похода слегка потупились с улыбкой на устах. Но Мишель, видно, повидал немало современных туристов. Поэтому без тени насмешки, вполне серьезно объяснил:
– Это конный памятник королю Генриху Четвертому.
– Тому самому, который сказал, что «Париж стоит мессы» и перешел в католичество, чем спас свою жизнь? – уточнил Мировой.
– Ну да! Но это его, как и женитьба на Марии Медичи, не спасло. Его убил фанатик. А жена после его смерти поставила ему памятник.
– Так это тот самый, из романа Дюма «Королева Марго»? – опять подала голос Затейкина.
– Да, да!
– А вот смотрите, на решетчатом металлическом заборе висят замки. Как у нас!
– Ну, современные влюбленные парочки облюбовали это место. Судя по всему, в память о любви Марии Медичи и ее мужа. Вот и вешают замочки.
Пока все разглядывают памятник, Мировой обращает внимание на небольшую группу молодых туристок. То ли японок, то ли кореянок. Одетые во все разноцветное, по нынешней моде «аниме», эти трогательные, раскрашенные девчонки делают селфи на фоне монумента. И среди них он примечает одну. У Мирового екает сердце. Так она похожа на его первую любовь…
Было это в Крыму. Он – молоденький лейтенант. А она звалась Татьяна.
Отец кореец, мать русская. Черноволосая, раскосая, но белокожая, нежная девушка. Узкие щелочки глаз. А поверх огромные круглые очки, делавшие ее похожей на таинственную бабочку. Тоненькая талия и округлые налитые прохладные бедра. Постоянная улыбка на устах. И небрежно затянутый поясок на халатике. Растопила она тогда сердце русского моряка. И сейчас вызывает щемящее, ностальгическое чувство.
Он вернулся обратно, услышав вопрос Марины:
– Так, а где же сокровища тамплиеров? И были ли они?
– Мы дойдем до этого вопроса. Всему свое время! – ответил Мишель, поправляя свои очки. Видно, что ему было неприятно, что его перебивают, но он продолжил:
– Все считают, что тамплиеры пали жертвой жадности папы и короля. Скорее всего, так оно и было. Им захотелось получить их сокровища, и они решили обвинить рыцарей в ереси. Следствие и суд шли долго. Очень долго. Рыцарей пытали и в конце концов, что не удивительно, приговорили. Восемнадцатого марта у собора Парижской Богоматери – вот здесь – был построен эшафот. При большом стечении народа прево, королевский чиновник, зачитал приговор оболганному ордену, обвиняемому в богопротивных грехах и неправедных деяниях. Братьев тамплиеров обвиняли в поклонении мумифицированной голове: «У этого идола вместо глаз два карбункула, яркие, как сияние неба, и к нему тамплиеры обращали свои моления и уповали на него всем сердцем как на Бога». Их обвиняли в сжигании тел умерших братьев и добавлении этого пепла в пищу и питье братьев-новобранцев. Это чтобы они укреплялись в идолопоклонстве. Некий Гильом Парадон – лживый монах-историк – всерьез повторяет эти лживые обвинения: «В тайных пещерах они поклонялись истукану и приносили ему жертвы. Желающих вступить в орден призывали отречься от Иисуса Христа и попрать ногами святой крест. После всего этого они устраивали оргии. Гасили все лампы в пещере, и начиналась оргия с женщинами и девушками, обманом завлеченными туда. Если у тамплиера рождался ребенок от одной из женщин, они вставали в круг и передавали этого младенца по кругу из рук в руки, пока тот не умирал. Затем они поджаривали его и умащали его жиром своего истукана…» В общем, весь этот бред они должны были подтвердить под пытками. А пытали их чудовищным образом. Их ноги поджаривали на раскаленном огне, им вырывали здоровые зубы, подвешивали к половым органам тяжелые грузы… Не буду даже дальше продолжать… Это была жестокость, вызвавшая изумление всей Европы.
Пока гид переводит дух, Олег с площадки смотрит на обтекающую остров Сену: «Да, увидеть Париж и умереть. Не зря на этот счет так серьезно высказывались наши предки. Красивый город. Но чужой. Впрочем, наш Питер не хуже. А в чем-то, может быть, и лучше… Так что же я ищу здесь? Что? Что-то важное для себя…» Но он не успевает додумать эту ускользающую мысль, потому что Мишель продолжает рассказ:
