Александр Лапин
Крымский мост
– После того как парижский прево огласил приговор оболганному ордену, на помост вывели четырех тамплиеров, закованных в цепи. Епископ Альба – был такой – зачитал народу их признания, а после обратился к рыцарям, требуя принародно покаяться в ереси и признать вину ордена. Двое покорно признали вину и избежали казни. А вот великий магистр Жак Моле не стал. Он подошел к краю эшафота, поднял скованную руку и прокричал, что ложь есть преступление против Бога и людей: «Я признаю свою вину, – воскликнул он, – которая состоит в том, что я, к своему позору и бесчестию, из-за страданий и невыносимых пыток и страха смерти лжесвидетельствовал, приписав постыдные грехи и беззакония ордену, который самоотверженно служил христианскому делу. Я не вправе бороться за свою жалкую и презренную жизнь и продлевать свое ничтожное существование, преумножая высказанную, но малодушную ложь».
Второй рыцарь также стал клятвенно заверять всех в своей невиновности. Тут прево с подручными прервали их. Схватили. И потащили обратно в тюрьму. Король Филипп, узнав об этом, в ярости приказал немедленно казнить обоих благородных рыцарей. Вечером их вывели на это место и сожгли на медленном огне…
Все молчали, подавленные рассказом гида, воочию представляя смерть мучеников-тамплиеров.
– Но это еще не конец истории. Говорят, во время казни великий магистр проклял короля и папу. Он кричал, что вызывает их на Божий суд и что они скоро предстанут вместе с ним перед Господом. И участь их будет незавидна. Так и случилось. Ровно через год папа умер от дизентерии. Его тело перевезли в церковь в его резиденции. В ночь перед погребением в церкви произошел пожар. Останки понтифика сгорели. Его сокровища, которые он копил всю жизнь, были похищены грабителями. Король Филипп, отличавшийся завидным здоровьем, тоже через год скончался на сорок седьмом году жизни. От приступа непонятной болезни.
Его советник Ангерран де Мареньи, который и предложил королю расправиться с тамплиерами, чтобы завладеть их сокровищами, был повешен по приказу преемника короля. Вскоре умерли один за другим великий инквизитор Франции и второй инициатор дела тамплиеров – советник короля. Французский писатель Ренуар, занимавшийся историей тамплиеров, пишет, что «…история свидетельствует, что всех тех, кто участвовал в преследовании тамплиеров, постигла несвоевременная и презренная смерть».
Род короля Филиппа тоже постигла кара. Умерли все его сыновья. И в тысяча триста двадцать восьмом году, после преждевременной смерти третьего сына, династия Капетингов прекратила свое существование. Еще хуже пришлось английскому королю Эдуарду Второму, который тоже поднял руку на тамплиеров. Он был свергнут с престола заговорщиками и убит в замке Беркли. Так как он был гомосексуалистом, заговорщики убили его зверски, воткнув раскаленную металлическую кочергу в задний проход…
Все замолкли, глубоко потрясенные окончанием рассказа. С минуту они стояли, молча вслушиваясь в пение птиц и воркование голубей. Один из них, белый-белый, сел на голову статуи.
«Белый, как плащ тамплиеров», – подумал в этот миг Мировой.
Наконец, когда они пошли к своему микроавтобусу, Марина Затейкина, видно, чтобы прервать угнетающее молчание, снова спросила:
– А что же богатства тамплиеров? Они-то достались Филиппу?
– Нет! Богатства так и не нашли. Какие-то крохи. До сих пор любители приключений ищут. Но ходит легенда, что за несколько дней до ареста тамплиеры, которых, видимо, кто-то известил о планах короля и папы, снарядили целый караван судов, погрузили на него какие-то сундуки. И караван отплыл в неизвестном направлении. Земли и недвижимое имущество, а также храмовые драгоценности и доходы поделили между собой короли и владетели тех земель, где были прецептории ордена храмовников.
– Так были они виноваты или нет? – выпытывала Затейкина. – В чем их вина?
– В том, что были богаты! – ответил, шагая к микроавтобусу, Мишель.
– Мне кажется, что это чисто материалистическая точка зрения, – тяжело ступая по ступеням, вступила в разговор Бобрина.
– А в чем же была, на ваш взгляд, настоящая вина тамплиеров? – теперь уже спросил Мишель.
В разговор вклинилась Маша Бархатова:
– Тамплиеры, скорее всего, так же как и катары или альбигойцы – чистые, как их называли, были людьми широких взглядов. Кстати говоря, тамплиеры иногда спасали катаров, когда на них велась охота. Кроме того, судя по неким отрывочным сведениям, они были знакомы со многими древними учениями, такими как индийские Веды, Упанишады. Изучали, возможно, еврейскую Каббалу. И, судя по всему, верили в единого Бога…
– Да, милая моя! – садясь в машину и прикрывая дверь, заметила Бобрина. – Еще Блаватская высказывалась по этому поводу, кажется, так: «Их тайной целью была свобода мысли и восстановление единой и всеобщей религии…» Кроме того: «Ошибочно будет утверждать, что этот орден только впоследствии стал антикатолическим. Он был таковым с начала, и красный крест на белом плаще, орденском одеянии, имел то же самое значение, как у каждого посвященного любой страны. Он указывал на четыре стороны света и являлся эмблемой вселенной».
– Так что тамплиеры были наказаны, с точки зрения католицизма, очень даже правильно!
– Но, как я понимаю, – подхватила мысль Мария Бархатова, – на этом история не закончилась? И дело их не погибло?!
– О тамплиерах вспомнили через три века. Ходят легенды, что гонимые рыцари переродились в вольных каменщиков, – ответила подруге Бобрина.
Японский минивэн катил по улицам Парижа. За окном сменяли одна другую картины городской жизни. Общее внимание привлек грозный боевой замок с круглыми башнями, стоящий на набережной Сены, тюрьма Консьержери.
Разговор в салоне оживился. Бархатова заметила:
– Общество новых рыцарей храма возникло, когда потомки рыцарей-тамплиеров отвергли обеты и начали вести светскую жизнь. Они объединились в тысяча семьсот пятом году под водительством герцога Филиппа Второго Орлеанского, который провозгласил себя магистром ордена. А уже через двадцать лет в Лионе появился некто, кто объявил себя графом Сен-Жерменом. И этот Сен-Жермен призвал потомков рыцарей-тамплиеров к мщению королям. В какой-то момент легенды «новых тамплиеров» сливаются с масонскими. У масонов появляются новые степени и обряды, показывающие смерть великого магистра.
В конце концов появляется у масонов и тридцать третий градус, который называется степенью Рыцаря Кадош. И его лозунг мести за тамплиеров: «Делай что должно, и будь что будет!»
– Да, это, так сказать, лицевая сторона медали, – отметила Бобрина. – Но была и обратная сторона. Рыцарь степени Кадош тоже придерживался не только христианских догматов. Он изучал священные книги мира – индийские Веды, Упанишады, египетскую Книгу Мертвых…
– И что, они, масоны – точно наследники рыцарей? – поинтересовалась Затейкина.
– Это вряд ли!
– А давайте заглянем в интернет. Там есть все. Ну-ка! Что пишут о связи тамплиеров и масонов сами масоны? – продолжила тему Затейкина. – Сейчас я введу запрос. Вот видите. Читайте, – и сама же начала читать статью на экране смартфона. Вот что пишет в письме по этому поводу некто мистер Чарльз Созерэн, американский масон самых высших ступеней, познавший, может быть, все тайны масонства: «Современные тамплиеры, на которых вы ссылаетесь в вашем письме, это только сороки в павлиньих перьях. Целью масонских тамплиеров является сектарианизация или, вернее, христианизация масонства…»
– А я нашла слова Блаватской, которая в своей книге «Разоблаченная Изида» так характеризует этот процесс, – продолжила Мария Степановна Бобрина: «Нынешним рыцарям-тамплиерам Парижа хотелось бы оказаться непосредственными потомками древних рыцарей, и они пытаются доказать это документами, внутренним распорядком и тайными учениями. Форес говорит, что братство франкмасонов было основано в Египте, Моисей передал тайное учение израильтянам, Иисус – апостолам, и отсюда оно перешло к рыцарям-тамплиерам. Такие выдумки необходимы… для утверждений, что парижские тамплиеры являются отпрысками древнего ордена».
В дело вновь вступила Мария Бархатова:
– Я нашла слова того самого Рамсея. Иезуита Рамсея. Это он начал вести эту линию, якобы тамплиеры и масоны – родня. Этот иезуитский выкормыш как-то произнес судьбоносную речь о происхождении масонов от рыцарей-крестоносцев. В ней он в частности говорил следующее: «…само слово “франкмасон” не следует понимать буквально… как если бы основатели нашего ордена были простыми работниками-каменотесами… Они были истинными князьями религии и воинств, намеренными всячески защищать и просвещать живые храмы Всевышнего». Это попытка ордена иезуитов возвратить масонов в лоно католической церкви. Где-то она удалась, как в Шотландии. Где-то провалилась.
Мировому, который внимательно вслушивался в эту дискуссию с помощью айфонов, было не слишком приятно. Не каждому хочется знать, что к развитию масонства, как говорится, руку приложили эти исчадия ада иезуиты. И он пытался как-то сгладить тот эффект, который, несомненно, чувствовали все ехавшие с ним. Он заметил, защищая братьев:
– Ведут масоны свою родословную от тамплиеров или нет – это вопрос! Но то, что они провозгласили и проводили в жизнь лозунги свободы, равенства, братства, – это факт. Они двигали историю мира и делали все для духовного просвещения человечества.
Неожиданно его поддержал с переднего сиденья Мишель:
– Конечно, масоны, как бы мстя за судьбу тамплиеров, поставили цель – свержение власти королей и борьбу с папами. В музее вы увидите масонскую медаль. На ней изображен куст лилий – королевский символ, пораженный мечом. И надпись, которая гласит: «Месть дает свой урожай!»
– Это точно! – продолжила заглохший было разговор Бобрина. – На масонских встречах проводились символические обряды – казнь манекена короля Филиппа Четвертого. А ритуалы – такая вещь, что создают при частом повторении эгрегоры – энергетические образования, которые разрушают власть…
* * *
Луксорский обелиск, привезенный из Египта, они увидели издалека. В центре площади Согласия стоял прекрасный темный фонтан со статуями, изображающими города Франции.
Вокруг площади – прекрасные здания министерств с колоннами и лепниной.
– Во время Великой французской революции тут стояла гильотина, – начал новую тему, протирая на ходу запотевшие круглые очки, Мишель. – Здесь лишился головы и Людовик Шестнадцатый.
– Говорят, он был слабовольный человек. И недалекий, – заметил Олег.
– Знаете, – как-то даже встрепенулся Мишель, – историю пишут победители. А король вел себя достойно. Он приехал сюда в открытой коляске. Сам поднялся на эшафот. Ему хотели связать руки. Он сопротивлялся.
Тогда к нему подошел священник. И сказал, что Господь Иисус Христос принял свою смерть безропотно.
И король согласился.
Перед самой казнью он произнес что-то в этом роде: «Пусть моя кровь послужит процветанию Франции».
– Я читала, – заметила Бархатова, – что к смерти короля были причастны масоны.
– Опять масоны?! – удивилась Затейкина. – Везде они!
– Это очень запутанная история! – сказал гид. – Мы можем только вспомнить факты. Так, один из исследователей масонства, бывший иезуит аббат Баррюэль пишет в своих четырехтомных мемуарах по истории якобинцев, что еще задолго до начала революции были проведены всемирные конгрессы масонов. И на этих собраниях были приняты решения об уничтожении короля.
Конечно, масоны всегда скрывают свои планы, но факты – вещь упрямая. А они говорят, что некоторые члены лож, участвовавшие в этих собраниях, были так поражены, ошеломлены тем, что там происходило, что навсегда покинули их. А те, которые могли выдать тайну, были попросту убиты.
Во всяком случае, граф де Вирье, который участвовал в конгрессе от французских масонов в качестве делегата, покидает масонство и говорит: «Я не могу открыть вам того, что там происходило, скажу только, что это серьезнее, чем вы думаете. Заговор, который составляется, так хорошо обдуман, что монархии и церкви нет спасения».
Такая вот история.
– Но как могло получиться, что масонство, которое работает на духовное совершенствование человека, вдруг оказалось организацией заговорщиков? Я в это не верю! – заявил Мировой, которого здорово задел этот наезд на вольных каменщиков. – Скорее всего, это клевета!
На этот раз, кажется, оказался задет гид:
– Да, масоны провозгласили своим лозунгом: «Свобода, равенство, братство». И этим они привлекали к себе людей. Много людей. Но это такая система, в которой все обязаны подчиняться – низшие ступени высшим – беспрекословно. И зачастую низшие ступени не знают даже, кто отдает им приказы.
– Ну давайте не будем спорить! – попыталась примирить спорщиков Бобрина. – Ведь это все дела давно минувших дней. Так сказать, преданья старины глубокой. Хотя что же говорить, – все-таки не выдержала она, – все якобинцы по сути своей были масонами…
– Или иллюминатами! – подсказала Бархатова.
– А это еще кто такие? – спросила Марина Затейкина. Ей, по-видимому, было интересно.
– Фактически братья масонов, – заметила с иронией Бархатова. – Давайте обратимся к нашему просвещенному другу – интернету! – добавила она.
Быстро набрала несколько слов на дисплее своего айфона и буквально через несколько секунд уже цитировала нужный текст.
– Вот, пожалуйста. Программа деятельности ордена. Да еще какая! «Заботиться, чтобы журналисты не возбуждали сомнений насчет наших писателей. Необходимо сделать наши принципы модными, дабы молодые писатели распространяли их в обществе и таким образом, помимо своей воли служили нашему делу. Необходимо также, чтобы приобрести приверженность пылких голов, горячо проповедовать всеобщие интересы человечества.
Каждый из нас должен обязаться осведомлять наших старших о должностях, службах, выгодах и иных почестях, которыми мы можем располагать или которые мы можем получить путем рекомендаций, чтобы наши старшины получали таким образом возможность замещать эти должности достойными членами нашего ордена, служа им порою, дабы незаметно видоизменять окружающий мир.
Сильных мира сего необходимо окружить легионом неутомимых, направляющих всюду дела по предначертаниям ордена. Давите всех, кого вы не сумели убедить!» Эти идеи были восприняты и французскими масонами, которые стали активными участниками Великой французской революции. Сегодня ни для кого не секрет, что Дантон, Мирабо, Ларошфуко, Марат, Робеспьер, Камиль Демулен и многие, многие другие были масонами. Да и сами масонские организации спустя много лет признали, что это их заслуга в том, что революция совершилась. Накануне празднования столетия революции Большой совет Великого востока Франции направил всем связанным с ним ложам циркуляр, где, в частности, говорилось: «Масонство, подготовившее революцию тысяча семьсот восемьдесят девятого года, должно продолжать свою работу».
Ловкие пальцы легкими касаниями вытаскивали на экран все новые и новые свидетельства:
– Под масонскими лозунгами «Свобода. Равенство. Братство» она и произошла.
– Вот как интересно! – воскликнула Марина Затейкина, разглядывая площадь.
Олег Мировой же сосредоточенно молчал. Ему очень хотелось возразить. Но он чувствовал, что пока ему сказать было нечего.
– Ну, это говорят и пишут сами масоны, – заметила Бобрина. – Им очень, может быть, хочется быть значительней, чем они есть на самом деле.
– Ну, почему же только масоны говорят? – живо откликнулась Бархатова. – И их жертвы, которые много лет не подозревали о том, что происходило у них под носом. Они думали, что масоны играют в игрушки, что они просто развлекают публику, устраивая костюмированные вечеринки и разные мистические сборища. Королева Мария Антуанетта, павшая на эшафоте во время этой самой революции, устроенной масонами, писала своей сестре Марии Христине… Сейчас найдем, что она писала тогда, несчастная дурочка… Ну, вот, пожалуйста. Письмо от двадцать седьмого февраля тысяча семьсот семьдесят первого года. Как видите, сохранилось: «Мне кажется, вы придаете слишком много значения масонству во Франции; оно далеко не играло у нас такой роли, как в других странах, благодаря тому, что здесь все к нему принадлежат и таким образом нам известно все, что там происходит. В чем же вы видите опасность? Я понимаю, что можно было бы опасаться распространения масонства, если бы это было тайным политическим сообществом, а ведь это общество существует только для благотворительности и для развлечений; там много едят, пьют, рассуждают, поют, а король говорит, что люди, которые пьют и поют, не могут быть заговорщиками. Также нельзя масонство называть обществом убежденных безбожников, ибо я слышала, там постоянно говорят о Боге, кроме того там раздают много милостыни, воспитывают детей бедных или умерших членов братства, выдают их дочерей замуж – во всем этом я, право, не вижу ничего дурного…»
– А теперь еще одно письмо, написанное уже через девять лет: «Прощайте, дорогой брат, верьте нежности вашей несчастной сестры. Главное, остерегайтесь всякого масонского сообщества. Этим путем все здешние чудовища стремятся во всех странах к достижению одной и той же цели».
– Кстати говоря, – теперь уже вглядывалась в свой гаджет Затейкина, – я нашла! Шестнадцатого октября девяносто третьего здесь казнили и королеву. Да, очень гуманные люди! – поджала губы она…
Грубо, потому что смущен, вступился за своих французских собратьев Мировой:
– В конце концов, Великая французская революция продвинула Францию вперед. Так что масоны, несмотря на все, что вы о них говорите, сыграли прогрессивную роль!
– Одно слово – «Париж стоит обедни», – съязвила Бархатова.
– Об истории Французской революции написано множество книг, в которых все, как кажется, расписано по минутам. Однако, как ни странно, все равно остаются тайны. Смерть короля. И то, как он попал сюда на эшафот, тоже до конца не проработанный, но очень интересный вопрос, – вступил в свои права гид Мишель.
– А что же тут таинственного? Его приговорил Конвент, – заметила Бархатова.
– В том-то и дело, что король оказался на эшафоте против мнения Конвента. Сейчас появились новые исследования, которые говорят о том, что четырнадцать голосов при голосовании были подложными. Вот так вот! И это при том, что сторонники казни получили всего на один голос больше. И подозревают в этом подлоге никого иного, как масонов, которые фальсифицировали голосование.
Пока идет этот безнадежный разговор, Олег Мировой ловит в себе какие-то странные, причудливые ощущения. Во-первых, ему кажется, что он уже когда-то стоял на этом месте. В каком-то другом измерении. И еще в его сознании появляется картинка: кругом – коленопреклоненные в каре ряды солдат в старинных, времен войны восемьсот двенадцатого года, мундирах. Он видит амвон, священников, образа. А вокруг – толпы французов. Еще он видит странных воинов на конях – это, несомненно, казаки с пиками. И в овчинах – калмыки с плоскими бурыми лицами и маленькими глазами. А также вооруженные луками башкиры и какие-то кавказские воины в блестящих кольчугах… Он видит эти неясные тени. Они окружают его. Реальнее, чем сама реальность.
– А в память о жертвах революции в тысяча восемьсот четырнадцатом году, когда русские войска заняли Париж, здесь был отслужен грандиозный молебен, на котором присутствовал Александр Первый, – продолжал свой рассказ Мишель то ли Безухофф, то ли Бездухофф.
* * *
Последний пункт их экскурсии – тюрьма Консьержери. Грозный боевой замок посреди Парижа на набережной Сены они посетили уже после усыпальницы Сен-Дени, где долго стояли у двух фигур. Короля в короне и мантии со сложенными руками. И королевы.
Так что мрачные кельи-камеры Консьержери их уже особо не удивили. Ну что ж, тюрьма она и есть тюрьма. Каменный пол. Дубовая кровать. Грубый стол. Стул. Коврик.
Удивил разве что низкий дверной проем. Гид пояснил:
– Так низко сделали его по приказу Робеспьера. Он специально издал по этому поводу декрет. Хотел, чтобы гордая австриячка Мария Антуанетта кланялась, выходя и входя сюда. Правда, спустя год он сам попал в эту камеру. И разбил себе лоб об эту притолоку!
– Не рой яму другому! – прошептала на ухо Олегу Марина.
Вспомнили слова о том, что Мирабо и Робеспьер были иллюминатами. И о том, что всякая революция первыми пожирает своих детей. Бархатова покопалась уже не в айфоне, а в своей обширной памяти и рассказала о том, как глумились в последние дни перед казнью над павшей королевой:
– Когда она находилась здесь, у нее начались месячные. И «добрые» тюремщики не дали ей даже лоскутка. А все парижские бабы – кабатчицы, судомойки, шлюхи издевательски судачили, обсуждая судьбу несчастной жертвы: «Посмотрите, она такая же, как и мы! Она потекла…» Никто не пожалел женщину, которая готовилась умереть на эшафоте. Какой гуманизм со стороны масонов!..
– Ну, не все они были такими! – милостиво заступилась за вольных каменщиков Бобрина. – Я их не люблю. Но, как говорится, истина дороже. Многие из тех, кто сам был членом лож, не знали даже о тайной деятельности, которая велась в них. Герцог Орлеанский более двадцати лет был великим мастером Великого востока Франции. А когда узнал, что творилось у него под носом, отрекся от своих взглядов. Вот посмотрите, что он написал:
– Ну-ка, зеркальце, скажи да всю правду доложи нам о герцоге. А, вот. Пожалуйста: «Я поступил в масонство, которое явилось для меня залогом равенства, в такое время, когда никто не мог предвидеть нашей революции», – так, пропустим. Вот: «…Но с тех пор мне пришлось оставить эти мечты и обратиться к действительности. Не зная, из кого состоит Великий восток, я считаю, что республика, особенно при самом своем возникновении, не должна терпеть ничего скрытого, никаких тайных обществ. Я не хочу иметь более ничего общего ни с неизвестным мне Великим востоком, ни с собранием масонов». Масоны его не простили. И вскоре он оказался на эшафоте перед гильотиной.
– Да, Луи-Филипп Орлеанский, последний перед революцией великий мастер масонов, друг Дантона, сторонник свободы, равенства, братства, человек, сам голосовавший за смерть короля, – завершил заупокойную речь Мишель, – был казнен.
Его последним желанием было выпить две бутылки шампанского…
V
После напряженного экскурсионного дня в Париже народ старался расслабиться. Для этого на корабле куча баров. И в каждом наливают. Да не один раз. Так что можно так намохититься, что мама не горюй!
Раньше Олега удивляла и раздражала манера европейских спутников часами сидеть в барах, потягивать коктейли и болтать. Видя их, он с раздражением думал: «Ну, о чем можно часами молоть языком?»
А теперь он сам стал частенько задерживаться в большом музыкальном салоне лайнера, чтобы посидеть, поговорить. Вот и сегодня он не торопился после ужина в каюту. А просто спустился в пестро украшенный салон с «ползающими по потолку» похожими на крылатых жуков ангелочками. Нашел себе место у окошка.
Проходя мимо закрытых, с высокими подголовниками, кресел, он случайно услышал разговор на русском. И узнал голоса. Это были Бобрина и Бархатова. И, судя по всему, они перемывали косточки. Ему. Бобрина выговаривала Бархатовой:
– Машенька, ты что так ожесточилась, прямо пылаешь вся? Масоны, не масоны. У меня такое ощущение, что ты прямо давишь на всех. И особенно на такого милашку Олега Павловича! С чего ты на него взъелась?
– Мне кажется, что он масон!
– Ну и что, если масон?
– Неприятные они люди! Двуличные какие-то. Взрослые дяденьки. А все играют в какие-то тайные общества, наряжаются. Пароли.
– Ну, мужчины всегда мальчики. Почему бы не поиграть в масонов?
– Ох, Мария Степановна! Иногда такие игры заканчиваются очень плохо. И не только для окружающих, но и для тех, кто в них заигрывается.
– Наш Олег Павлович не из таких! При всех его закидонцах все равно чувствуется в нем какой-то стержень. Только он как-то не проявлен, этот стержень.
– Странный он, не женатый. Бездетный.
– Но он же был женат. Сам говорил.
– Может, нечем заняться по-настоящему. Вот и забавляется.
«И чего она, действительно, взъелась на меня?» – подумал Мировой. И решил выйти из тени:
– Здравствуйте, девушки! К вам можно подсесть?
– Всегда пожалуйста! – улыбнулась Бобрина.
А вторая «М» срочно поменяла тему:
– Вот так всегда, – сказала она, отпивая маленькими глотками черный крепкий кофе. – Европейцы отблагодарили нас за освобождение от наполеоновского диктата тем, что заразили нашу молодежь масонскими идеями, которые едва не разрушили Россию.
– Это вы, милочка, о декабристах? – полувопросительно-полуутвердительно заметила Бобрина.
– А о ком же еще?!
– В первый раз такое слышу! – удивился, подхватывая разговор, Мировой.
– А что ж тут удивительного? У нас реальная версия истории каждый раз меняется с приходом новой власти. В советское время, когда превозносилось все революционное, никто и не рисковал утверждать, да и не принято это было, что события на Сенатской площади в тысяча восемьсот двадцать пятом году – результат масонского заговора. Как и во Франции!
– Удивительный подход! – заметил в очередной раз слегка уязвленный таким заявлением Олег Павлович. – У нас что не так пошло – масоны виноваты. Но вы, наверное, все-таки знаете, что масонство в России постоянно подвергалось гонениям. Так что такие заявления звучали и тогда. Да и сейчас: «Масоны проклятые виноваты!»
– Ну почему же во всем? Во вступлении на престол династии Романовых они не виноваты. Их тогда еще не было. А вот к ликвидации Романовых они руку приложили.
– И в этом тоже! – Мировой сказал это резко и даже поставил свой стакан с коричневой колой со льдом так, что чуть не расплескал.
– Ну, это только потому, что ложи у нас возникли во времена Петра. Иначе и Романовых бы не было. Поговаривают, только поговаривают, что и сам Петр был посвящен в масоны. Но документов не сохранилось.
В эту минуту Мировой вспомнил Кронштадт, где он служил. Вспомнил старинное желто-белое здание, где находилось командование военно-морской базы. Дубовая дверь, возле которой с обеих сторон, как невиданные плоды, стояли две морские рогатые мины. А самое главное, он вспомнил зал, в котором на мозаичном полу была выложена пентаграмма – знак того, что здесь действительно располагался штаб вольных каменщиков. Да, действительно, там они и заседали. В Кронштадте.
– И соратники Петра Первого были, возможно, тоже братьями, – отвечает он. – Во всяком случае, наш флот полностью был скопирован с западных образцов. А стало быть, и масонство могло прийти отсюда. И вообще на флоте масонство, как говорят архивные данные, было очень даже развито. В разное время вольными каменщиками были шестьдесят два адмирала. Это не мешало им быть храбрыми флотоводцами и выдающимися командующими.
– Ой ли? Есть такая история, что когда эскадрой на Балтийском флоте командовал адмирал-масон Самуил Грейг, он во время войны со шведами повел себя предательски. Приказал во время стычки не стрелять по шведскому флоту. А когда его подчиненные нарушили приказ и дали залп, то наш адмирал направил шведскому свое письмо с извинениями. А, каково?! Вот что такое масонская солидарность. Оказывается, масонские клятвы выше воинского долга перед страной, – закончила Мария номер два.
Олег даже разозлился: «Да что эти тетки промывают мне мозги!? Сами-то они кто такие?»
А «тетка» тем временем стала рассказывать еще одну историю о масонах минувших дней:
– Странная история произошла в конце девятнадцатого века. Как известно, Россия продала Соединенным Штатам Америки Аляску. Оплата золотом была погружена на корабль военно-морских сил США «Оркней» и отправлена из Америки в Петербург. Это была гигантская сумма. Семь миллионов двести тысяч долларов. Курировал доставку морской министр и генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич. Он же был и масоном, посвященным в Англии по шотландскому обряду.
«Оркней», набитый золотом под завязку, пропал без вести в Балтийском море. Исчезла и вся команда. А у исследователей зародилось большое подозрение: почему корабль шел один, без сопровождения?! Куда делись люди?! Обломки? А может, «русское золото» никогда и не покидало пределов США? И его получили американские братья-масоны? А масон-адмирал Константин Романов знал обо всем этом и участвовал? Вот вам и еще пример, когда долг перед государством отступает, возможно, перед долгом масонским?
– Ну, это как-то уж чересчур… – вяло отозвался по этому поводу Мировой.
– Ты уж точно слишком сгущаешь краски! – поддержала его Мария Степановна Бобрина. – Прямо какая-то теория заговора сплошная. Во всем виноваты масоны…
– Жидомасоны! – усмехнулся Олег.
Но Бархатова не сдавалась. Видно, что-то ее грызло. И она, глядя прямо в глаза Мировому, сказала:
– Ведь клянутся же братья такими страшными словами: «Пусть гортань моя будет перерезана, язык мой исторгнут, и тело мое, на части рассеченное, предано на съедение псам и хищным птицам или сожжено, а прах мой пусть будет развеян без погребения по воздуху, и самая память моя пусть будет мне всегдашним поруганием и гнусным для потомства примером». А его товарищ добавляет при этом: «Чтобы у живого меня сердце мое исторгнуто, ежели я измену сделаю, было». А мастер еще подсыпает перцу: «Да буду я живой в гроб положен и брошен в пространное море».
– Ну, скорее это такая фигура речи, чем реальная угроза. Тем более в наше время! – парировал Олег Павлович.
– Почему же фигура речи? – продолжила Бархатова. – Ведь повесили же итальянские масоны своего банкира прямо под лондонским мостом?..
За столом повисла тишина. Вроде так болтали о том о сем, как приличные люди, и тут начали говорить о вещах неприятных и опасных. Зачем же так?
В эту минуту у столика появилась Марина Затейкина:
– А-а, вот вы где! – она взмахнула руками. – А я вас искала! Сидела вон там и пролила кофе на платье. Пойду в номер. Надо попробовать оттереть… Милый, ты со мной?
Мировой был рад прервать неприятный разговор и с готовностью встал из-за кофейного столика…
* * *
Большая скученность в замкнутом пространстве все-таки сыграла с ними злую шутку. Как ни боролись экипаж и пассажиры с бациллами и микробами, собранными со всего света, но те не сдались.
И вскоре начались проблемы.
Олег Павлович в один прекрасный день почувствовал, что его знобит и мутит. Немедленно вызванный корабельный доктор подтвердил, что он подхватил ротавирус, и выписал таблетки. Мировому пришлось временно «залечь» в своем роскошном сьюте. А Марина осталась в компании двух Марий. И они, судя по всему, нашли общий язык на почве любви к разного рода бутикам и вечерним представлениям.
