Александр Кузнецов
От огня огонь
Я смотрел на неё. Токую хорошенькую. Такую ласковую и участливую и думал: «Врёшь. Твой блеск глаза мои не ослепит. Но зачем я им снова понадобился? Что, не могут расшифровать украденные надписи? Или там только половина текста? Ах, Лола, Лола почему ты не в моём окопе. Однако, что же мне делать?»
Как я не думал, не прикидывал оставался только один выход. Ехать к старушке в Краков. Но в связи с международной обстановкой доступ в Польшу мне был закрыт, несмотря на имеющийся у меня крест с птицей. Они живут не по совести, а по закону. Кому довериться? Кто не придаст? Да тот, кто в глаза не льстит.
Манана сразу узнала мой голос в трубке телефона. Разговор, как и предполагалось, поначалу не пошёл. О чём говорить с врагом? Пришлось припугнуть Белым Сфинксом способным предать анафеме любого, кто ослушается. Проплакав всю ночь Манана пошла получать загранпаспорт. Через десять дней и контрольного звонка с моей стороны она улетела в Краков. Эта поездка стоила мне подержанного Volvo.
Вскоре мы встретились с ней в Москве. Я с нетерпением ждал отчёта. Манана не расставляя точек и запятых поведала о варварстве творящимся в Европе. Она рассказывала то, неведомое ей, что было обыденным для Москвы. Я прервал её впечатления и напомнил о деле. Она предсказуемо ответила, что старуха спятила. Что напрасно только ездила. Зная об этом наперед, я заранее проинструктировал Манану. Написал ей вопросы. Вручил диктофон, который предварительно с ней протестировал.
Но Манана оказалась права. Она съездила напрасно. Диктофон был пуст. Кроме щелчков и шипения никаких голосов. И даже закравшееся подозрение не оправдалось, после того, как обыскал вещи Мананы. Глупое было предположение. Даже она не стала бы прятать подлинный диктофон в рюкзаке, с которым пришла на встречу. Да, глупо. А теперь ещё и совестно. В оправдание скажу, что оставил Манане ключи от квартиры, пока она не закупит гостинцы домой. А сам отправился жить у знакомого, укатившим с подругой в Таиланд. Всё! Фени теля комедия.
За время всех этих перипетий я страшно опустился. Машину продал. С работы выгнали. Сбережения кончались. Ютился в чужой квартире. И даже мой новый и единствен друг – дно бутылки уже не помогал. Как-то, блуждая по улицам веселящейся Москвы я остановился у одной витрины. Моё отражение вызвало у меня такое отвращение, что я резко отвернулся. На обратной стороне улицы располагался знакомый ресторан.
Внутри всё было по-прежнему. Стилизация под средневековый замок. Только факела не горели. Впрочем, ещё не вечер. На моём пути возник дышащий шкаф. Этой махиной оказался владелец заведения и один из тех амбалов, что сидели в тот вечер не далеко от нас. Он тоже узнал меня:
– На выход. У меня не пивная. Давай, давай сказал.
– Да, я был неправ в тот вечер…
– Плевал я на твои извинения. Если бы не, – он упомянул медийную личность, – я бы тебя вон у того фонаря за ноги подвесил. Всё, у меня терпение заканчивается. На выход. В последний раз говорю.
Выйдя на улицу, я заметил стоящего у входа в ресторан статного парня в народном костюме с газырями и в папахе. Я тут же смекнул: «Наверняка он видел меня сейчас с хозяином, но через дверь вряд ли слышал разговор». По-свойски подошёл к нему и затеял разговор ставя себя в один ряд с его хозяином. Парень оказался нужным свидетелем, так как именно он помогал шоферу медийной личности затаскивать меня в машину в тот вечер. Несмотря на постыдные для меня воспоминания, я поинтересовался у него не видел ли он, чтобы водитель брал мою куртку или искал в ней что-то. На что парень ответил, что я размахивал каким-то платком, а потом неудачно попытался запихнуть его в карман. Он выпал, парень подхватил и подал его мне. Но я ответил: «Сдачи не надо».
После его рассказа, я с надеждой в голосе спросил:
– Где, тот, платок?
– Выбросил.
– Как?
– А на что он мне? Там что-то по-английски было написано. Шёл домой и по пути выбросил. В двух кварталах от сюда.
– Конец.
– Что-то важное было? Так может лежит ещё.
– Два месяца прошло.
– Там, где я его выкинул у жильцов дома с коммунальщиками конфликт. Они уже полгода не вывозят мусор.
Это было не виданное и не забываемое зрелище. Под вспышки камер и смех жильцов дома в куче дерьма ковырялся сам Белый Свинкс. Кто-то не выдержал и вызвал полицию. Теперь я сам, лежа на настиле камеры полицейского участка, внутренне смеялся над собой. Вдруг, вонь, которая была со мной неотлучно, странным образом сдвинулась и ушла в сторону. Я открыл глаза. Оказалось, в камере я был не один. Бомж с язвами на лице перешёл из одного конца камеры в другой. Усевшись на пол, он снял очки, подышал на стекла и достав из кармана белую с красными вкраплениями материю стал протирать окуляры.
Я тут же подскочил к нему и вырвал материю из его рук и, да. Это был он! Мой платок. Бомж вначале сжался думая, что его будут бить, но поняв, что кроме платка от него ничего не требуют захныкал словно обиженный ребёнок. Я снял с себя куртку и отдал ему.
– Мужик, махнемся. Осень скоро.
Бомж всхлипывая принял обмен, попросив в довесок сигарету.
Всю ночь, находясь в камере, я изучал платок с надписями. Из всего написанного я вспомнил лишь одно слово по латыни. Оно было в заглавии текста. Ad igne ignem. Igne – означает огонь. Я судорожно соображал: «Как понять? Огонь к огню, типа, подобное с подобным. Или, от огня в огонь – из огня да в полымя. Так, что ли?»
Утром меня выпустили. Стремглав выскочив из участка, я чуть не столкнулся с ней, медийной личностью. В тот момент чуть дар речи не потерял:
